– Какая подлость! – сказал Том. – Неужели они снимали «Смертельный жар», когда все это происходило?

– Это происходило до, во время и после, – утвердительно кивнул Колин. – Это началось примерно через два года после рождения их сына и, думаю, продолжается до сих пор.

– Ужасно. – Катя содрогнулась. – А этот человек угрожал им?

– Говорят, да. Не самому Корту, а Наташе и ребенку. Можете себе представить…

– Он как-нибудь называл себя? Почему его до сих пор не смогли выследить?

– Думаю, потому, что он слишком быстро перемещался. Да, он как-то называл себя, вероятно, вымышленным именем. Не могу вспомнить… Какое-то очень простое имя. А-а, кажется Кинг. Да, Кинг. Джон? Джек? Нет. Джозеф. Джозеф Кинг.

– Послушай, Колин, почему ты никогда мне об этом не рассказывал? – спросил Роуленд, метнув на Колина неприязненный взгляд. – Мы с тобой несколько месяцев только и говорили, что о Томасе Корте, и ты ни словом не обмолвился ни о преследовании, ни об угрозах.

– Я знаю. – Колин густо покраснел. – Мне и сейчас следовало держать рот на замке. Это все из-за похмелья. Забудьте все, что я тут наговорил. Возможно, это просто сплетни. Не стоит и говорить, что сам Томас Корт ни о чем таком не заикался. Мне сказал один из его ассистентов. О-о, еда! Я заказывал креветки. Роуленд, у тебя суп или салат? Линдсей, значит, салат ваш.

– По-моему, я заказывала спагетти.

– Нет, салат, зеленый салат.

Линдсей неохотно принялась за салат. Она наколола на вилку салатный лист и обмакнула его в соус, потом пожевала его и отломила кусочек хлеба. Она допила свою минеральную воду и, когда разговор возобновился, решила, что все-таки нужно выпить немного вина, тем более что Колин уже все равно ей налил. Она выпила стакан красного вина, и Колин снова его наполнил.

Вдруг перед ней появился гамбургер, хотя она не помнила, чтобы заказывала его. Линдсей чувствовала, что от ее храбрости не осталось и следа. Колин только что закончил очередной пространный рассказ, и в разговоре наступила пауза. Это был самый подходящий момент для того, чтобы преподнести сюрприз. На самом деле у нее наготове было несколько сюрпризов, но с остальными можно было и подождать. Она устремила взгляд на зеленоватый свитер Роуленда.

– Я уволилась, – проговорила она очень тихо.

Ее либо не услышали, либо не поняли, потому что никакой реакции не последовало. Линдсей кашлянула.

– Я уволилась, – повторила она так громко, что головы людей, сидевших за соседними столиками, повернулись в ее сторону. – Я ушла из газеты, я больше не редактор отдела моды. Вернее, сначала я должна сделать материал о нью-йоркских коллекциях, а потом – свобода. Я бросаю моду, бросаю журналистику. Я начинаю новую жизнь. Собираюсь писать книгу, возможно, это будет биография Коко Шанель. В общем, вы все должны меня поздравить и выпить за меня.

Это заявление вызвало бурную реакцию. Некоторое время все молчали в изумлении, а потом на Линдсей посыпались вопросы: как? когда? почему?

– Я решила уже давно. Оставалось только заставить себя это сделать. Я слишком давно занимаюсь модой. Нужны перемены.

– Перемены! – восхитился Колин. – Это правильно! «И новые поля и пастбища иные…» Я всегда верил в благотворность перемен.

– Леса. «Новые леса и пастбища иные», – поправила его Катя. Она перегнулась через стол и поцеловала Линдсей. – Прекрасно. В моде вы только даром растрачивали себя. Я думаю, что это просто замечательно.

– Какая ты храбрая! – Том подошел и тоже поцеловал ее. – Потрясающе. Надеюсь, я по-прежнему буду получать свое содержание? Это шутка. Никогда не думал, что ты действительно решишься.

– Я хочу произнести тост. – Колин наполнил бокалы. – За прекрасную и мужественную Линдсей. Пусть ее ждет успех во всем, что бы она ни делала.

Новый взрыв восклицаний. Тем не менее Линдсей заметила, что Роуленд Макгир не принимает участия во всеобщем ликовании.

Он отставил тарелку с недоеденной едой и с подчеркнутой аккуратностью положил на нее нож и вилку. Медленно и неохотно Линдсей подняла глаза и взглянула ему в лицо. У него было такое выражение, что ей захотелось тут же снова отвести глаза, но она не решилась.

– Понятно, – наконец тихо проговорил он. – Это окончательное решение? Ты уже поговорила с Максом?

– Да, я подала прошение об увольнении и поговорила с ним.

– И когда же ты это сделала?

– На прошлой неделе.

– Пока меня не было?

– Да, так получилось. Это не имеет никакого отношения к делу. Просто мы больше не будем работать вместе.

– Да, по-видимому, не будем.

Было очевидно, что он недоволен. От его тона и выражения лица веяло январским холодом, и скатерть на столе покрылась инеем. Лассел вопросительно взглянул на Линдсей, потом на Роуленда, и у него удивленно поднялись брови.

– Я просто хочу пожелать Линдсей удачи, – начал он.

– Не сомневаюсь. – Холодный взгляд Роуленда обратился на него. – Поскольку ты не разбираешься в ситуации, это самое легкое.

