– Я приехала пораньше и обозрела ресторан. Девять вечера, и в зале полно людей, предвкушающих забавные любовные приключения. К двум ночи они выйдут на улицы, огорченные и страдающие. Выйдут из каждого лондонского ресторана.

На мне черная водолазка, черная шерстяная юбка до колен и тяжелые байкерские ботинки, такие массивные, что ноги в них кажутся тонкими как спички. Я подозреваю, что это понравится Даррену больше, чем глубокий вырез и короткая юбка. Этот мой наряд из самых сексуальных, хоть он и выглядит довольно сурово. Все эти вещи я храню на работе – если не для этого случая, то для чего-то подобного. Дело в том, что на самом деле я не знаю, что это за случай. Нет, понятно, Даррен нужен мне для дела, как гость на площадке шоу. Я должна сделать это шоу.

Но.

Точнее, – «и». И – не знаю почему, но знаю, что хочу с ним встретиться.

Я увидела, как он входит, и радостно отметила, что он тоже переоделся. Теперь на нем светло-серый костюм и белая рубашка с расстегнутым воротником. Она красиво оттеняет его кожу оливкового цвета. Он великолепен. Уверенно подходит к столику, наклоняется и целует меня.

Целует меня.

В щеку.

Я чуть не опрокинула бутылку с минеральной водой, и это можно счесть потерей самообладания. Его поцелуй обжег меня как раскаленное клеймо. Мне потребовались все мужество, здравый смысл и самоконтроль, чтобы не наброситься на него прямо тут же. Мое тело неодолимо тянется к нему. Эта тяга берет начало меж бедер и поднимается вверх, захватывая живот, легкие, горло. Что со мной? Я и раньше испытывала сексуальное влечение, сильное влечение, но такое… Это совсем другое.

Но мне нечего бояться.

Я знаю, что буду холодна, если он будет невыносимо скучен или высокомерен.

Но откуда-то мне уже известно, что он не такой.

Он садится и улыбается официантке. Я замечаю, что она чуть не падает, взглянув на него. Он заказывает вино, причем, позволяя мне сделать выбор, всем командует сам.

– Мне было очень приятно принять ваше приглашение, Кэс. И все же я удивлен. Я не ожидал, что вы так хорошо воспримете мои взгляды. Во всяком случае, ваш «курьер», – он сумел поставить это слово в кавычки, – ваш «курьер» сообщил мне, что вы хотите пригласить меня пообедать. Это было бы несправедливо. Я прекрасно осознаю, что подвел вас, и настаиваю, что сегодня угощаю я.

– Но этот счет мне оплатят, – тихо говорю я. И удивляюсь слабости во всем теле. Такое со мной бывает редко. В последний раз я почувствовала слабость на тренировке. Но Даррен ломает все стереотипы. Он не восхищается мной и не боится меня, и не слишком воинственно настроен. Все мужчины, которых я встречала прежде, принадлежали к одному из этих типов.

– Я знаю, но мне, честно говоря, не хочется есть за счет вашего шоу, – он умолкает и поднимает бровь. – И мне действительно хочется вас угостить. – У него тихий бархатный голос, и мне приходится придвинуться к нему чуть ближе, чтобы его расслышать. А когда придвигаюсь, чувствую, как восхитительно от него пахнет. Если бы не обстоятельства, можно было бы с ним переспать.

Но я не должна об этом думать.

И потом это все к делу не относится, а дело – дело плохо. Совсем плохо. У меня всего четыре дня, чтобы сделать это шоу.

От него пахнет «Исси Мияки».

Я абсолютно отдаю себе отчет в том, что расклад явно не в мою пользу. И снова напоминаю себе: я здесь затем, чтобы убедить его участвовать в шоу. Пусть он сногсшибательно красив, ну и что?

А то, что он сногсшибательно красив, вот что.

Я углубляюсь в меню, старательно изображая заинтересованность. Жареные на углях кальмары, фаршированные чили, кефаль в красном вине с петрушкой и чесночным соусом.

Нет, только не чеснок.

Пора завести разговор о шоу.

– Отчего вы хотите угостить меня обедом? Он краснеет и заставляет себя поднять на меня глаза:

– Любой был бы рад угостить вас обедом. Вы потрясающая женщина.

Вот это да.

Я счастлива и взволнована. Ну да, все это я уже слышала и услышу снова, но никогда еще эти слова не волновали меня так глубоко. И не пугали.

Его прямота заставляет меня изменить тактику. Я тоже буду откровенной.

– Послушайте, Даррен. Давайте будем играть в открытую. Я здесь не для светских бесед, а чтобы уговорить вас участвовать в шоу. Вы мне нужны. Мне неудобно об этом говорить, но мне нужно сделать шоу и мне нужны вы. – Я остановилась и набрала побольше воздуха.

Принесли хлеб. Некоторое время он молчит, выбирая хлеб. Взял ореховый. Чтобы снискать его расположение, я делаю то же самое.

– Жаль, что вы не захотели со мной пообедать.

– Я не говорила…

– Я не собираюсь участвовать в вашем шоу.

– Почему?

– Потому что после этого не смогу смотреть на себя в зеркало по утрам. И не смогу смотреть в глаза моим родителям, сестрам, братьям, друзьям, племянникам и племянницам.

