Ошеломленная услышанным, Андрианна опустила глаза.

— Мне кажется, ваша жена — поэт.

— Да, но я не послушался ее и все-таки сменил свою фамилию. И в конце концов я никого не обманул. Все по-прежнему знали, кем я был и что я делал. Как это может исчезнуть? «Человек знаменит не именем, а делами своими». Я думаю, что именно это Мелисса пыталась мне сказать. Но к тому времени, когда я действительно понял все это, я был уже Джерри Херном слишком долго, чтобы менять все назад — я уже утратил часть себя.

— Нет, нет! — воскликнула она. — Вы по-прежнему тот, кто вы есть — независимо от того, как вы себя называете! — Она остановилась, удивленная осознанием того, что возражает и от своего, и от его имени. — Но вы еще не рассказали мне, как от научной работы вы вернулись сюда, в Ла-Паз.

— Я не возвращался до тех пор, пока мой отец не умер. Я работал в большом госпитале в Сан-Франциско и занимался своими исследованиями, и когда умер мой отец, его похороны заставили меня переменить свое решение. Именно тогда это поразило меня — я увидел, что сотни людей пришли на его похороны, и как они плакали и скорбели о нем. Здесь были не только из Ла-Паза, но и со всей этой долины. И все, о чем я мог подумать, насколько же тяжела для них его утрата! Это были люди, которые не могли себе позволить пойти к модным врачам или ездить в Сан-Франциско и обратно в надежде, что их примут в клинике какого-либо большого госпиталя бесплатно или без медицинской страховки. И как они оплакивали! Они просто потеряли одного из своих лучших друзей — моего отца, который начал свою жизнь как один из них и целиком посвятил себя их нуждам. И я понял, что здесь была та работа, которую надо было делать. Возможно, не более важная, чем научная работа, но, по крайней мере, необходимая людям. И можно было сказать, что это тоже своего рода научное исследование. Настоящие исследования в реальных условиях, а не в стенах изолированной лаборатории. Поэтому в тот день я принял решение и никогда больше не оглядывался назад и не сожалел о нем. — Он засмеялся. — Даже когда я слышу, сколько денег зарабатывают сейчас все мои старые приятели по медицинской школе…

Она улыбнулась его шутке, но на самом деле чувствовала, будто плачет. «Я никогда больше не оглядывался назад и никогда не сожалел о своем решении», — какие это были удивительные слова!

— Так вот, я думаю, что все ваши пациенты должны быть самыми счастливыми, что у них есть такой доктор, и Мелисса — очень счастливая женщина.

И она подумала, что ей выпала честь встретиться с Джерри Херном и что независимо от того, что случилось, даже если она не увидит его снова, она никогда не забудет его. Даже хотя жюри еще не вернулось и приговор еще не объявлен, Джерри Херн дал ей нечто бесконечно ценное — он подарил ей дружбу.

Он сам раскрылся перед ней, не стыдясь и даже с покорностью рассказал о себе. И даже если бы он ничего больше не сделал для нее, он уже показал ей, что есть надежда и что есть дорога, по которой можно идти, дорога возвращения домой, даже если ты изменил когда-то свое имя.

И она обнаружила, что рассказывает ему о себе гораздо больше, чем намеревалась, больше, чем она вообще кому-либо рассказывала. Это было так, будто однажды она начала говорить и не может остановиться, начиная с человека, который был ее отцом, и со дня, когда умерла ее мать…

— Но что вы делали, когда уехали из дома Джино Форенци?

— Я не хотела оставаться в Риме, где были Гай и Джино, поэтому отправилась в Париж.

— И что вы там делали?

— Я знала там несколько человек, одного настоящего друга и несколько знакомых. Они приглашали меня на вечеринки и приемы, и я встречалась с новыми людьми, которые становились моими знакомыми, и они приглашали меня еще на одни вечеринки, и вскоре у меня оказалось много дружеских знакомств. А потом, поскольку я знала многих людей, немного разбиралась в искусстве и испытывала нужду в наличных деньгах, следуя совету Джино, я копила драгоценности на черный день, я стала работать в художественной галерее. Моя основная обязанность состояла в том, чтобы приводить в галерею своих богатых приятелей с тем, чтобы те что-нибудь покупали. Это была не самая удачная карьера, но какое-то время меня она вполне устраивала.

— Но ведь вы же были помощником администратора у Джино. Наверняка вы могли бы найти хорошую должность, например, должность менеджера в какой-нибудь фирме. Вы могли бы сделать настоящую карьеру.

— Может быть, но я не могла бы получить там место, не упомянув про свою работу в «Форенци Моторс», и если бы я сделала это, то вряд ли могла бы рассчитывать на получение работы, поскольку у Джино было много связей. Но прежде всего: делать карьеру означало думать о будущем, планировать на большой срок, а я просто не могла выдержать этого. Если бы я строила сколько-нибудь реальные планы на свою жизнь, мне пришлось бы учесть вполне реальную возможность того, что ремиссия может закончиться. Поэтому я отказалась думать больше чем на пару дней вперед. Всех и все я рассматривала как временное.

