Я выбежала из комнаты на одном дыхании, как будто, кто-то гнался за мной. Я бросилась на свою кровать и заплакала, ведь я действительно заключенная.

– Что случилось? – услышала я голос Шарлотты, я села и вытерла слезы.

Она стояла в дверях и держала одно из своих рукоделий. Сумасшедшая выглянула в коридор, а потом, театрально наклонившись ко мне, заговорщически зашептала:

– Эмили говорила тебе, что младенец все слышит?

– Меня не волнует, что говорит Эмили, меньше всего она думает о моем младенце. – Шарлотта внимательно посмотрела на меня, очевидно, критика Эмили была для нее чем-то непостижимым, но потом улыбнулась и боком приблизилась ко мне.

– Взгляни на мое творение. – Я взяла ее рукоделие, включила керосиновую лампу и начала осматривать.

– Где вы взяли образец?

– Образец? – Шарлотта потрясла изделием, словно на нем был написан ответ.

– Картинку, мисс Эмили их где-нибудь покупает?

– Нет, я сама придумываю, – она застенчиво улыбнулась. – Я сама придумываю свои картинки.

– Они очень, очень хороши, Шарлотта, у вас есть талант, нужно показать ваши работы людям.

– Людям? Я показываю их только Эмили, а она хочет сделать из них тайну, – Шарлотта сморщила лоб и начала цитировать. – Если твои руки не заняты…

– Я знаю, знаю, это вредно, но что делает она? – Улыбка, появившаяся на лице Шарлотты, показала, что мысль о греховности мисс Эмили поразила ее воображение, – Эмили – не ангел. Вы знаете это. Не все, что она говорит или делает – хорошо. Она поступает дурно, особенно с вами.

– О, нет, – возразила она, – Эмили просто хочет помочь мне. Я рождена во грехе, я дочь дьявола, – видимо, Шарлотта опять процитировала слова, годами вбивавшиеся ей в голову.

– Это ужасная ложь. Почему вы решили, что родились от дьявола? Почему?

– Мне бы не хотелось говорить об этом, мне запретили.

– Эмили ничего не узнает, – заверила я. – Я ничего не скажу ей. У нас будет своя маленькая тайна.

Шарлотта взглянула на дверь и подошла ко мне.

– Я делала это для младенца, – она показала на рукоделие, – иногда он возвращается обратно.

– Возвращается обратно? Откуда?

– Из ада, – ответила сумасшедшая, – оттуда – чему он принадлежит.

– Никто не принадлежит аду, Шарлотта.

– Дьявол сделал так.

– Возможно, дьявол… А возможно, мисс Эмили, – пробормотала я. – Расскажи мне о младенце, был ли младенец вообще, – она оставила мой вопрос без ответа. – Шарлотта! – я села на диван, не в силах ничего понять. – Чей это был младенец? Где вы его взяли?

Шарлотта испуганно отступала назад, закрыв глаза и дрожа от ужаса.

– Я должна возвратиться к себе в комнату, – простонала она. – Эмили будет ужасно сердиться, если узнает, что я отвлекаю вас.

– Вы не беспокоите меня, не уходите, – просила я снова и снова, но Шарлотта просто мотала головой. – Шарлотта! – позвала я, но она не вернулась.

Шарлотта была единственной, с кем я могла говорить, пока ее не охватывал ужас при мысли о мисс Эмили. Она была лучшей из моих тюремщиков, зато ее сестра была, по-моему, самой жестокой надсмотрщицей в мире. И это за то, что я доверилась любимому, в этом весь мой грех. Я решила бросить ей вызов, написать письмо Трише и любым способом отправить его. Я встала с кровати, спрятала погремушку и села писать подруге новое письмо, в котором я решила сообщить все ужасные подробности. Я писала, и слезы капали на бумагу.


«Дорогая Триша.

Я пыталась в течение нескольких месяцев связаться с тобой, но ужасная сестра бабушки Катлер мисс Эмили мешает этому. Телефона здесь нет. Ближайший почтовый ящик на станции Аплэнд. Эмили запретила мне носить свою одежду, в день приезда она забрала все и подвергла процессу очищения, то есть кипячению и захоронению, своего кошелька с того дня я не видела. Я вынуждена носить ужасные обноски! Ночью я кладу рядом с собой бутылку с горячей водой, в комнате стоит дикий холод. Источником света мне служит керосиновая лампа, запас керосина ограничен, и скоро я, похоже, останусь без света.

Я постоянно работаю по дому, чищу, мету, мою. У меня нет даже времени что-нибудь прочитать или сделать. Я нахожусь на грани истощения, живот мой вырос, врача нет, а мисс Эмили это не волнует. Мои страдания приносят ей удовольствия. Она думает, чем больше я мучаюсь, тем ближе становлюсь к Богу.

Я не могла сказать тебе точный адрес, когда оставляла в Нью-Йорке записку, потому что сама не знала. Я очень нуждаюсь в тебе, прилагаю также адрес папы Лонгчэмпа, он единственный человек, к которому я могу поехать, потому что Джимми в Европе. Я прошу тебя, свяжись с папой и сообщи ему о моем положении. Я должна выбраться отсюда. Мисс Эмили – религиозный фанатик. А ее младшая сестра – слабоумная.

Только теперь я понимаю, что ты для меня значишь, я люблю тебя. Мне негде заниматься музыкой и пением, в этом доме звучат только церковные хоры, все остальное, по словам Эмили, соблазн дьявола. Она видит его повсюду, даже в зеркале.

