Не спрашивая разрешения, даже не задумываясь, Дафна положила ладони на его бедро и принялась растирать скрученные судорогой мышцы. В первый момент Бенджамин окаменел, однако скоро успокоился. Минута-другая активного массажа принесла облегчение.

– Лучше?

– Спасибо. – Он поднес ладонь к губам и поцеловал. В ответ сердце пропустило удар. – Встретиться с Чарлтоном не удалось. Он нездоров.

– О, только не это! Что случилось?

– Экономка сказала, что барон уже два дня без сознания.

– Хуже некуда. А жар у него есть? Как он выглядит?

– Я к нему не заходил и уж тем более не имел возможности осмотреть и сделать какие-то выводы. Проблема в том, что, пока он в таком состоянии, просить о продаже портрета невозможно.

– Досадно, но далеко не так важно, как здоровье барона. – Дафна задумалась, удастся ли отыскать в библиотеке Билтмор-Холла медицинские журналы. Но, для того чтобы определить, в чем заключается причина болезни, необходимо больше узнать о состоянии пациента.

– Мне срочно нужно его навестить.

Лорд Фоксберн посмотрел на Дафну так, словно она тронулась умом.

– Это невозможно.

– Почему?

– Экономка отказалась меня впустить. С какой же стати ей впускать тебя?

Действительно, с какой?

– Симптомы его болезни похожи на те, которые проявлялись у мамы, когда я за ней ухаживала. Вдруг я смогу помочь?

– Он – старик, Дафна, и список недомоганий окажется очень длинным. К тому же у него есть доктор.

– Как и у тебя, полагаю. И все-таки я сумела сделать кое-что полезное.

Граф на мгновение прикрыл глаза и чуть заметно улыбнулся.

– Полностью согласен. В твоей способности исцелять сомневаться не приходится. Просто сидя рядом, я чувствую себя значительно лучше.

Дафна смягчилась.

– Не уверена, что смогу вылечить лорда Чарлтона, но попытаться стоит.

– Рисковать мы не можем.

– В чем же риск?

– Тебя узнают. Миссис Парфит, экономка, видела портреты и сразу поймет, что ты и есть та самая английская красавица.

Дафна удивленно вскинула брови.

– Английская…

– Так назвал тебя Чарлтон. Лично мне нравится, – пояснил граф. – Но дело даже не в самой миссис Парфит. Вторую картину наверняка видели слуги, кто-то из лакеев перенес ее в тайник.

Да, сложность действительно существовала. Чем больше людей узнают в Дафне героиню картины, тем серьезнее окажутся неминуемые неприятности. Но почему бы не попытаться изменить внешность?

– Можно спрятать волосы под большой шляпой и опустить поля на глаза.

– Нет. – Отказ прозвучал твердо и окончательно.

Во всяком случае, так считал лорд Фоксберн.

– Если существует хотя бы крошечный шанс помочь лорду Чарлтону, я не имею права его упускать. Даже если кто-то меня узнает. Представь, как поступил бы на твоем месте Роберт?

Вопрос попал в точку. Бенджамин прикусил губу и посмотрел на Дафну в упор.

– Лорд Чарлтон может внезапно прийти в себя, и тогда тебя не спасет никакая шляпа. Он узнает тебя мгновенно, можешь не сомневаться. Ты готова рискнуть репутацией семьи ради слабой возможности успеха?

Как правило, упоминание о родных служило решающим аргументом. Однако Дафна знала, что ни мама, ни Аннабел не захотят, чтобы кто-то страдал так, как страдала миссис Ханикот, особенно если существовала надежда на исцеление.

– Да, готова.

Дафна сжалась, ожидая потока упреков и даже бранных слов. Однако граф лишь задумчиво кивнул и посмотрел так, словно… испытывал гордость.

– Хэллоуз сделает все, чтобы помешать встрече с отцом. Он мечтает продать портрет, оплатить все долги да еще и выручить солидную сумму. Стоит нам показаться на пороге, он сразу заподозрит тайный умысел и придет в бешенство. Может разыграться отвратительная сцена.

– Знаю.

