— У нас что, вечер признаний? — огрызнулась Пиппа. — Кто-нибудь в этой семье вообще был счастлив, когда женился?

— Счастье приходит позже, — попытался объясниться Роберт.

— Насколько позже?

— Когда умеешь находить равновесие между тем, что имеешь на самом деле, и тем, на что рассчитывал. — Роберт поцеловал дочь в лоб. — А до тех пор полезно прикусить язычок.

Чтобы доставить удовольствие родителям, Пиппа танцевала с мэрами и сенаторами, казалось, целую вечность. Лэнс прокрался обратно в шатер, когда начались тосты, и проскользнул на свое место рядом с ней, не произнеся ни слова извинений. В молчании они наблюдали, как Кимберли, пошатываясь, подошла к микрофону.

— Добрый вечер! — объявила она. — Всем понравились эти странные маленькие грибочки?

— Французские трюфели, — поправила Розамунд со своего конца стола.

— Трюфели, фигуфели. — Это вызвало одобрительное хихиканье. Ободренная, Кимберли продолжила: — Подружки невесты находят три причины, по которым вступают в брак Лэнс и Пиппа. Во-первых, совсем не забавно глухой зимой гоняться за своим любовником по улицам Праги. Во-вторых, Лэнс не хочет, чтобы его путали с Эдипом.

Кимберли и ее приятели самозабвенно хохотали, не замечая, что ни один человек старше двадцати двух лет не разделяет их веселья.

— И, в-третьих, Пиппа хочет получать лучшие места на игры «Ковбоев».

Под, по ее мнению, вселенское ликование Кимберли заковыляла к своему месту.

— Крайне непристойно, — прошептал Вуди. — Вы меня удивили, Кимберли.

— Возвращайся за свой стол! — бросила она.

— Вы настолько пьяны, что забыли произнести тост.

Вуди поспешил к микрофону:

— Отличная работа, Кимберли. Убежден, наутро вы не сможете ничего вспомнить, как, надеюсь, и все мы. Я хотел бы предложить тост за лучшего парня на земле, Лэнса Хендерсона. Я желаю тебе жизни, полной гадостей. Простите! Я хотел сказать — радостей. Шампанское плохо подействовало на мою голову. Я хотел бы поздравить Тейн и Роберта, Розамунд и Лаймана с тем, что вырастили таких замечательных детей. Лэнс и Пиппа, сегодня вечером вы растрогали все сердца Техаса.

Родители и дети встали, слегка поклонившись в знак благодарности.

— Кто этот молодой человек? — прошептала Тейн, обращаясь к Розамунд. — Он так красиво говорит.

— Это физиотерапевт Лэнса. Каждые две недели он прилетает из Нью-Йорка проверить состояние коленных суставов Лэнса. Они застрахованы на семьдесят миллионов долларов.

Пока официанты подавали следующее блюдо, ассорти из экзотической зелени и орехов на ломтике вареного страусиного яйца, Лэнс принялся танцевать с подружками невесты, игриво качая при этом бедрами. Пиппа кипела от злости: за три года знакомства они с ним танцевали лишь вальсы.

— Только посмотрите на моего мальчика, — ослепительно улыбалась Розамунд. — Такой легкий…

Вилка выпала у нее из рук, когда еще один шафер возник за ее спиной и, почти прижимаясь губами к ее шее, произнес:

— У меня кровь от вас закипает, миссис Хендерсон. Скажите, что вы потанцуете со мной, или я покончу с собой.

— Да что вы, Лоренс! Вы мне льстите!

Несколько секунд спустя Тейн, брезгливо посыпавшая солью страусиное яйцо, получила точно такое же приглашение от другого шафера. Пиппу пригласил на танец мэр Далласа. Она удалилась, оставив своего отца наедине с Лайманом, мужем Розамунд.

— Свадьбы, — проговорил он, качая головой. — Думаешь, это нефтяной фонтан.

