Рассказав всю историю, Биллем глубоко вздохнул. Потеря бельгийской подруги до сих пор причиняла ему боль.

— Вот это да… — охнула я, переваривая услышанное. — И ты молчал?

— Хизер, дорогая моя, — улыбнулся Биллем, — если бы я рассказал тебе об этом раньше, то ничего хорошего все равно бы не было. Ты бы наверняка подумала, что я пытаюсь встать между ним и тобой. А я опять потерял бы подругу. С чем я никак не могу смириться.

Он дотронулся до моей щеки. Прошла секунда, и он вновь вернулся к холсту Клоуза.

— Ну а теперь давай еще раз взглянем на это чудо и проверим, не повредил ли какой-нибудь варвар мое последнее сокровище.

Следующей, кто покинул общагу, была Люция. После того как она не получила ни одного приглашения на Неделю моды, ее меланхолия только усилилась, и агентство стало реже посылать ее на кастинги — а это всегда плохой знак. Она сидела все дни напролет, уставившись в пустоту, и Том Форд лизал ей руку, пытаясь утешить. Мне было ее невероятно жаль, зато Светлана тихо радовалась ее постепенной дисквалификации: хотя словачка ни разу не составляла ей прямой конкуренции во время сезона, все равно такое могло случиться в любой момент. Но Люции уже было все равно, она просто поглощала свою вареную картошку и размышляла об упущенных возможностях так хорошо начинавшейся карьеры, которая в конце концов привела ее в тесную квартирку и лишила бойфренда-фотографа, выбравшего свеженькое личико, совсем как Робер, задумавший бросить бельгийку Виллема ради юной финки.

Рейчел пригласила Люцию в офис и без всяких церемоний сообщила, что агентство не намерено возобновлять ее контракт, добавив при этом, что девушка потеряла интерес к делу и что в этой ситуации ей, вероятно, лучше всего вернуться домой. Непонятно, каким образом Рейчел и Люк узнали о депрессии словачки. Хотя не нужно было обладать дипломом психолога, чтобы увидеть, как Люция мрачнеет с каждым днем, я все же еще раз подумала о сплетнице среди нас, захотевшей убрать с дороги красивую словачку, пусть даже и не представлявшую в ее нынешнем состоянии большой угрозы.

Выслушав известие об увольнении, Люция кивнула и поблагодарила Рейчел за то время, что она провела в агентстве. Словачка поняла, что дни ее сочтены, как только миновала свой карьерный пик и ее прислали в общагу. Бездушная машина индустрии моды выбросила ее на обочину за ненадобностью. Старуха в двадцать один. Однако такого мягкого увольнения другие девушки не удостаивались. Рейчел, которая умела быть беспощадной и поощряла это среди моделей, не стала выговаривать Люции за то, что она неудачница, и все в таком духе. Даже хозяйка агентства понимала, что для Люции лучше всего будет вернуться в родную Словакию.

Перед отъездом Люции мы устроили небольшую прощальную вечеринку, украсив комнату лентами в цвет словацкого флага. Я сняла со счета немного денег, заработанных в галерее, и купила несколько бутылок шампанского, а Кайли сделала слабую попытку прибраться и опрыскала каждый дюйм ковра в гостиной освежителем, чтобы замаскировать теперь уже постоянное зловоние. Светлана по такому случаю приодела Тома Форда, и он бегал среди гостей в кокетливой шляпке, радостно перебирая лапками и не подозревая, что одна из его подруг скоро уедет. Пара девушек из агентства, с которыми подружилась Люция, снизошли до визита в общагу. Они принесли с собой бутылки и открытки с добрыми пожеланиями. Елена и Светлана трещали, как сороки, по-русски.

Хотя вечеринка не предполагала особенного веселья — как-никак Люцию уволили, — но атмосфера была радостная. Уехав из дома несколько лет тому назад, совсем еще девочкой, она много времени провела в одиночестве, переезжая из отеля в отель, одно шоу для нее сменялось другим. А потом ее оставил фотограф. Во всем мире не хватило бы камер и подиумов, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся в ее сердце. Теперь же она возвращалась к своей семье, на родину.

Мы напоследок просмотрели DVD-диск, и Люция опять все прокомментировала. Да, она плакала, но теперь это были слезы радости. Еще раньше она поговорила с отцом и матерью. Сейчас они готовили ее комнату. Она возвращалась домой, где ее ждали коровы.

Люция уехала рано утром, я сонно попрощалась, не слезая с койки. Позже я сорвала все плакаты, вынесла пустые бутылки и убрала за Томом Фордом кучку, оставленную в углу (его в тот день никто не вывел на прогулку), затем присела на диван и задумалась. Случай с Люцией невольно заставил меня снова обратиться к собственной ситуации. У меня было такое чувство, что в следующий раз, когда Рейчел станет разглядывать наши рекламные листовки у себя в офисе с целью избавиться от балласта в агентстве и дойдет до меня, она поставит красным маркером жирный крест на моей фотографии и тут же уволит.

