Теперь город с людьми, медленно снующими по тротуарам, хранящим тепло их движений, с отключенной иллюминацией казался мне серым и грязным. Люди были равнодушны и даже враждебны ко мне.

Лишь рождественские украшения в окнах домов навевали мысли об ускользнувшем счастье. Это было бы замечательно, Михаэль и я, в квартире на Пятой Авеню. Мы бы слушали рождественский звон, любовались бы рождественскими огнями и друг другом, и любили бы друг друга, а после отдыхали бы около рождественского дерева, мечтая о прекрасном светлом и счастливом будущем.

Лимузин скользил вниз по Авеню, и я увидела счастливую пару, идущую рука об руку. Мне захотелось, чтоб это были я и Михаэль. Девушка выглядела такой счастливой и живой, на щеках у нее играл румянец, глаза излучали теплый таинственный свет. Молодой человек непрерывно шутил и довольно комично жестикулировал, чем вызывал ее веселый смех. Их дыхания сливались воедино и образовывали вокруг них ауру счастья.

Лимузин стал поворачивать. Я обернулась, чтобы не потерять их из виду, но водитель прибавил скорость и молодые люди остались далеко позади, подобно всем моим мечтам.

Глава 12

Медоуз

Войдя в самолет, я почувствовала усталость, упала в кресло и пробудилась только перед тем, как стюардесса объявила о посадке. В аэропорту было немноголюдно, я не думала, что у меня будут проблемы с поисками водителя, который должен был отвезти меня в Медоуз, в дом бабушек и сестер Катлер. Но когда я вышла из аэропорта, я не увидела никого, кто бы держал табличку с моим именем.

Прибывших пассажиров встречали родственники и друзья, все пассажиры из нашего самолета разошлись, и я осталась одна, присела и стала ждать.

Я растерялась, прошел час после прибытия, люди прибывали и убывали, они спешили, кто к самолетам, кто к выходу, но никому не было до меня дела. Мне осталось только закрыть глаза и ждать. Усталость брала свое, путешествие, больница – все подорвало мои силы. Я вытянула ноги и заснула. Я ехала с папой Лонгчэмпом в фургоне, моя голова покоилась на плече Джимми, я ощущала удобство, безопасность и очень расстроилась, когда почувствовала, что кто-то трясет меня за плечо.

Открыв глаза, я увидела высокого, тощего человека с лоснящимися коричневыми волосами, неровно подстриженными и плохо расчесанными. У него был длинный тонкий нос и карие печальные глаза. Ему давно следовало бы побриться, бледное лицо было как бы в заплатах из шерсти. Волосы росли повсюду, вокруг кадыка, в ноздрях и внутри ушей. Его нижняя губа была опущена и открывала желтые от табака зубы. Лицо, уголки глаз покрывала сеть морщин, на лбу пролегла глубокая складка. Одежду составляли синий, потертый сюртук и потертая фланелевая рубашка навыпуск, на ногах были очень грязные ботинки. Мне было непонятно, как его сюда пустили.

– Вы та девушка? – спросил он.

– Извините?

– Вы та девушка? – грубо повторил он, словно наелся песка.

– Меня зовут Дон. Не вас ли послали, чтобы отвезти меня в Медоуз?

– Пошли, – пробормотал он и резко повернулся. Он уже был далеко, когда я встала, и мне пришлось догонять его.

– Вы опоздали, мне пришлось долго ждать.

Он не посмотрел на меня, его длинные грязные пальцы сжались в кулаки.

– Сначала посылают на бойню, – одними губами он грязно выругался, – потом хотят, чтобы я поспел в аэропорт.

– Вы не знаете, пришли ли мои вещи? – спросила я, увидев, что мы идем к выходу. – Вся моя одежда была отправлена из Нью-Йорка.

Ответа дождаться, казалось, нереально. Он продолжал идти и что-то бубнить. Только достигнув двери, шофер соизволил сказать:

– Не знаю.

Я почти бежала за ним, когда он пересек улицу и направился к стоянке. Шофер не обращал ни малейшего внимания на машины, они останавливались, выбегали разъяренные водители, но он игнорировал все их речи. Он смотрел вперед, чуть опустив голову, и большими шагами продвигался к намеченной цели. Когда мы достигли стоянки, он указал на грязный черный грузовик. Даже прежде, чем мы достигли его, я почувствовала запах, от которого меня чуть не вывернуло наизнанку. Я закрыла рукой нос и на мгновение остановилась. Он тоже остановился возле машины, открыл дверцу и выразительно посмотрел на меня.

– Залазь, – скомандовал он. – Я возил навоз из коровника на поля.

Я задержала дыхание и приблизилась к грузовику. Открыв дверь, я увидела грязное с порванной обшивкой сидение, страшно было садиться. Он посмотрел на меня. Поняв мои колебания, он постелил грязное коричневое одеяло, сел и захлопнул дверцу. Я медленно опустилась и постаралась по возможности удобней устроиться. Шофер тотчас включил зажигание, машина тронулась, и мы выехали со стоянки. Чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха, я попробовала открыть окно, которое было все в грязевых подтеках, но ничего не получилось, а он даже не повернулся помочь.

– Оно не работает, – не отрывая взгляда от дороги, сообщил шофер. – Не представился случай отремонтировать. А с запахом этим я вожусь всю жизнь.

– Нам еще далеко? – спросила я, не в силах выносить ни эту дорогу, ни этот автомобиль. Такое буйство запахов выворачивало мой желудок.

– Близко, около пятидесяти миль, приятная воскресная прогулка, – он переключил скорость, машина рванула и выехала на гладкое шоссе.

