Шарлотта с ужасом посмотрела на меня, ее глаза от удивления расширились, приложив палец ко рту, она покачала головой.

– Эмили считает, что расточительность – дорога в ад. Дьявол так заманивает нас в свои сети. Она считает это одним из самых больших недостатков. Так мне говорила Эмили.

– Но Эмили не права, я знаю, что она не права, – возразила я.

Шарлотта пристально посмотрела на меня, в ее глазах я прочла полное непонимание причин моего гнева. Внезапно ее лицо изменилось, и она напомнила мне маленькую девочку, решившую доверить тайну. Шарлотта посмотрела на дверь, нет ли за ней кого, и приблизилась ко мне.

– Где ты прятала всю ночь младенца?

– Младенца? Какого младенца?

– Младенец, – сказала она улыбаясь, – младенец кричал, и я пошла, чтобы дать ему молока, но когда добралась, он уже исчез.

– Исчез? Чей младенец? Я не слышала никакого младенца.

– Давай спустимся на нижний этаж, – сменила тему Шарлотта, – еда остынет, а Эмили обвинит во всем нас.

Она подошла к двери. Я выключила лампу, хотя, если бы она осталась гореть, трагедия не велика.

Я последовала за Шарлоттой. Она шла короткими, быстрыми шагами, когда спускалась по лестнице, ступала на каждую ступень, придерживая как гейша рукой платье.

Теперь сквозь окна просачивался скудный свет, и я могла рассмотреть дом лучше, чем вчера вечером. Я поняла, что это крыло не использовалось в течение ряда лет. Паутина висела на потолке, стенах и люстрах. По сторонам стояли дубовые скамьи, слишком неудобные, чтобы на них сидеть, и кресла, обтянутые материей, словно для сбора пыли. Через каждый ярд висели старинные картины, в основном южные классические пейзажи: хлопковые поля, плантатор, сидящий на большой белой скамье и осматривающий свои владения, портреты молодых женщин с зонтиками, разговаривающими с молодыми людьми на больших зеленых лужайках или возле пруда. В главном холле на стенах висели портреты предков Викторианской эпохи, женщины в темных одеждах, с волосами, убранными назад, неулыбчивые мужчины и строгие, явно позирующие дети. В конце холла стояли сломанные напольные часы без минутной стрелки. Когда мы достигли лестничного пролета, я увидела в противоположном конце коридора западного крыла мисс Эмили.

Коридор был более чистым и ярким, картины висели повсюду. Эта сторона, подумала я, лучше всего освещается солнцем. Почему я не живу здесь?

Шарлотта изредка останавливалась и оборачивалась, чтобы убедиться, что я не отстала. Бестолковая суета напоминала мне больницу, но что делать? Ведь Эмили отобрала у меня одежду, я бежала, стараясь не отстать от Шарлотты. Первая комната, куда мы вошли, оказалась столовой с длинным темным дубовым столом и десятью стульями. В центре лежал коричневый ковер, окна были огромными, помещение на редкость хорошо освещалось. Над столом висела огромная люстра. Под стать темному дубовому столу в углу стояли большие керамические фигуры, некоторые даже ценные.

– Пошли быстрее, – сказала Шарлотта.

Я последовала за ней на кухню. Она, наверное, была пристроена к зданию позже, но вместо водопроводного крана стоял ручной насос. Были там плита, шесть стульев по углам и множество железных горшков. Окна были завешены хлопковыми белыми занавесками. Холодильник был старинным, ледяным. На столе стояли ящики для посуды и хлеба. Мисс Эмили усердно трудилась в дальнем углу. В окно можно было разглядеть заднюю часть дома, вагончик для угля и старый сарай.

– Почти вовремя, – посмотрела на меня Эмили.

На ней было синее платье с высоким белым воротником, и черные из хорошей кожи ботинки. При дневном свете ее лицо казалось еще более одутловатым и желтым. Ее губы напоминали рот мертвеца. Глаза были серые, как у бабушки Катлер, но на узком лице они казались еще коварней и злее. Волосы были седыми и собраны в пучок.

– Без окна я не догадывалась, что наступило утро. Она откинула назад плечи как от удара.

– Ха, – ухмыльнулась тетка. – Я поставлю в твою комнату часы и лишу тебя повода опаздывать на работу.

– Работу?

– Конечно, работу, или ты думаешь, что приехала сюда отдыхать? Ты думаешь, что все обязаны тебя обслуживать?

– Я не думала… Я…

– Садись, приступим к трапезе, – скомандовала она.

Шарлотта мелено приблизилась к ней, опустив глаза, я села напротив.

– Тише, – Эмили опустила руки на стол. – Для всех сущих ныне, благодарим тебя, Отец Наш. Аминь.

– Аминь, – Шарлотта посмотрела на меня.

– Аминь, – ответила я.

– Приступим к еде.

Шарлотта приступила к трапезе, как только что научившаяся пользоваться столовыми приборами девочка.

Когда я отправила первую ложку овсяной каши в рот, меня чуть не стошнило. Каша была не только очень жидкой, но и не доваренной. Я никогда не ела настолько плохо приготовленной пищи, ни Шарлотта, ни мисс Эмили не замечали этого. Я огляделась, в надежде найти кусок пирога или сахар, но ничего не было.

