Пить она начала, наверное, часов с четырех. Во время пьяных откровений я узнала, что в тот день, только раньше, она получила отставку от какого-то крутого женатого парня, с которым развлекалась на стороне, о чем никто из нас не догадывался. Его жена, дизайнер по интерьерам, начала что-то подозревать, и ей каким-то образом удалось раздобыть телефон Кайли. Разговор начался с оскорблений, криков, а потом перешел в рыдания. Час спустя позвонил парень и велел Кайли забыть его номер телефона.

— Все равно это не продолжалось бы долго, — утешала себя Кайли. — К тому же его жена — отвратительная стерва.

— Ты еще и знала ее? — удивилась я.

— Ну да, мы все познакомились в одной компании. Между прочим, она первая захотела устроить свидание на троих, не он. Нельзя же меня винить в том, что я ему нравлюсь больше, чем она, и он захотел еще раз со мной встретиться!

Я решила покончить с расспросами. Пока я справлялась со вторым коктейлем, позвонила мама, которая не забыла про мой первый контракт.

— Все прошло отлично, ма, роскошная квартира, превосходная коллекция, и я познакомилась с великолепными людьми, — сообщила я с немного наигранным энтузиазмом, как и те улыбки, с которыми я встретила своих соседок по возвращении в общагу.

У меня до сих пор звучал в ушах приказ фотографа: «Не думай» — и я знала, что мама была бы во мне разочарована, если бы услышала, что я с этим смирилась, так как она сама пробила себе дорогу в мире мужского бизнеса и все, чего она добилась, давалось ей нелегко.

— Чудесно, милая. Можешь отсканировать и переслать нам по электронной почте фотографии, когда их получишь? — спросила она.

— Конечно. То есть пройдет какое-то время, но, когда я получу снимки, вы с папой будете первыми, кто их увидит, — пообещала я.

— Ну а вообще как дела?

— Хорошо, то есть отлично!

Я запаниковала. Мама всегда чувствовала, когда я чего-то недоговаривала. Роясь в сумочке в поисках бальзама для губ, я случайно наткнулась на визитку галереи Клюстера. Я взглянула на нее, словно это был какой-то странный знак, потом быстро засунула обратно в сумочку.

— С тобой все в порядке, детка? — спросила мама.

Ее голос в телефоне все еще согревал меня, несмотря на огромное расстояние.

Мне захотелось рассказать ей обо всем — и о встрече с владельцем галереи, и о будущем свидании с одним французом, от которого сходит с ума моя придурковатая соседка, и о пай-девочке Дженетт, действующей мне на нервы, и о том, что мне хотелось бы убедить Кайли почаще выбираться из общаги в свет, и о клубных агентах, всю ночь угощавших нас шампанским «Вдова Клико», и о том, что я с ужасом жду еженедельных обмеров, и о Рейчел, и о том, какая у нас паршивая, запущенная общага, и о том, что девчонки-модели съезжают с катушек, веселясь все ночи напролет и не соблюдая никаких рамок, и о том, что, может быть, в глубине души мне тоже хотелось бы поступать так, как они. Но я ни о чем не стала рассказывать.

— Да, мамочка, все прекрасно, я просто немного расчувствовалась. Ты вышлешь мне кроссовки, которые я забыла в кладовой?

Я хотела продолжать разговор с мамой только для того, чтобы слышать ее голос, но пришлось закругляться. Светлана была готова к выходу. Внизу нас ждала машина.


9


Галерея Клюстера. Название, нанесенное на двери из толстого стекла, казалось, висит в воздухе. Через несколько дней после моей первой фотосессии я стояла на одной из улиц Челси перед галереей и думала об отношениях между Робером и Виллемом, спрашивая себя, во что я ввязываюсь. «Будь что будет. Иногда я слишком много думаю». Я потянула за ручку, и дверь мягко открылась. Я оказалась в фойе перед главным залом.

После съемок, а затем вечеринки в компании Светланы и ее друзей меня до сих пор переполняли сумбурные чувства. Звонил Люк и рассказал о том, что они получили очень много откликов о моей фотосессии — это было приятно и радостно. Я хорошо поработала, и теперь, наверное, пойдут другие заказы. От этой мысли меня переполнило щенячье волнение, какое я испытывала только приехав в Нью-Йорк. Но я не могла забыть резкого выпада фотографа, который обошелся со мной как с несмышленым младенцем, не имеющим права открывать рот, а тем более заводить разговор о чем-то, кроме туши для ресниц.

Развалившись на диване в пижаме (слава богу, пару дней после съемок мне не нужно было бегать по кастингам), я перелистывала альбом Баския, все больше и больше негодуя по поводу того случая, хотя во время съемок вела себя как кроткая овечка.

Творчество Баския действительно меня интересовало; я ничего не выдумывала ради того, чтобы казаться «крутой». Я посмотрела все репродукции картин, затем жадно проглотила очерки в конце альбома, узнав много нового о стиле и последователях художника.

