– Ты достигла этого! Я так и знала. Ты должна будешь сообщать мне все о занятиях с ним, каждую деталь, каждую минуту, – сказала она. – Я хочу знать все, что он говорит тебе.

– Ох, Триша. Он наверное считает меня большой идиоткой, я чуть не упала, выходя из аудитории.

– Действительно? Из-за перевозбуждения. Смотри, что получается… – И она представила все так, что спустя минуту я уже сама смеялась над происшедшим.

На завтра я пришла в школу на летний урок с мадам Стейчен. Я рассказала ей, как вчера прошла конкурс, но она, кажется, не слишком обрадовалась за меня. Мы уже были достаточно близки для того, чтобы я могла поинтересоваться причиной подобной реакции.

– Он не классик, – объяснила она, – он не истинный художник, он – исполнитель.

– Я не вижу различий, мадам Стейчен, – сказала я.

– Вы поймете, моя дорогая Дон. Вы однажды поймете, – предсказала она и предложила не тратить больше ее драгоценное время, обсуждая ерунду.


После занятий у мадам Стейчен я собрала ноты. У меня еще много времени до обеда, и не было никакого смысла спешить. Я наслаждалась последним августовским теплом, прохладный бриз с реки освежал мне лицо. Надо мной неслись молочно-белые крошечные облака, напоминавшие на фоне синего неба взбитые сливки.

Я присела на деревянную скамью и закрыла глаза. Теплый воздух навевал мне приятные мысли. Я увидела себя на высокой горе, поющую прекрасную песню, которую я узнала от старших студенток.

– Должно быть, вас посетила приятная мысль. – Я открыла глаза и увидела смотрящего на меня сверху вниз и улыбающегося Михаэля Саттона с красивым кожаным портфелем в руках.

– Ой, я…

– Вы ничего не должны объяснять, – рассмеялся он. – Я случайно вторгся…

– Это не вторжение, – улыбнулась я. – Все хорошо.

Он кивнул и провел перед собой, как по клавишам руками:

– Как прошел урок фортепиано? – спросил он. Я удивилась, что он так хорошо помнит список.

– Я думаю, что хорошо. Мадам Стейчен не очень щедра на комплементы, она полагает, что истинный художник не должен слышать отзывы о своей работе, он должен сам инстинктивно все чувствовать.

– Чепуха! – воскликнул Михаэль Саттон. – Каждому необходимо слышать о своих успехах и неудачах. Все мы немножечко эгоисты, и это нужно учитывать. Когда вы будете на высоте, я так и скажу вам, впрочем как и о неудачах.

Он посмотрел на скамейку и присел. Я была зачарована, мы говорили так, будто были давно знакомы. Саттон казался мягким и незаносчивым, совсем не так я себе представляла знаменитость на гребне успеха.

– Я иду в маленькое кафе за углом, выпить «кубок капуцина», не хотели бы составить мне компанию?

Некоторое время я просто смотрела на него, что такое «кубок капуцина», может быть, дословный перевод? Или название вина?

– Что это?

– Приятно называть свой обязательный дневной кофе по имени, – пояснил он.

– О, да, конечно, – согласилась я, – спасибо.

Саттон ждал этого момента.

– Если хотите присоединиться, то по крайней мере, вы должны встать, – пошутил маэстро.

– О, да, – я рассмеялась и подскочила.

Мы направились к воротам.

– Вы живете поблизости в одном из общежитий?

– Да, – мне показалось, что нас что-то прочно связывает.

– И вам нравится в Нью-Йорке? – поскольку нужно было сворачивать за угол, преподаватель взял меня за руку. Раньше я думала, подобный жест должен на меня хоть как-нибудь подействовать, но я была холодна и спокойна как сейф.

– Здесь забавно, – заметила я, отвечая на его вопрос, – но нужно получше узнать все.

– Мой любимый город – Лондон, его можно понять, увидев впервые. Тени веков лежат на современных зданиях…

– Это щекочет воображение, – подхватила я.

– Вы много путешествовали?

– Только по Соединенным Штатам.

– Действительно? Я думал о студентах иначе, – мне показалось, что я разочаровала его. – Ну да ладно, – продолжил он. – Вы знаете, чем привлекли мое внимание впервые в аудитории – своей невинностью, она прекрасна, – мы остановились, и я отвернулась, почувствовав, что кровь приливает к моему лицу, дабы он не видел моего смущения. Потом резко повернулась и посмотрела маэстро в глаза.

– У вас взгляд, словно вы о чем-то догадались или собираетесь догадаться, – сказал он так тихо, что я едва услышала. Потом поднял руку, и мне показалось, хотел дотронуться до моего лица, но так же неожиданно опустил ее. – И все-таки, что скрывается в глубине этих синих глаз, глаз, в которых столько печали. – Саттон поедал меня глазами, говоря это, потом резко отвернулся. – Мы пришли. – Он ввел меня в кафе и усадил за столик.

Когда официант спросил, какой кофе мы желаем, с шоколадом или коньяком, я не знала, что выбрать.

– Советую с шоколадом, – сказал Михаэль и сделал заказ. – Расскажите мне побольше о себе. Мне нравится личное общение со студентами, кое что я, конечно, узнал из личной карточки. Вы из Вирджинии, у вашей семьи известная гостиница. Я никогда не был там. Расскажите.