– Кто вы?

Я еле дождалась, пока он представится.

– Лютер.

– Вы давно работаете в Медоуз? – Я решила разговором скрасить дорогу.

– Давно. За все это время я перетаскал столько сена, что оно перевесило бы этот грузовик. Больше я вообще нигде не работал. – Лютер наконец посмотрел на меня. – Вы одна из родственниц Лилиан?

– Да, – неохотно подтвердила я.

– Долгие годы я не видел ее, но я слышал, она высоко взлетела. Лилиан всегда была шикарная леди. Конечно, не требуется многого, чтобы быть выше Шарлотты. Она чем-то похожа на гончую собаку, – его гримаса напомнила улыбку.

– На что похож Медоуз?

– На все заброшенные плантации. Сейчас он не тот, что раньше, – он повернулся ко мне, – ничего прежнего, ни люди, ни здания, ни земля, ничего.

– Расскажите про моих теток.

– Вы не знаете их? – спросил он.

– Нет.

Лютер пристально посмотрел на меня:

– Лучше, если вы сами познакомитесь с ними. Да, – добавил он, кивая, – так будет лучше.

Большую часть оставшегося пути мы проехали молча, лишь изредка Лютер ругал другого водителя, но за что, я так и не поняла. Я пыталась любоваться окрестностями, но через грязное стекло все выглядело серым и скучным, даже солнце.

Почти через полчаса после того, как мы покинули аэропорт, небо затянули серые тучи, все, деревья, траву, луга поглотила тень. Мы проехали мимо маленьких фермерских хозяйств, мимо распаханных полей и оказались рядом с домом, который, по-видимому, был больницей. Мы проезжали мимо бедных детей, играющих перед домами, вдоль дороги валялись поломанные автомобили, прогнившие деревянные стулья. Дети останавливались и любопытными взглядами провожали нас.

Наконец-то я увидела дорожный знак «Станция Аплэнд». Мне вспомнились слова бабушки, что это ближайший к плантации город. Мы проезжали Газовую станцию, маленький ресторан, выглядевший скорее пристройкой, парикмахерскую, которая служила и магазином, и большое каменное здание с вывеской «Ритуальные услуги».

На краю города была расположена железнодорожная станция, окна были заколочены, но никаких объявлений о том, что станция не работает, почему-то не было. Почты видно не было. В Аплэнде отсутствовали так же тротуары и прохожие, зато в большом количестве имелись собаки и грязь. Это было самое бедное место, какое довелось мне встречать, хотя я видела много селений, провинциальных городов, когда папа и мама Лонгчэмп переезжали с места на место.

Как только мы проехали станцию, Лютер повернул налево, в узкую улочку, на которой дома были еще беднее, а люди с трудом выкарабкивались из нищеты.

Дорога была более старой, мощеной, давно не ремонтировавшейся. Грузовик бросало из стороны в сторону, когда Лютер не успевал объезжать выбоины. Он свернул направо и более медленно поехал по обочине, но и здесь машина часто буксовала.

– Вся эта земля принадлежит Медоуз, – сказал Лютер, когда мы достигли покосившегося деревянного забора, тянувшегося в обе стороны настолько, насколько хватало глаз. Земля была покрыта на мили вокруг кустарниками и сухой травой.

– Здесь везде так? – поинтересовалась я.

Лютер ухмыльнулся.

– Хорошо, что еще так.

Но как может быть у одних людей столько земли? Они должны быть очень и очень влиятельными людьми. Я знала, что у многих на юге большие земли, доставшиеся по наследству. Возможно, мне будет не так уж и плохо здесь, свежий воздух, хорошая еда, новые впечатления, все это хорошо для будущего ребенка. За деревьями виднелся кирпичный дом и большая черепичная крыша. Все выглядело огромным. На разъезде стоял указующий камень, скорее всего дань старине. Лютер как опытный штурман вел автомобиль между колдобинами. Мы проехали высохший мраморный фонтан, который строился с претензиями на изысканность. Я видела повалившиеся изгороди, заросшие клумбы, лужайку, огражденную белым камнем, но в центре ее бросалась в глаза желтая трава. Тени былого величия мешались с современной запущенностью. Кое-где еще росли деревья с декоративно подстриженной кроной, подстриженной, правда, давно, вокруг них высились запущенные, неухоженные зеленые гиганты. Лютер подъехал к главному входу, я заметила, что позади здания был коровник и хлев. Здание явно нуждалось в ремонте. Лютер остановил машину.

– Ну, вот, вы и приехали, – сказал он. – А мне дальше, в свой коровник.

Я открыла дверцу и выпрыгнула. Когда Лютер отъехал, за ним еще можно было долго видеть облако пыли. Я отряхнулась и поднялась на высокое крыльцо. Окна в доме подобно зеркалам отражали небо, покрытое облаками. Мне казалось, что они неприветливо рассматривают меня. Крыша высотой напоминала Вавилонскую башню. От холодного ветра мои щеки покраснели как от мороза. Меня пугали разрушенные огромные ступени. Я зашла за колонну, где ветер был слабее, и нашла дверь. На ней была прибита медная доска, и рядом висел молоточек. Я постучала, в ответ – молчание. Я постучала снова. Дверь со скрипом открылась. В первое мгновение я никого не увидела, только свет, уходивший вниз по коридору в темноту. Потом высокая, темная фигура, с керосиновой лампой в руках вышла из-за двери. Ее появление было таким быстрым и беззвучным, что я подумала, привидение приветствует меня в мертвом доме. Я испугалась и шарахнулась назад.