Только из-за того, что я модель, я и права не имела ничего сказать? Хм. Взвинтив себя как следует, я решила пробежаться по галереям, отвлечься от мыслей о фотографах, кастингах, весе и клубных вечеринках…

По гостиной расхаживала Кайли, одним глазом глядя в телевизор и беспомощно пытаясь рассортировать белье в стирку, так как с некоторых пор прачечная стала ей не по карману и она решила сэкономить хотя бы на этом.

— Слушай, Кайли, — сказала я, — не хочешь смотаться в Челси?

Она как раз решала, можно ли бросить розовые стринги в одну кучу с черными.

— В Челси? Прямо сейчас? В такую рань? — удивилась она.

— Нет, я имела в виду другое — пройтись по галереям, — пояснила я. — Тебе бы это не помешало.

— Каким еще галереям? Художественным? Я очень занята, — последовал ответ.

— Ну ладно, — сдалась я.

Вообще-то я надеялась, что Кайли проявит интерес к этой прогулке, — наверное, следовало соблазнить ее бесплатным вином. Дженетт, скорее всего, не возражала бы пройтись со мной, но я вспомнила, что у нее в этот день кастинг. Или очередная съемка? Точно не знаю — она всегда как- то сбивчиво рассказывала о своих делах.

Я оделась и поехала одна на метро до Уэст-Челси, эпицентра искусства в Нью-Йорке. Для начала я заглянула в две галереи, и обе меня разочаровали: в первой были выставлены плохонькие пейзажи, а вторая была забита произведениями, словно взятыми из комиксов, — и хоть бы выполнены были хорошо или игриво, в манере Роя Лихтенштейна![31] Но нет, ничего подобного.

Спустя несколько часов я начала двигаться в сторону галереи Клюстера. Бетонный фасад галереи выглядел современно с тонкими прорезями окон и большими тяжелыми дверьми. Я снова взглянула на карточку, словно проверяя, не ошиблась ли адресом, но выпуклые буквы сказали мне, что я стою на нужном месте.

По правде говоря, я мешкала у входа не только из-за странного предостережения Робера насчет хозяина галереи, который на первый взгляд показался мне очень милым человеком. Меня больше беспокоило, что Биллем, возможно, в тот вечер немного выпил и теперь может не вспомнить о нашем знакомстве. Или еще хуже, вспомнит и пожалеет, что вообще когда-то завел разговор об искусстве с какой-то там моделью. Возможно, он такой же, как фотограф, возможно, он считает, что я тупая, а потому будет просто кивать и улыбаться, но на самом деле не слушать меня. Я уже говорила, что иногда слишком много думаю.

Я утешилась мыслью, что, скорее всего, его вообще нет на месте — уехал куда-нибудь в Германию, в замок, чтобы приобрести очередное огромное полотно.

«Будь что будет», — подумала я и решительно вошла.

Первое, что я заметила в галерее помимо ослепительной подборки огромных произведений искусств, развешанных по стенам, — это самого бельгийца, который вовсе и не думал уезжать в какой- нибудь немецкий замок Биллем был единственным посетителем собственной галереи — в отутюженном безукоризненном костюме и ярком галстуке. Несмотря на опрятный вид, выглядел он измученным, словно ему приходилось заниматься несколькими делами одновременно.

Однако, увидев меня, он заулыбался. Было в нем какое-то обаяние, сразу располагавшее людей.

— Хизер, а я уже начал сомневаться, зайдешь ли ты к нам когда-нибудь, — сказал он, подходя, чтобы пожать мне руку. — Очень рад.

Он все-таки вспомнил меня, даже мое имя. Я мягко пожала ему руку.

— Мне жаль, что ты застала нас в самую безумную минуту. Так уж получилось, что одна из моих помощниц слегла с каким-то жутким вирусом, другие разбежались кто куда по делам, а самое плохое — дежурная администратор вообще не вышла на работу. Утром она позвонила и что- то долго и сбивчиво объясняла. Видимо, решила, что для нее будет лучше сбежать в Южную Америку со своим бойфрендом-скульптором. Прямо сегодня. Да здравствует их юная любовь. Кажется, они собираются обвенчаться в джунглях.

— Если вы заняты, я могу прийти попозже…

— Нет-нет, даже не думай! — всполошился Биллем.

Зазвонил телефон, и бельгиец рванул к столу, где раньше сидела сбежавшая девушка. Он действовал очень энергично. Сразу было ясно, что ему нравится эта суета.

— Галерея Клюстера… А, здравствуйте, мистер Вассерштайн… Да-да, Вирджинии сегодня нет…

Все то время, что Биллем говорил по телефону, он не переставал нервно вытягивать шею, выглядывая на улицу, словно поджидал кого-то. За стеклянной дверью появились две фигуры.

— Секундочку, — сказал он в трубку и прикрыл ее ладонью. — Даниель! Даниель! — прокричал он в глубину галереи и, обернувшись ко мне, беззвучно проговорил одними губами: «Мой коллега», после чего снова позвал: — Даниель! Пришел мистер Смит!

Дверь открылась, вошли двое посетителей, и Биллем на секунду смешался — на том конце провода его ждал клиент, а тут заявился таинственный мистер Смит.

— Алло, мистер Вассерштайн? — проговорил он в телефон после небольшой заминки. — Я сейчас на минутку передам трубку Хизер и тут же вернусь.