Агнесса по сравнению с ней – ангел, в ней есть хоть что-то человеческое.

Еще раз, люблю тебя, Дон»


Я положила письмо в один из конвертов, которые однажды нашла в библиотеке. Заклеила и спрятала под платье, служившее мне и пальто, так как последнее было сварено и захоронено. Потом я спустилась вниз. Проходя мимо библиотеки, я заметила, что мисс Эмили все еще не отрывалась от своих работ. Слабый свет от керосиновой лампы пробивался из-под двери. Тогда я быстро проскользнула к выходу, стараясь ступать как можно тише.

Выскочив из дома, я вдохнула холодный февральский воздух. Тучи обложили небо до горизонта. Мне предстояла длинная, трудная дорога, а уже в начале пути я почувствовала себя усталой. Все вокруг выглядело враждебным, голые деревья, желто-коричневая трава, черные, резко кричащие птицы.

Я должна была дойти до почты, но смогу ли?

Я закуталась в одеяло и пошла. Начал падать снег, заметая дорогу, сначала мелкие хлопья, а потом все крупнее и крупнее. Дорога была скользкой, было очень трудно продвигаться в стоптанных башмаках. Холодный воздух легко находил прорехи в одеяле и достигал тела. Я старалась идти быстрее, чтобы немного согреться.

Хотя бы какой-нибудь транспорт подобрал, молилась я, хотя и знала, что дорога дальше Медоуз не ведет. Небо становилось все темнее и темнее, снег все гуще, его хлопья больно ударяли в лицо, слепили глаза.

Не зная дороги, я продвигалась почти наугад, на что-то наталкиваясь, куда-то падая. Я села на гравий и захотела умереть, но вспомнила о младенце, встала и пошла, борясь со снегом и ветром. Во время падения я, видимо, ударилась животом, и он болел, я закутала его в одеяло, и боль сменилась сильным покалыванием.

Я не могла представить худшего положения, болели ноги, болела спина, боль начала распространяться по всему телу, я не могла дышать. Как будто стальные пальцы сжимали меня, я почувствовала панику и бросилась бежать, снег был неимоверно тяжел, я ничего не видела перед собой, я снова упала и снова, царапая руки, поднялась. Я поняла, что уронила письмо Трише, и должна найти его. Когда я подняла письмо, я выпрямилась и, глубоко вздохнув, поплотнее закуталась в одеяло.

Все в порядке, я жива. Но куда идти? Почему так темно? Налево или направо? Паника росла, я начинала бежать в одном направлении, потом останавливалась и бросалась в другое. Меня пугала холодная смерть, я боялась за своего ребенка, упало одеяло, я схватила его за угол и продолжала безумный бег.

Земля почему-то казалась мягче, тут только я заметила, что потеряла башмак, но я не остановилась искать его, я бежала дальше босиком. Я задыхалась, боль сконцентрировалась в животе, я упала на колени и долго не могла встать.

Но тут я услышала звук мотора, я кричала до тех пор, пока грузовик Лютера не остановился передо мной, его бампер оказался рядом с моим лицом. Лютер вышел и помог подняться, но я не могла стоять и повисла у него на руках. Тогда он поднял и отнес меня в грузовик. Моя голова безвольно упала на стекло, а зубы стучали так, что я думала, они сломаются.

Он бросил старое коричневое одеяло на меня и завел мотор. Лютер привез меня на плантацию и внес в дом через заднее крыльцо. Мисс Эмили и Шарлотта с сочувствующим лицом встретили меня.

– Ты маленькая дура, глупая девчонка, удачливая идиотка! Лютер только случайно заметил тебя. Грузовик мог тебе как цыпленку проломить череп.

Она кивнула Лютеру, и он устроил меня в бочку в чулане. Когда он ушел, мисс Эмили с трудом стащила с меня мокрое, холодное платье. Я не могла унять дрожь, зубы стучали. Лютер принес ведро теплой воды. Когда я оказалась почти по голову в воде, то почувствовала дикую боль в обмороженных конечностях. Меня больше не смущало присутствие Лютера, я позволяла ему лить теплую воду на мои обнаженные груди и плечи. Наконец мисс Эмили объявила, что достаточно.

– Выйди, – скомандовала она, держа в руках полотенце. Я медленно с помощью Шарлотты вылезла из бочки. Мисс Эмили вытерла меня. – Я вижу, ты потеряла обувь, так ты не получишь ее больше Я презираю глупцов. Тебе придется не выходить из дому до марта.

Я шла босыми ногами по ледяному полу, мне казалось, что я ступаю по замороженному водоему. Шарлотта пыталась неуклюже помочь мне, мисс Эмили не пошевелила и пальцем. С трудом, борясь с головокружением, на ватных ногах я поднялась по ступеням, опираясь о перила.

– Пошевеливайся там, – кричала неистовствуя Эмили. Ее слова как хлыст терзали мое слабое тело.

Тяжело дыша я продолжала идти. Когда мы вошли в комнату, я поняла, что больше у меня нет одеяла. Эмили, обнаружив это, завопила:

– Ты потеряла одеяло? Во имя справедливости и в качестве наказания я вынуждена оставить тебя без одеяла. Это будет для тебя хорошим уроком.

У меня не было сил спорить с ней, я доползла до постели и натянула простынь к подбородку. Я скорей бы умерла, чем разделась.