– Что-нибудь не так? – спросила Эмили. Я часто ела овсянку, когда жила с папой и мамой Лонгчэмп, но они, по-моему, никогда не добавляли туда уксус.

– Здесь есть уксус? – спросила я.

– Да, – сказала Эмили. – Я добавляю уксус во все блюда.

– Зачем?

– Чтобы напомнить о горечи грехов отцов наших. Это будет служить напоминанием и тебе.

– Но…

– Это вся еда, – Эмили улыбнулась. – Не будешь есть ее, не получишь ничего. Здесь содержится все необходимое для будущего ребенка. А здоровье ему даст только милость божья, – она закатила глаза к потолку.

Я глубоко вздохнула, и постаралась не видеть того, что ела. У старых леди был потрясающий аппетит, если учесть качество пищи.

– Когда я смогу забрать свои вещи? – поинтересовалась я. – У меня нет бюстгальтера, в косметичке осталась гребенка.

– Тебе незачем здесь прихорашиваться. – Голос ее звучал громко, холодно и монотонно, так что мои волосы стали дыбом.

– Но почему вы забрали мой кошелек? – тихо спросила я.

– Он должен быть очищен, – сказала она, как бы поверяя самую сокровенную тайну мира.

– Очищен? Я не понимаю.

Она встала, закатила глаза, намекая на мою глупость, и очень раздраженно ответила мне.

– Дьявол – это болезнь, он проникает через любые предметы. Вы принесли его в дом, и я должна удостовериться, что выгнала его. Остальные вопросы оставь при себе.

Я увидела на себе испуганный взгляд Шарлотты.

– Но, Шарлотта сказала, что сегодня ее день рождения, – попыталась оправдаться я, – мне нужно переодеться к приходу гостей.

Мисс Эмили опустила голову и рассмеялась, истерики от нее я как раз не ожидала. Потом она подняла глаза и, сузив их, холодно посмотрела.

– Я же просила тебя не слушать ее. Каждый день у Шарлотты день рождения, – она перегнулась через стол и в упор посмотрела на сестру. – Она не помнит дату своего рождения. У нее нет строгой концепции времени. Спроси ее, какой сегодня день, месяц или год. Скажи ей, Шарлотта, сегодня суббота или понедельник? А?

– Сегодня не воскресенье, – ответила та, – потому что мы не ходили на службу в часовню, – Шарлотта искренне улыбнулась.

– Видишь, она может только сообщить, что сегодня не воскресенье.

Я не могла понять той резкости, с которой Эмили обращалась с сестрой, а тем паче со мной. Она, похоже, не могла думать и говорить о чем-либо светлом, приятном.

– Ну что, завтрак закончен, – сказала Эмили и сложила руки. – Я расскажу тебе правила проживания. Во-первых, ты не имеешь права никогда посещать западное крыло, где живем мы с Шарлоттой. Это место не для тебя, понятно? – Она не дала мне времени ответить. – Места, которые ты можешь посещать, ограничиваются спальней, библиотекой, столовой и кухней. Во-вторых, ты не должна беспокоить Лютера. Ты не должна ходить в хозяйственные помещения и задавать ему глупые вопросы. Ему это неприятно и отвлекает от работы. Время – наиболее драгоценный дар Бога, который мы не должны тратить впустую. В-третьих, с сегодняшнего дня, после того как я поставлю часы в спальню, ты должна приходить сюда ровно в шесть, конечно, после того, как застелишь постель, и разжигать плиту. Используй только четверть дров из того, что принесет Лютер. Потом ты готовишь стол для завтрака, тарелки, ложки, все, как я сделала сегодня. В воскресенье каждый получит по яйцу, так что тебе придется приготовить маленькое блюдо. Я покажу, где что лежит, после того, как вымоешь посуду. Ежедневно ты должна мыть все блюда и польский сервиз, я хочу, чтобы все горшки и кастрюли вычищались несмотря на их использование, иначе скапливается пыль, это в-четвертых. В-пятых, после того, как вымоешь все блюда, ты должна подмести пол, в кладовке есть щетка и мыло, с нее и начнешь. Ты должна мыть пол, продвигаясь спиной вперед, чтобы не оставлять следов. В-шестых, это самое сложное, ты возьмешь белье, которое я оставляю в западном крыле и вместе со своим выстираешь и повесишь сушиться. Все должно делаться вручную. Раз в неделю я буду класть к тебе в платяной шкаф новое белье.

– Но как же мои личные дела? – закричала я.

– Никаких личных дел я не знаю. Я знаю только то, что это должно быть выполнено. В-седьмых, с этого дня ты будешь чистить крыло, которым никто кроме тебя не пользуется. Я хочу, чтобы полы и стены холла были вычищены, используй те же щетки, что и для кухни, но не забудь положить их на место. Я хочу, чтобы были вычищена вся мебель и картины, с последними будь осторожна, многим из них не одна сотня лет. Восьмое, в субботу ты будешь мыть все окна на первом этаже, сразу после работы на кухне. Почти каждый полдень ты должна следить за чистотой мебели. На завтрак я буду оставлять тебе на столе яблоко. Все понятно?

Я все поняла. Я поняла, что из меня сделали прислугу, что я буду в ужасных условиях жить, а жизнь мою постараются сделать как можно труднее.

– Но у меня не останется времени для личных дел, – возмутилась я.