— Искренне рассчитываю, что на следующей неделе удастся вернуть здравый рассудок, — отозвался Лайман.

— Я бы не стал на это рассчитывать. Если Розамунд похожа на Тейн, с той минуты, как закончится эта свадьба, она начнет планировать бракосочетание маленькой Арабеллы. — Роберт поднял бокал. — За долгие годы спокойного гольфа, Лайман.

— И спокойной рыбалки, Роберт.

Как только пробило полночь и оркестр Иоганна Штрауса закончил выступление, в соседнем шатре включил самую высокую передачу оркестр Лестера Ланина. Те, кого интересовали десерт, кофе и бар, просто переместились в Летний павильон, следуя за звуками музыки. Здесь внутренний полог был изготовлен из сотен ярдов темно-зеленого шелка, расшитого золотыми звездами. Оркестр располагался на вращающейся сцене посреди озерка, полного золотых рыбок и водяных лилий. Две гондолы — каждая длиннее той единственной, что Тейн выписала из Венеции для помолвки Пиппы, — ждали желающих прокатиться. Гребцы искусно провозили их по «тоннелю любви», сооруженному из сотни тысяч красных роз. Дальше в глубине шатра фонтаны — копии тех, что красуются на вилле д'Эсте[25], — струились мятным ликером, «Амаретто», «Гран-Марнье», «Шамбор» и прочими яркими напитками. Вместо столов были установлены сотни скамеек у искусственного дерна, чтобы зрителям было удобно рядом с площадками для крокета и петанка — Розамунд была ярой фанаткой английских газонных приемов. В отличие от Тейн, она не ожидала, что пьяные гости будут скакать до рассвета. Она организовала шоколадный буфет длиной в шестьдесят футов. Здесь в изобилии были представлены все мыслимые ипостаси шоколада: торты, пудинги, бомбы, мороженое, пироги, трюфели, пирожные, коврижки, конфеты, кремы… Тейн оставалось в бессильной ярости наблюдать, как ее девочки накладывают на тарелки по две-три порции всего.

Танцы продолжались. Количество выпивки не уменьшалось. Закономерно последовали переходы озера вброд, плавание и падения за борт. Никто точно не знал, что произошло между Кимберли и Вуди, когда гондола находилась в «тоннеле любви», но оттуда она выплыла уже вверх дном. Тейн собиралась с достоинством уйти в час ночи, но симпатичные поклонники приглашали ее на танго каждые две минуты. Она даже позволила себе вторую порцию воздушного шоколадного пирога, чтобы поддержать силы.

В два часа Лэнс прошел вброд к площадке оркестра и взял в руки микрофон. Он был босиком, в мокрых брюках.

— Я хочу произнести тост, — заявил он. — Но сначала все должны понять, что я абсолютно, безнадежно… ил… ился…

Он помедлил, пытаясь выговорить слово. Публика подумала было, что Лэнс намерен сказать «влюбился».

Но вместо этого он произнес: «напился!»

Розамунд не радовалась так неистово, как остальные. Чувствуя, что сын может сказать что-нибудь, о чем пожалеет, она начала пробираться к звукооператору.

— Я хотел бы поблагодарить всех, кто пришел сегодня, — начал Лэнс. — Не знаю, как вам, а мне нравится этот шатер. Это напоминает английский парк, набитый скотом техасской породы. Трудно поверить, что всего через два месяца я буду играть тут в футбол. В любом случае спасибо всем, что пришли. Я уже говорил это? Что ж, значит, я и в самом деле так думаю. Ну что за шатер! Моя матушка ничего не любит больше, чем выкинуть пару миллионов баксов на вечеринку, вместо того чтобы пожертвовать их бездомным. Девочка моя, Розамунд! Где ты, дорогая? — Лэнс послал в толпу воздушный поцелуй. — Я понимаю, что создаю напряжение, приводя в дом другую женщину, но помните, что в мире нет ничего постоянного за исключением смерти, налогов и вашей матери.

