Двухэтажным дом был серым, но краска облезла и облупилась. Мы идем по провисающим ступеням на парадном крыльце, он отпускает мою руку, чтобы открыть входную дверь и жестом приглашает меня войти.

— Осторожно, — говорит он.

Я понимаю, почему он так сказал, как только вхожу в выпотрошенный дом.

— Позволь мне провести экскурсию для тебя, — говорит он, слегка улыбаясь. Я начинаю понимать, что это самая большая улыбка, на которую он теперь способен. Показывая, он говорит: — Гостиная, столовая, кухня, на одном открытом пространстве с прачечной комнатой и маленькой ванной за кухней. Поднимаемся наверх. — Он берет меня за руку снова и ведет вверх по ступеням. — Главная спальня направо, ванная дальше по коридору, и две спальни в другом конце.

Мы заходим в помещение, которое он окрестил главной спальней. Полный бардак, но я вижу потенциал.

— Это прекрасное место.

— Я тоже так думаю. Все деревянные полы оригинальные. Дерево будет выглядеть отлично после реставрации.

— Почему ты не направишь одну из своих команд сюда, чтобы завершить быстрее?

— Я хочу все сделать сам, я никуда не спешу.

— А родители Джордан знают, что ты его купил?

— Да, я спросил их одобрения перед покупкой. Они были в восторге. Они сказали, что отлично, что дом останется в семье. — Он поглаживает рукой открытые деревянные стены, и я понимаю, что эта работа, которую он любит.

— Мило с их стороны.

— Они всегда были ко мне добрее, чем я заслуживал.

— Они не винят тебя, Блэйк. Никто не винит. — Только ты, хочу сказать я, но молчу.

Он не смотрит на меня, но я вижу напряжение на его челюсти и лице.

— Если тебе понадобится помощь с покраской, или шлифованием, или чем-то в этом духе… Дай мне знать.

Напряжение пропадает, когда он смотрит в мою сторону.

— Я могу этим воспользоваться. Ты могла бы сфотографировать дом до и после восстановления.

Я улыбаюсь ему.

— Я с радостью.

Он смотрит на меня, взгляд прикован к губам, руками он прикасается к моим щекам.

Я чувствую эти нежные прикосновения всеми клеточками моего тела.

— Ты такая, такая красивая, Ханисакл [переводится как жимолость; бывают съедобные и ядовитые виды (волчья ягода) — прим. перев.].

Я чрезмерно тронута комплиментом, и в восторге он бесконечных прозвищ, которые он мне придумывает.

— Спасибо.

Он поднимает мой подбородок и прикасается своими губами к моим губам.

Я смыкаю руки вокруг него и теряюсь в нежных, сладких поцелуях.

Блэйк опирает меня об открытую стену и прижимается ко мне нижней частью своего тела, слегка меняя позицию головы и продолжая меня целовать.

Что мы делаем? Я хочу все остановить и задать вопрос. Почему не можем спокойно находиться рядом друг с другом? Это случилось внезапно, или всегда было между нами, прячась под поверхностью, пока мы пересекались друг с другом годами? По этой ли причине Лорэн так легко убедила меня осмелиться и предложить ему себя в баре? Может я давно его желала?

У меня нет ответов на эти вопросы. Я просто знаю, что мне нравится, как он меня прижимает и целует. Мне нравится быть под ним в постели и то, как он пронзает меня своим огромным членом, и смотрит своими горячими голубыми глазами. Мне все в нем нравится, если быть честной, даже тьма, что живет в нем.

Он медленно разрывает поцелуй, полизывая языком мою нижнюю губу. Держит мое лицо в руках, когда я открываю глаза, то вижу, что он смотрит на меня с жаром и голодом во взгляде.

— Хочешь проверить место для купания?

— Конечно. — Я за любые действия, лишь бы подольше побыть рядом с ним. Даже когда я говорю себе не привязываться, что оказывается сложнее, чем я думала. С каждым поцелуем, с каждым прикосновением, с каждым доверительным взглядом, он забирается мне под кожу.

Глава восьмая

Блэйк


Я не знаю, о чем я думал, взяв Хани с собой. Это место, которое мы делили с Джордан. Хани не должна быть здесь. Вот только мне нравится, что она здесь. Нравится показывать, что я уже сделал, рассказывать ей о планируемых работах по реконструкции. Нравятся вопросы, которые она задает, потому что ей интересно то, что я ей показываю. Мне понравилось, как она взяла меня за руку в грузовике, кажется, она почувствовала, что меня нужно немного успокоить, мне нравится ощущать ее мягкие губы под моими.

Она идет за мной вниз по ступенькам, через зону военных действий, которая когда-то станет прекрасным домом. Я вижу, как это будет, я буду работать над ним самостоятельно. Годы или пять лет, я верну былой блеск. Джордан была близка с бабушкой и дедушкой по отцовской линии, мы проводили у них много времени, плавая и смотря на звезды темными техасскими ночами.

Каким-то странным образом мне кажется, что я делаю это для Джордан, возвращая дом ее бабушки и дедушки к жизни. Они оба давно умерли, через год после потери Джордан. Никто никогда так не говорил, но мне кажется, что они умерли с разбитыми сердцами. Я прекрасно понимаю, как они себя чувствовали.