– Господи, Роуленд, в чем дело? Что с тобой? – Колин нахмурился. – Я всегда любил перемены. А чего ты хотел бы для Линдсей? Чтобы она сидела там до пенсии и ее наградили золотыми часами? Так больше никто не живет. Если она чувствует, что не может самореализоваться в моде, то надо все бросить!

– Проблема именно в этом? – обратился Роуленд к Линдсей. – Ты не можешь самореализоваться? – Последнее слово он выговорил с очевидной брезгливостью. Линдсей с вызовом взглянула на него.

– Если хочешь, да. И ты мог бы обойтись без этого высокомерного тона. «Самореализация» – общепринятый термин, и это слово ничуть не хуже любого другого. Колин прав. Множество людей в моем возрасте меняют работу, им приходится это делать. Я слишком долго занималась одним и тем же. Я устала от безумного ритма, вечной гонки, от дерготни и подлости. Я устала непрерывно стараться сказать что-нибудь новое о каком-нибудь идиотском платье. Я устала от студий и срочных выездов, от самолетов и отелей. Я хочу сидеть на месте, и, кроме того, я хочу заниматься чем-нибудь другим.

Роуленд хмуро, не перебивая, слушал эту тираду.

– Значит, это не просто очередное скоропалительное решение? Ты долго думала, взвешивала? Почему-то мне ты об этом не говорила ни слова.

– Ты и не спрашивал, – возразила Линдсей. – И, пожалуйста, не приписывай мне легкомыслия.

– Но оно у тебя есть.

– Во всяком случае, это продуманное решение. Послушай, Роуленд, если бы мы делали одну газету, то, возможно, я предварительно узнала бы твое мнение. Но ведь это не так. Ты сейчас занимаешься воскресным выпуском, сидишь в роскошном кабинете, у тебя вечно деловые переговоры и совещания…

– Мы работаем в одном здании, в одной группе. Встречаемся практически каждый день. Три недели назад я был у тебя дома и завел разговор именно на эту тему, но ты его не поддержала. Ты могла бы обсудить это со мной в любое время.

– Да, ты прав, мне этого не хотелось. Может быть, настал момент принять самостоятельное решение. Возможно, тебе это трудно представить, но я могу заниматься не только страничкой мод.

– Я это хорошо знаю.

После этой краткой реплики воцарилось гнетущее молчание. Катя, которая с напряженным интересом следила за их разговором, увидела, что Линдсей сильно задета. Ее лицо горело, с губ уже готово было сорваться возражение, но что-то в интонации, с которой Роуленд произнес последнюю фразу, ее удержало. Она повернулась к Тому, наблюдавшему за этой сценой с растущим негодованием.

– Том! Разве я поступила неправильно? Я должна была наконец решиться.

– Что бы ты ни решила, меня это устраивает. – Том бросил на Роуленда сердитый взгляд. – У мамы куча предложений, – продолжал он, – все пытаются ее переманить.

– Это мне тоже известно.

– В прошлом году ее приглашали в телекомпанию. Они хотели, чтобы она сделала большую серию, посвященную истории моды. Один американский журнал за ней буквально гонялся. Марков говорил, что какой-то издатель жаждет ее заполучить…

– Марков. Все понятно. Мне следовало бы догадаться, – холодно проговорил Роуленд. – Это не он, случайно, стоит за твоим решением? Очень на него похоже.

– Кто такой Марков? – поспешно вмешался Колин.

– Кто такой Марков? Сейчас я тебе объясню. – Роуленд откинулся на спинку стула, в его глазах появился опасный блеск. – Марков – фотограф. Очень талантливый, надо признать. Человек, несущий в себе разрушительное начало. Человек с неустойчивой психикой. Однако он очень умен. Надо признаться, мне он даже нравится – до определенного предела. Вся сложность в том, что Марков – совершенно безответственная личность.

– Неправда, – горячо перебила его Линдсей. – Ты его совсем не знаешь. К тому же он очень изменился после встречи с Джиппи. Он хороший, умный человек, и я знаю его пятнадцать лет. Я восхищаюсь им, поэтому тебе лучше прекратить все эти…

– Ничего этого я не отрицаю, – резким тоном произнес Роуленд. – Может быть, ты послушаешь, что я хочу сказать? Я сказал, что Марков безответственный человек, и если ты дашь себе труд поразмыслить хотя бы десять секунд, ты с этим согласишься. Ты всегда старалась не видеть его недостатков.

– Мне кажется, нам следует еще немного выпить, – сказал Колин, подавая знак официанту. – Роуленд, почему бы тебе не успокоиться?

– Не встревай в это, Колин. Послушай меня, Линдсей. Больше всего на свете Марков любит устраивать заварушки, он самый настоящий подстрекатель. Он обожает драмы. Как по-твоему, есть ему какое-нибудь дело до того, что будет с тобой дальше, когда ты потеряешь работу? Его интересуют только широкие жесты и планы, которые он изобретает.

– Минутку, Роуленд. Можно мне сказать?

– А ты по какой-то причине, которую я никогда не смогу понять, слушаешь его. Он приходит к тебе с каким-нибудь очередным плодом собственных измышлений, а ты с готовностью его поддерживаешь. Он говорит «прыгай», и ты прыгаешь. Этот человек оказывает на тебя необъяснимое иррациональное влияние, и в твоих речах я так и слышу его голос.