У меня был роман с одним мужчиной в Париже, довольно приятным мужчиной, но когда наши отношения обострились и он стал требовать обещания, которые я была не в состоянии дать ему, я испугалась и решила: пора уезжать. Кроме того, я уставала от работы в галерее. Неприятно было подставлять людей, особенно после того, как я осознала, что Джино, несмотря на все то, что он сделал для меня в сущности лишь использовал меня. Поэтому, попрощавшись со своим другом и сказав ему, чтобы он забыл меня, но взяв с собой драгоценности, которые он подарил мне, я собрала чемоданы и поехала в Лондон.

Видите ли, я по-прежнему считала, что Джино был умнейшим человеком, и я никогда не забывала совета, который он мне дал. — Она сделала паузу, потом сухо добавила: — Разумеется, лишь спустя годы до меня дошло, что, поступая подобным образом, я и сама использовала людей…

А потом, находясь в Лондоне, я не хотела, чтобы тот мужчина из Парижа выследил меня, поэтому и прикрывалась другим именем Анна делла Роза. Кроме того, в Лондоне привлекательнее быть Анной делла Роза, чем Энн Соммер — аналогично тому, как в Париже выгоднее быть Энн Соммер, экзотика всегда привлекает… И не желая больше связываться с галереями, я стала работать танцовщицей, поскольку когда-то брала несколько уроков танца и очень хорошо танцевала фламенко. Но успеха особенного не получилось — как любитель, я была вполне хороша, но как профессионал… ну в общем, многое оставляло желать лучшего.

— Но это не имело особенного значения: всегда было много людей, страстно желавших водить дружбу со мной, особенно среди мужчин. И после этого я поехала… Ну, честно говоря, я уж и не помню, в какой очередности сменялись страны — одна за другой. Какое-то время я пробовала петь, потом занялась театром, а потом… Новое имя, новая профессия, новые знакомства, новые мужчины… Перед тем, как я решила вернуться в Штаты, я побывала в Лондоне под именем Андрианны де Арти… И вот я здесь.

— И вот вы здесь, — сказал Джерри, улыбнувшись, — лишь пары букв не хватает, чтобы снова стать очаровательной маленькой Андрианной Дуарте.

— Нет, я так не думаю. Во всяком случае, пока еще. В конце концов, именно вы, Джерри Херн, некоторое время назад сказали мне, что после какого-то времени уже слишком поздно вернуться по-настоящему — когда ты уже утратил часть себя.

— Ну что же, может быть, имя не так уж и важно. Может быть, мы сможем исправиться, живя не во лжи, стараясь быть теми, кем мы действительно являемся. Делая лучше, делая больше…

Возможно, подумала она, что Джино Форенци был не самым мудрым из тех, кого она знала. Может быть, это был Джеральдо Фернандез-младший. Как и в отношении Джонатана Веста, она не имела представления о том, насколько он был умен или что он думал насчет того, чтобы жить по правде; истина состояла в том, что она едва знала его и не представляла, как он среагирует на то, кем она была в действительности и как прожила свою жизнь. Просто подумав об этом, она почувствовала нервозность и страх. Все, что она уверенно знала об этом человеке, было то, что она любила его и верила, что он тоже любил ее.

Потом, поскольку она уже рассказала Джерри Херну о себе практически все, она рассказала ему и о Джонатане Весте…

Джерри припарковал машину на площадке, которая находилась рядом со зданием, в котором размещался его офис, и показал жестом на припаркованные машины, блестевшие на полуденном солнце.

— Взгляните на них. Они получили самые лучшие места — они здесь на солнце и свежем воздухе — и они всего лишь машины. Когда-нибудь я надеюсь увидеть, что на этом цементном раю вырастет клиника для детей. Но я боюсь, что пока это всего лишь мечта.

— Почему? Что мешает реализоваться этой мечте?

— Что обычно мешает мечте? Деньги или их нехватка. И, конечно, время. Если бы у меня было время, я, может быть, нашел бы нескольких спонсоров.

— Может быть, я смогу помочь?

— Вы? Вы даже не планируете жить в Северной Калифорнии.

— Нет, но я сказала вам, что у меня есть очень богатые друзья.

— Да, но быть богатым не всегда означает быть готовым пожертвовать, не так ли?

Нет, не всегда. Это был спорный вопрос. Кто лучше ее знал, что богатые были и там, и здесь, и в лучшем случае они были непредсказуемы?

Рикки, помощница Джерри Херна, ожидала их с историей болезни Елены в руках.

— Это оказалось проще простого, — радостно сообщила она им. — Все архивы по-прежнему были в алфавитном порядке.

— Отлично, — сказал Джерри, взял у нее записи и, обняв ободряюще рукой плечи Андрианны, провел ее в свой кабинет.

Андрианна сидела и ждала, как ребенок, сложив руки на коленях, пока Джерри просматривал историю болезни. То и дело он нетерпеливо перелистывал страницы, зная, какое невыносимое напряжение она сейчас испытывает. Время от времени он отрывался от записей и ободряюще улыбался ей. Наконец он сказал с облегчением.