Я стараюсь выбросить эти мысли, и сконцентрироваться на теперешнем времени, а не на прошлом, которое меня не покидает.

— Если хочешь, можешь подождать здесь, я схожу в грузовик за одеялом.

— Отличная идея. — Хани обняла одну из новых деревянных балок, установленных мной крыльце для поддержки крыши, которая могла рухнуть. Установка этих балок — первое, что я сделал после покупки.

Я мотнулся к грузовичку и схватил одеяло, которое всегда вожу среди рабочих инструментов. Возвращаясь на крыльцо, я протягиваю Хани руку, приглашая ее присоединиться ко мне. Мы смотрим, друг другу в глаза, пока она спускается по ступеням и берет меня за руку.

Почему это чувствуется так правильно, быть здесь с ней? Держать ее за руку? Наблюдать, как ее подтянутое, податливое тело двигается в легком летнем платьице, которое подчеркивает ее изгибы? Почему так приятно ее целовать, держать ее за руку, черпать от нее силы? Она такая смелая, выжившая практически одна, с тех пор, как потеряла бабулю, и я не перестаю ей восхищаться.

Я не знаю, чтобы я делал без своих родителей и семьи, когда ноша стала слишком тяжелой для меня. Я бы не выжил без них.

У Хани не было такой поддержки, но она справилась. Она никогда не была в роли «бедненькая я», не жаловалась на отсутствие семьи. Она играла картами, которые ей сдали, и играла хорошо. Это в ней тоже восхищает.

Мы идем в комфортной тишине. У нее нет желания заполнять каждую секунду бессмысленными разговорами, как обычно делают женщины. И это я добавляю в растущий список вещей, которые мне в ней нравятся. Яма для купания находится в полумиле от дома. Я знаю это, потому что Джордан когда-то убедила меня, что полмили достаточно далеко, чтобы заняться любовью. Но всякий раз я боялся, что ее дедушка появится с ружьем в любую секунду. От этих воспоминаний я улыбаюсь, что прекрасно по сравнению с агонией, когда я думаю о ней.

— Почему ты улыбаешься?

Я мыслю, не выдумать ли чего-нибудь, но потом решаю сказать правду.

— Я вспоминаю о временах, когда мы с Джордан приходили к этой яме на закате, после ужина с ее бабушкой и дедушкой, и она уговаривала меня на что-то большее, чем просто плаванье. И все время я ждал, когда появится ее дедушка с ружьем, которое он держал за дверью. Страх заставлял меня заниматься этим в постоянной тревоге.

Она смеется вместе со мной, и то, что я поделился воспоминаниями с ней, поселяет во мне приятное чувство ностальгии вместо скорби, и ноющей боли.

Мы обливаемся потом от неумолимого полуденного солнца, свежая водичка выглядит манящей, когда мы подходим. Последний раз я был тут с Джордан. Даже когда я покупал соседние двенадцать акров, я сюда не ходил. Мне было очень больно.

Но теперь, когда Хани со мной, это кажется чем-то новым, мы как бы создаем что-то из пепла, которым раньше это было.

Ее глаза загораются радостью, когда она смотрит на воду.

— Я и забыла, как здесь красиво.

Поля с дикими цветами добавляют цвета в окружающие пейзажи.

— Действительно, красиво. — Я расстилаю одеяло возле воды, понимая, что много мы на этой жаре не выдержим. — Я не взял солнцезащитный крем.

— Ничего, я нанесла его после душа.

— Серьезно?

— Ага. Бабулина школа. Она всегда настаивала, чтобы я защищала свою кожу от солнца Западного Техаса, так как оно тут более мощное, чем где-либо.

— У тебя чудесная кожа. — Я провел пальцем по ее предплечью. — Гладкая и мягкая, цвета меда. — Я увидел, как ее соски проступили под платьем, и в один момент у меня снова стояк.

— Бабуле не нравился загар, но я не могла полностью избегать солнца, и не хотела. Можно все, пока заботишься о своей коже.

— Правда, — сказал я хохоча. — Здесь жарковато.

— Ты говоришь это так, как будто не знал, что будет больше тридцати градусов сегодня, как и всегда в это время года.

Я смотрю на нее, и ее дерзкая улыбка что-то делает со мной. Она проникает сквозь стены, которые я соорудил вокруг себя, чтобы не допускать никого и ничего, что могло бы причинить мне боль. Отчаянно восстанавливая равновесие, я отрываю от нее взгляд и смотрю на воду.

— Хочешь поплавать?

— Я не взяла купальник.

— Я тоже.

— Оу.

— Тут не души на мили вокруг.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю, насколько далеко тянуться границы моей собственности, и что находится по каждую из сторон.

— Она прикусывает нижнюю губу, пока обдумывает это предложение.

Я встаю и снимаю футболку через голову, и подаю ей руку. — Двойной вызов [Double dog dare — вызов на «слабо», и когда вызываемый отказывается от выполнения чего — либо, то предложивший решает выполнить «слабо» вместе с ним — прим. перев.], ууу. — Я так давно не говорил этих, или других заигрывающих слов. Такое приятное чувство снова их произносить. Я расстегиваю джинсы и спускаю их вниз, выбираясь из них.