– Нет, будем обедать, – Джимми улыбнулся, – мы голодны.

– Очень хорошо, сэр, – метрдотель протянул меню.

– Ох, Джимми, здесь все так дорого. Одно блюдо стоит столько, сколько я трачу в неделю.

– Я просил тебя не беспокоиться об этом, – сказал Джимми, – Я не потратил ни пени из моей армейской зарплаты до сих пор, – и с гордостью в голосе добавил, что дал папе немного денег.

– Расскажи мне о нем, Джимми, – попросила я после того, как мы заказали обед. Глаза Джимми затуманились, уголки губ сжались как всегда, когда он злился или печалился.

– Он выглядел постаревшим, тюрьма есть тюрьма. Мы долго разговаривали с ним о том, почему он так поступил, я решил, что они с мамой были правы. Твои настоящие родители отказались от тебя, а они уже не могли иметь младенца. – Джимми пристально посмотрел на меня. – Конечно, он все еще думает, что поступил неправильно, страдает, что доставил нам столько огорчений. Он сочувствует нам, мы сочувствуем ему. Это сломало папу, а с уходом мамы у него вообще больше ничего не осталось.

Я не была такой же сильной как Джимми, я не могла сдержать свои слезы. Он наклонился и вытер мои щеки.

– Но теперь он более счастлив, и передает тебе привет. Папа нашел новых друзей, и у него появилась любимая работа.

– Я знаю, он мне написал об этом.

– Но держу пари, он не сообщил, что у него появилась леди, – Джим смущенно улыбнулся.

– Леди?

– Она готовит ему, но я подозреваю большее, они не хотели распространяться, – Джимми улыбнулся еще шире.

Конечно, я была счастлива, что папа Лонгчэмп нашел себе подругу и больше не одинок. Я знала, что такое быть одному, как самый яркий, солнечный день наполняется злобой и становится темным. Но я не могла не думать о маме, и то, что папа теперь с другой женщиной, коробило меня. Джимми очевидно понял это и, склонившись над столом, сжал мою руку.

– Он сказал мне, что никто не вытеснит маму из его сердца. Я кивнула, пытаясь понять все это.

– Папа описал, как он старается вернуть расположение Ферн. Но семейство, которое взяло опеку над ней, пресекает любые контакты.

– Но он же ее отец, – возмутилась я.

– И человек, только что вышедший из тюрьмы, – напомнил Джимми. – У него нет постоянного заработка, реальной работы, жены. Но он все еще надеется, что однажды…

– Однажды мы найдем ее, Джимми! И будем все вместе, снова. Джимми улыбнулся и кивнул.

– Уверен, мы будем вместе, Дон.

Потом мы заговорили о нас. Джимми описал свою учебу, друзей, что он видел и делал. Я рассказала ему о школе, о мадам Стейчен, о Трише и других студентах, живущих в нашем доме, и, конечно, о бедном Артуре Гарвуде.

– Да, это лучше, чем любое другое место, в котором мы были. Я доволен, что тебя окружают люди, видящие твой талант. – Напоследок он оставил плохие новости, он приехал в Нью-Йорк потому, что собирался завтра в полдень отправиться в Европу.

– Европа! О, Джимми, когда я увижу тебя снова?

– Не скоро, Дон, но я буду часто писать. Не волнуйся так, – он попытался улыбнуться. – Никакой войны сейчас нет, просто мирная передислокация. Я посмотрю мир, а Дядя Сэм оплатит мои билеты. У нас не так много времени, Дон. Давай не будем его тратить на печали, – серьезно сказал Джимми, время и трагедии изменили его. Когда в нашем доме в Ричмонде появилась полиция и объявила, что папа – похититель, у Джимми оставался только один выход – расти. Я с трудом сдерживала слезы, заставляя себя улыбаться.

– Давай пройдемся, – предложила я, – мне хочется показать тебе свою школу. – Мы расплатились и вышли. Джимми постоянно удивлялся, как я хорошо ориентируюсь. Я рассказала, как мы с Тришей часто совершали автобусные экскурсии.

– Ты быстро выросла, Дон, – мрачно заметил Джимми, – ты становишься все сложнее, когда я вернусь, то, наверное, не узнаю тебя, да и тебе будет неинтересно со мной.

– Не говори так, Джимми! – крикнула я, остановившись на середине улицы. – Я никогда не буду ставить себя выше тебя, это ужасно.

– Все в порядке, все в порядке, – говорил, смеясь, Джимми, – извини.

– Ты не должен так думать обо мне, а иначе я брошу школу.

– Не смей, Дон. Ты станешь звездой, я знаю, – твердо проговорил он и взял меня за руку. Так мы и прошли весь оставшийся путь.

После того, как я показала школу и маленький парк вокруг нее, Джимми сказал, что ему пора в гостиницу.

– Почему тебе не пригласить меня? Я никогда не была в гостиницах Нью-Йорка.

– Ты действительно хочешь? – Он выглядел неуверенным в себе. На минуту задумавшись, Джимми согласился.

Хотя я знала, что это не Плаза или Вальдорф, но здесь было хорошо. Комната была небольшая, из ее окна открывался чудесный вид. Мы стояли около окна, Джимми о чем-то рассказывал, мне было хорошо и спокойно, я положила голову ему на плечо и закрыла глаза, слезы текли по моим щекам.

– Извини, Джимми, но я только что вспомнила о Ферн, о маме.

– Я знаю, – он взъерошил мои волосы и поцеловал в макушку.

– Я не могу не думать о побережье Катлеров, о нашей встрече там.