Я описала гостиницу, океан, маленькую приморскую деревню на побережье.

Саттон внимательно слушал, в глазах читался неподдельный интерес, иногда он о чем-нибудь спрашивал, кивал, о своих сложностях я не рассказывала. О семье – только то, что она постоянно занята работой в гостинице.

– Я не видел своих родителей очень и очень долго, – с сожалением проговорил мистер Саттон, – я был в турне, как вы знаете, жизнь исполнителя, а особенно известного исполнителя, – пококетничал он, – очень сложна. Обычные удовольствия редки для нас, не могу вспомнить, когда последний раз со своей семьей сидел за праздничным столом, чаще я был один в пути. Он опустил глаза вниз, но я успела заметить неподдельную тоску. Я никогда не могла даже вообразить, что такой известный исполнитель как Михаэль Саттон может быть столь печален. На всех афишах он представал улыбающимся, счастливым и беззаботным. – Да, есть в ваших глазах что-то такое, неуловимое, что дает сразу же понять, о чем вы думаете. На самом деле их таинственность обманчива.

Я начала краснеть, но он понимающе отвернулся.

– Не изменяйтесь, – воскликнул Михаэль на удивление страстно, – будьте самостоятельной и не позволяйте другим лепить вас, как им заблагорассудится. Когда вы пели сегодня, я увидел ваше настоящее лицо, живущее в музыке, в музыке – ваше сердце. Я знаю, я испытываю те же чувства, когда пою. Я увидел в вас себя, я понял, что сделаю из этой девушки звезду.

Правда ли, что у меня есть такой потенциал для взлета, как говорит Михаэль Саттон? Или это так и останется мечтой, единственными моими поклонниками будут Триша и Саттон? Может быть, это сон? Я закрыла и открыла глаза, но Михаэль Саттон не исчезал, он сидел напротив меня, разговаривал, шутил, улыбался, но не исчезал, он не был миражом.

– Вы, кажется, собираетесь заплакать? – спросил он.

Я с трудом сдерживала слезы радости.

– Приятно было услышать, что вы сравниваете меня с собой, – поблагодарила я.

Он кивнул и надолго опустил взгляд.

– Да, – наконец проговорил он, – я думаю, что с вашим талантом можно стать мировой знаменитостью, а таланты должны помогать друг другу, – в глазах у Саттона вспыхнул огонь, – поэтому я и согласился преподавать в школе Искусств. Я знал, что найду здесь не только талантливую молодежь, но так же молодежь, нуждающуюся в руководстве и консультации человека, прошедшего такой путь как я, и при этом я хочу работать со студентами лично, со своими студентами. Если я не смогу передать им свой опыт, хорошо ли это? Во что бы то ни стало нужно, – он высоко поднял руку. – Мне кажется, что я хорошо вас знаю. Вы такая же как я, вы – исполнитель. Вы чувствуете глубже обычных людей счастье и несчастье, удовольствие и разочарование и способны передать это в песне своим красивым голосом, прав ли я?

– Да, – ответила я, – я думаю, что, да.

– Конечно, я прав. Есть ли у вас парень?

– Да, но он далеко, в Европе, в армии.

– Я догадывался, – он кивнул, – помните, Дон, страсть нас делает отчаянными.

Я посмотрела в его глаза и поняла, что нас соединяет что-то прочное.

– Сегодня вечером, – сказал он, – небольшой банкет в музее современного искусства. Там будет вино, шведский стол. Естественно, я один из почетных гостей, и мне хотелось бы пригласить вас.

– Меня?

– Да, будьте в музее в восемь часов. Я уверен, что вы знаете, как одеться. Не смотрите так удивленно, – попросил он и улыбнулся. – В Европе это давно стало традицией, преподаватели приглашают студентов на различные презентации. Я хочу, чтобы вы услышали, как там будут петь. Я считаю, что нужно использовать каждый момент своей жизни.

– Хорошо, – согласилась я, из одежды часть я решила позаимствовать у Триши.

Возле кафе мы с Михаэлем расстались, уже на другой стороне улицы я заметила, как его узнал водитель такси. Я завернула за угол, он еще не отъехал. Мысли в моей голове не могли выстроиться в стройную цепочку, я никак не могла поверить, что все происшедшее не сон. Я шла, но мне казалось, что ноги не касаются асфальта, я парила, пока не обнаружила себя возле дома Агнессы. Я вбежала в комнату и увидела Тришу, разбирающую журналы.

– Ты никогда не догадаешься, – воскликнула я, – где я буду сегодня вечером, и кто меня туда пригласил.

И на едином дыхании я поведала подруге все.


У меня от нетерпения пропал аппетит, обед я оставила нетронутым, но чтобы госпоже Лидди не показалось, что я думаю плохо о ее кулинарных способностях, спрятала свои тарелки. Я вымыла и завила волосы, Агнесса и Лидди уже знали, куда я иду, и что меня пригласил Михаэль Саттон.

Мы с Тришей перед обедом перерыли мой платяной шкаф, решая, что надеть вечером. Прежде всего мне казалось, я должна выглядеть неофициально, наконец мы остановились на сливово-черном длинном платье с декольте и широким черным поясом на талии. После обеда я решила нанести макияж. Триша предложила тяжелый вечерний.