Обмеры в агентстве превратились в надоевший всем спектакль, в котором Люк и я, как старые усталые актеры, проговаривали свои реплики, наверное, в тысячный раз. Он говорил, что мне нужно похудеть, а я кивала и отвечала: «Обязательно». Потом мы расходились по своим делам до следующей недели, когда все повторялось сначала. Я уже почти ничего не ела, а вес все не уменьшался. Сколько так могло продолжаться? В моем теле поселилась усталость от вечных кастингов, от новых лиц, от пустых надежд, от тесного жилища и от того факта, в котором никто из нас не признавался, — что все мы в шаге от увольнения. Чем больше времени я посвящала индустрии моды, тем больше в ней разочаровывалась. Перешептывания на кастингах, тайные маневры, чтобы пробиться вперед, вероятность, что в любой момент твоя «подруга» пырнет тебя в спину ножом — пусть только ради одной фотосессии… или мужчины.

Но что мне оставалось делать, как не терпеть? Что я из себя представляла, кроме того что была симпатичной на мордашку? Я только потому оказалась в Нью-Йорке, что агентство решило дать мне шанс. Если бы меня не пристроили в общаге для моделей, то я, видимо, уже давно вернулась бы из Майами в Виргинию и жила с родителями.

Возможно, Люция оставила здесь свою частичку, потому что в тот день мне было особенно тяжело.

Приняв душ, я порылась в ящике комода в поисках джинсов, которые давно не надевала, и наткнулась на свой аттестат. Я с тоской вспомнила о справочнике Нью-Йоркского университета, представив, как вместо того, чтобы постоянно трястись, повезет мне на очередном кастинге или нет, я могла бы сидеть на семинаре по истории искусств, узнавать что-то новое, расширять свой горизонт. Впрочем, какой шанс у меня был туда попасть? Я ведь даже не закончила среднюю школу, а аттестат, полученный с помощью теста, всего лишь невзрачная бумажка, которая, скорее всего, не поможет мне при поступлении. Но если вдруг я все-таки поступлю, то где я буду жить, лишившись работы модели, и как оплачивать учебу?

Оставалось одно: или я добьюсь успеха как модель и перееду из общаги, или придется попрощаться с жизнью в Нью-Йорке, которую я только-только начала. Мне казалось, именно сейчас, когда я стряхнула с себя столь долгое наваждение Робером, чья красивая внешность и богатство держали меня в плену даже на расстоянии, для меня открывается новый путь.

«Я пока не готова!» — хотелось мне воззвать к богам моды. Так, отчаявшись, кричит затерянный в пустыне человек: ему грозит полное обезвоживание, а он все же идет вперед в надежде найти оазис. «Не забирайте меня к себе! Мне еще предстоит много дел!»


16


В общаге поселилась другая девушка, ее звали Марго, но я почти не обращала на нее внимания: старалась как можно больше времени проводить в галерее, вызываясь подменять то одного, то другого. Новые модели сменяли друг друга в бесконечном круговороте. О Марго я узнала лишь то, что она из северной части Мичигана, где жила в трейлерном парке и мечтала прорваться на телевидение в шоу «Стопроцентная американка». Накануне шестнадцатилетия Марго мамочка истратила все деньги с кредитной карточки на липосакцию доченьки и с жадным блеском в глазах отправила ее в Нью-Йорк, чтобы та стала фотомоделью. Однако Марго не часто приглашали на съемки — она в основном поглощала щедро сдобренные майонезом сэндвичи с копченой колбасой и целый день смотрела «Судью Джуди»,[45] пропуская, наверное, половину кастингов, куда должна была явиться.

Светлана не выносила новенькую, высмеивала одежду Марго за ее спиной, задирала нос, если им случалось столкнуться в гостиной. Она называла ее «толстой американской коровой».

С появлением Марго квартира стала еще более отвратительной: недоеденные сэндвичи с колбасой теперь боролись за место в раковине с грязными стаканами Кайли. К тому же Марго была очень ленива: она восторгалась Томом Фордом, называя его «чудесным маленьким песиком», но ни разу не вывела его погулять. По какой-то странной логике Светлана и Кайли решили, что если она не выводит собаку, то они тоже не должны это делать часто. Вот так получилось, что я единственная выгуливала пса и убирала за ним. И ругать его было нельзя — не мог же он, в самом деле, самостоятельно покинуть квартиру, запрыгнуть в лифт, нажать кнопку первого этажа, сделать на улице все свои дела, а потом вернуться домой!

Его выходы в свет со Светланой тоже стали редкостью. Ей надоел Том Форд, как сумочка от Марка Джейкобса прошлого сезона: еще совсем недавно все стремились заиметь такую, а потом отодвигали на задний план. Мне было жаль песика, и я старалась уделять ему как можно больше внимания, насколько позволяло мое расписание. Но что можно было ожидать? Времени катастрофически не хватало. А девчонки — Кайли, Светлана, Марго и любая другая, кому случалось поселиться ненадолго в общаге, — предпочитали забывать о нем. Им было наплевать на беспорядок, и убирать они ленились (как и ленились спросить разрешение, прежде чем заимствовать чужую вещь из гардероба). Пес даже начал худеть от нерегулярной кормежки.

А потом однажды вечером случилось то, что я посчитала последней соломинкой. В буквальном смысле.