Лэнс смочил лицо водой из пруда с золотыми рыбками:

— Некоторые считают брак своего рода тюрьмой. Спросите моего отца, к примеру. Но, надеюсь, для меня все будет иначе. Я надеюсь, что это станет моим убежищем. Кольцо на моем пальце означает, что моя маленькая Пиппа будет улыбаться мне целыми днями. — Лэнс пошатнулся и ухватился за дирижера. — Отличные бицепсы, сэр. Короче, я хочу поблагодарить всех, что пришли сегодня. Накануне моей казни.

Розамунд наконец добралась до звукооператора:

— Выключите этот микрофон.

— Если сделать это, вырубится все в шатре, — беззастенчиво солгал тот. Пятнадцать секунд назад Тейн сунула в его карман три стодолларовые купюры, пообещав еще семь, если он прибавит звук.

Розамунд побледнела и подошла к краю пруда.

— Начинайте самую громкую пьесу из своего репертуара, — скомандовала она дирижеру. — Лэнс, ты слишком устал. Спускайся сюда.

— Если вы сыграете хоть одну ноту, я сломаю вам руку, — рявкнул Лэнс. Дирижер тут же решил не играть. — Мама, прекрати всеми командовать! Ты еще больше помешана на власти, чем Том Лэндри[26]. — Внезапно Лэнс разрыдался. — Пиппа, ты заслуживаешь гораздо лучшего, чем я. Я просто мудак.

— Лэнс, довольно, — взывала Розамунд. — Ты слишком много выпил.

— Завтра мне достанется теща из тещ. Представляете, во что превратится моя жизнь, когда Розамунд и Тейн будут приходить в гости? Это все равно что играть с «Райдерс» без шлема!

С этими словами Лэнс рухнул в пруд с золотыми рыбками. Друзья попрыгали следом. Когда они уже выводили его из шатра, Розамунд добралась до микрофона:

— Мальчики всегда остаются мальчиками, — провозгласила она с улыбочкой «ну-разве-это-не-восхитительно?».

Пиппа следила за монологом Лэнса с крокетной площадки. Пьяный или нет, но он явно был в смятении.

— Я должна посмотреть, все ли с ним в порядке, — пояснила она дедушке, пробираясь сквозь толпу.

Тейн перехватила ее на полпути:

— Мы возвращаемся в отель.

— Пусти меня! Я должна увидеть Лэнса.

Шансы этой свадьбы были сейчас пятьдесят на пятьдесят.

— Дорогая, ты должна подождать. Он сейчас не в себе. Попомни мои слова: завтра Лэнс рухнет к твоим ногам. — Тейн успокаивающе похлопала дочь по руке. — Накануне своей свадьбы я была в точно таком же состоянии. Твой отец никогда не напоминал об этом, и я никогда не забывала о его деликатности. — Крепко ухватив дочь за руку, Тейн вывела ее в прохладу ночи. — Давай напоследок заглянем в последний шатер.

Четвертый шатер Розамунд представлял собой гимн осени. Оранжевый шелковый полог расшит яблоками. В центре сооружена огромная, высотой двадцать четыре фута, буква «X» из подкрашенных листьев и снопов пшеницы. Позади нее расположилась пятнадцатифутовая «У» из тыкв и черных пластиковых летучих мышек. Гости могли кататься на телеге по дорожке, кружащей вокруг двух гигантских букв. Из тысячи тыкв, привезенных из мест, где сейчас был их сезон, были вырезаны лампы и размещены в виде конструкции — пятьдесят штук в ряд, двадцать рядов в высоту. Шестеро рабочих, взобравшись на лестницы, спешили зажечь свечи внутри ламп, прежде чем появятся гости. Официанты уже готовили завтрак — фуршет. Рок-музыканты, наряженные вампирами и огородными пугалами, репетировали в настоящем амбаре, привезенном сюда из Вермонта.