Ага, он не упомянул о подруге.

– Но отчего же?

– Оттого, что вы расшатываете семейные устои.

Я вздыхаю. Все это я уже слышала. Публика почему-то убедила себя, что телевидение виновато в распаде семьи. Это просто способ избежать ответственности. И совершенно несправедливо.

– Семья под угрозой по массе других причин. Телевидение только одна из них, – спорю я. – Влияние телевидения на современное общество пытались оценить, проведя тьму исследований и опросов, и каков сухой остаток? Психологи, педагоги и моралисты не смогли доказать, что оно вообще оказывает какое-либо влияние. Так отчего же вы считаете, что во всем виновата одна я? – стараясь подладиться под него, я прикидываюсь наивной.

– Вы поощряете разрушение морали. Вы опошляете любовь и секс. – Он сердито мажет маслом хлеб. У него восхитительные руки, такие сильные. Я беру бокал.

– Даррен, никто не заставлял меня делать это шоу. А порнографические открытки появились задолго до телевидения.

– Значит, вы признаете, что ваше шоу безвкусно, безнравственно и разрушает общественные устои?

Подошла официантка, чтобы принять наш заказ.

– Вкус изменчив и зависит от моды. Наши предпочтения меняются с каждым новым номером журнала «Вог». Порядочность, как я понимаю, это уважение к культурным и религиозным традициям, то есть мы шлем открытки, оказываем знаки внимания, когда какой-нибудь дорогой родственник даст дуба. – Я впадаю в привычный сарказм. – Но стандарты – они разве где-то посередине? Уступить беременной место в метро или вообще в метро не ездить. А кто эти стандарты устанавливает? Закон? Независимая телевизионная комиссия? Общество? Вы? Даррен, разве вы судья или присяжный по этому делу? – Я повышаю голос. Он меня вынуждает. Но здесь не место для истерики. Я пытаюсь взять себя в руки и говорю тише: – Я всегда избегала расизма. Я не замечена в снисходительности к инвалидам. В нашей программе нет жестокости и нецензурщины, и совокуплений мы не показываем.

– Как великодушно с вашей стороны. По-моему, думает он иначе. Наша беседа идет не так, как я ожидала. Она вообще зашла куда-то не туда, хоть я и не Иззи. Я хотела быть привлекательной и кокетливой, обычно это срабатывает. А вместо этого веду себя, как жестокая сестрица Аттилы-варвара. И удивительней всего то, что я по-прежнему хочу, чтобы этот мужик признал мою правоту. Не только для того, чтобы он согласился на участие в шоу. Мне вдруг захотелось заслужить его уважение. А потребность в уважении сделала кокетство невозможным. Сколько я уже выпила?

Мы замолчали, потягивая вино. «Палиньи-Монтраше» девяносто шестого года. Очень хорошее.

– Отличное вино. У вас хороший вкус, – сказала я.

– Спасибо. – Даррена нелегко отвлечь. Он следует за своей мыслью. – Телевидение располагает непредсказуемым, невиданным влиянием. Со времени изобретения колеса на жизнь человека ничто не воздействовало так сильно.

В трусики мне словно кто-то уронил «алка-зельцер». Его доводы мне не по душе, но хорошо, что он признает важность телевидения. Редко кто это понимает, а я так люблю свою работу. Очень хочется найти кого-то, у кого есть свое мнение на этот счет, пусть даже и такое. Я с удовольствием с ним поспорю. От нас летят интеллектуальные, эмоциональные и сексуальные искры. Даррен смотрит на меня в упор, его дивные глаза встречаются с моими, и я не могу оторвать от него взгляд, как ни пытаюсь.

– Вы должны понимать силу, с которой телевидение воздействует на людей, и какую ответственность это налагает на вас. Ваши программы отражают мир, в котором мы живем. А вы говорите, что обман – это нормально, измена – это естественно.

Воцаряется хмурое молчание. Слышен лишь звон бутылок и приборов, гул неразличимых голосов. А поверх всего – голоса людей за соседним столом, и умоляющий голос парня, которого бросают. Официантка несет нам еду. Я пробую морковный суп с кориандром. Я его не так уж люблю, просто он стоял в начале меню, а у меня не было времени выбирать. Даррен охотится за водянистыми кусочками кабачка по всей тарелке. Кажется, у него тоже нет аппетита. Стоит оглушительная тишина.

– Кэс, а чем вы еще занимаетесь помимо работы?

Такой неожиданный поворот меня изумляет. Еще? Еще? Хм. Я слишком измучена, чтобы придумать что-нибудь интересное и необычное, и говорю правду.

– Общаюсь с друзьями, с Иззи и Джошем, занимаюсь спортом и увлекаюсь мужчинами. А, и еще вижусь с мамой по субботам.

Даррен смеется.

– И не коллекционируете марки, и не увлекаетесь реслингом в грязи?

Я улыбаюсь.

– Реслингом я занималась. Он снова смеется.

– Кэс, расскажите о ваших мужчинах.

У меня между ног снова появляется какая-то пульсация. Он со мной флиртует? Пожалуйста.

– Я делю мужчин на три категории. На тех, с кем я сплю, тех, с кем не сплю, и Джоша.

– Ас кем бы вы не стали спать? Он все-таки флиртует!