– Я тоже, – признался Джимми. Я притянула его голову и заглянула в глаза. – Дон, – шептал он, – если хочешь плакать, не бойся, я пойму. Я, к сожалению, уже не умею.

Когда Джимми говорил это, то так помрачнел, что слезы уже не шли у меня из глаз, я погладила его щеку. Медленно, как бы преодолевая непонятно откуда взявшееся сопротивление воздуха, мы сблизили наши губы и нежно поцеловались, Мне казалось, что это продлится вечно. Джимми откинул голову назад, и я увидела в уголках его глаз блики.

– Я все еще не могу поверить в то, что происходит, – говорил Джимми. – Ты была моей мечтой, и вдруг ты здесь, я считал тебя всю жизнь сестрой, и я думаю, что нельзя иначе относиться к тебе.

– Да, но я не сестра.

– Я не знаю, что делать, – признавался он, – между нами стена, не позволяющая коснуться друг друга.

– Разрушим стену, – крикнула я, сама испугавшись своей активности.

Взяв руку Джимми, я прижала ее к своей груди, раскрыла его ладонь и провела ею по телу. Он поцеловал меня, и мы переместились на кровать. Сначала мы просто сидели и ласкали друг друга, потом он пододвинулся ближе, и я почувствовала теплое дыхание на лице, я откинула голову и подставила шею для поцелуев. Когда его губы нашли мои, дыхание остановилось, и я унеслась в далекие миры. Его губы медленно целовали все мое тело, потом я откинулась на подушки, и мы понеслись по теплым ласкающим волнам.

– Ты так довольна, так счастлива в любви, но на то, чтобы разрушить стену, уйдут годы и годы, – признался Джимми.

– Разрушь ее, – умоляла я.

Джимми стал серьезным, глаза его потемнели и стали меньше. Он сел и начал снимать армейский жакет, форменную рубашку. Я наблюдала за ним, когда Джимми принялся за ботинки, сняла через голову свитер и юбку. Он поднял покрывало, и я нырнула под него, мы обнялись и поцеловались, его пальцы нащупали застежку на моем бюстгальтере и расстегнули его. Потом Джимми освободил мою грудь, прижался к ней и поцеловал.

– Какая ты красивая, – прошептал он, – я помню, когда мы были моложе, ты так стеснялась своего тела, что никогда не носила свободной одежды, и я мог разве что случайно…

Его слова навеяли на меня воспоминания тех лет, когда мы были братом и сестрой. Стена тогда разделяла нас. Я вспомнила те времена, когда мы касались друг друга и стыдились, так далеко заводило нас воображение. Внезапно меня охватило чувство вины. Но почему? Джимми не брат мне. Он мне не брат!

– Дон, немного помедленней, мы же не автоматы, – попросил он, – Я хочу тебя больше всего на свете. Но я боюсь потерять тебя, мне показалось… Давай просто обнимем друг друга… – Здравый смысл всегда мешал Джимми. Он взял мою голову и положил к себе на грудь. Некоторое время мы просто лежали рядом и тяжело дышали. Наши сердца стали биться медленней. В окне виднелся вечерний Нью-Йорк, тысячи огней освещали его улицы. Джимми закрыл глаза, и мы сблизились.

Когда я проснулась, то не могла ничего понять. Джимми все еще спал. Я включила подсветку на часах… Боже, у меня закружилась голова. Что делать?

– Джимми, – крикнула я, вставая.

– Что? – сказал он и открыл глаза.

Я начала быстро одеваться.

– Два часа ночи, Агнесса будет в ярости, по выходным мы должны приходить до двенадцати, а в будни – до десяти.

– Боже, я не знал, что так получится, – сказал Джимми и быстро встал. Мы выскочили из гостиницы, было так поздно, что поймать такси стало почти нереально. Когда мы добрались до дома Агнессы, было уже три часа.

– Мне зайти с тобой и объяснить?

– Что объяснить? Как мы заснули в гостинице?

– Мне очень жаль, мне меньше всего хотелось бы, чтоб у тебя были проблемы в школе.

– Я что-нибудь придумаю. Позвони мне завтра утром, то есть сегодня, – сказала я, – обещай.

– Я обещаю, около одиннадцати.

Я поцеловала Джимми и вышла из такси. Конечно, дверь была уже закрыта, и мне придется звонить. Я подождала, пока отъедет Джимми. Несколько минут спустя Агнесса открыла дверь, в пеньюаре, с распущенными волосами, без макияжа, она выглядела менее ярко и постаревшей.

– Вы знаете который час? – спросила она, прежде чем впустить.

– Извините, Агнесса, мы не следили за временем, а когда я посмотрела…

– Я не стала вызывать полицию, но предупредила бабушку, – сообщила Агнесса. – Не мне вам говорить, что она испытала. Ни я, ни бабушка не знали этого юношу в форме.

– Это неправда, бабушка знает Джимми, ведь это о нем она написала столько лжи в письме к вам.

– Хорошо, вы не выполняете мои распоряжения, моя дорогая, я думаю, что нет смысла что-либо обсуждать, – мне показалось, что Агнесса играет очередную роль. – Вы обманули меня, а я доверяла вам. Мне кажется, что вам следует задуматься о своем положении в школе, бабушка собиралась написать жалобу на администрацию, но я пообещала ей, что это больше не повторится, и вы больше не увидитесь с этим мальчиком. Также, – Агнесса скрестила на груди руки, – я ввожу некие ограничения на шесть месяцев. Вы должны являться домой не позднее шести, даже в уикэнды. Покидать дом вы можете только в том случае, если нужно идти в школу, и то с моего согласия. Ясно?