– В таком случае ничто не мешает нам поехать к барону уже завтра. – То, как естественно и просто Бенджамин произнес слово «нам», позволяло верить в лучшее. Теперь, когда один важный вопрос разрешился, Дафна набралась мужества и перешла ко второму, куда более запутанному и сложному.

– Хотелось бы поговорить о прошлой ночи.

Бенджамин озабоченно нахмурился.

– Конечно.

– Я… – Она нерешительно умолкла. Что если те слова, которые убедительно звучали в сознании, на поверку окажутся слабыми, отчаянными или, что еще хуже, банальными? Глубоко вздохнув, Дафна начала заново. – Прошлая ночь стала для меня особенной. Ты стал особенным. Так вот, я думала-думала и пришла к выводу… я считаю, что мы должны быть вместе. – Руки предательски дрожали, и Бенджамин крепко сжал их своими сильными, спокойными ладонями.

– Мы и так вместе. Я же обещал тебе помочь вернуть портрет. На мое слово можно положиться.

Дафна прищурилась, почти не сомневаясь, что он специально делает вид, что не понимает главного.

– Я говорю не о портрете, а о нас с тобой. Мы неплохо друг другу подходим, во всяком случае, если судить по тому, что произошло.

Красивое лицо озарилось греховной улыбкой.

– Это уж точно.

– Приятно узнать, что по этому вопросу наши мнения совпадают.

О Господи, разговор оказался в десять раз унизительнее, чем она предполагала. Бенджамин явно намеревался выслушать всю заготовленную речь – с начала и до конца.

– Поскольку мы так удачно совпадаем не только в физическом смысле, но и в других отношениях, предлагаю перевести наши отношения на следующий логический уровень.

Лорд Фоксберн глубоко вздохнул и озадаченно потер подбородок.

– Итак, ты предлагаешь мне сделать тебе предложение?

Что ж, прямее не скажешь.

– Да.

Синева глаз поблекла, а взгляд скользнул куда-то вдаль и замер в пространстве.

Каждая секунда молчания убеждала надежнее любого ответа. Сердце заныло.

– Дафна, то, что я сказал ночью, чистая правда. Я действительно испытываю к тебе чувства, о существовании которых прежде не подозревал. Но, извини, жениться не могу.

Она предполагала услышать нечто подобное, однако не была готова к той боли, которую принес прямой, безоговорочный отказ. Каждое слово вонзилось в сердце осколком стекла. Горло сжалось.

– Почему?

– Посмотри на меня. – Гнев в голосе жестоко ранил. Бенджамин встал, поднял трость и с яростной силой стукнул по каменной скамье, одним ударом превратив трость в мелкие, некрасивые обломки. Дафна на миг зажмурилась. – С какой стати тебе захотелось связаться с таким горемыкой?

Она тоже встала – близко, лицом к лицу.

– Очень хороший вопрос, но в эту секунду однозначный ответ в голову не приходит. Может быть, объяснишь, почему нам не следует быть вместе?

– Отлично. Если хочешь, объясню, – очень тихо, почти шепотом, произнес Бенджамин и замолчал на целую дюжину гулких, тяжелых ударов сердца. – Ты потрясающе молода и ослепительно красива. У тебя впереди вся жизнь, а я не настолько хорош…

– Хватит. – От неожиданности Бенджамин умолк и застыл с открытым ртом.

– Не пытайся объяснить, что для меня хорошо, а что плохо. Я сама знаю, чего хочу. И кого хочу.

– Тебе только кажется, что знаешь. А на самом деле понятия не имеешь, какие чувства будешь испытывать через шесть месяцев или шесть лет. Вот это, – он ткнул пальцем в свою ногу, как будто до сих пор Дафна не догадывалась, о чем речь, – превращает меня в старика очень быстро и, боюсь, непоправимо. И этот груз я должен нести на собственных плечах.

На глаза навернулись жгучие слезы, очень горячие по сравнению с шлепающими по лицу прохладными каплями дождя.

– Но почему, почему ты считаешь, что обречен страдать в одиночестве? Разве ты не доверяешь мне?

– Дело не в этом.

– Так в чем же?

Несколько секунд Бенджамин стоял неподвижно и молчал, как будто не собирался отвечать.

– Дело в том, – наконец едва слышно заговорил он, – что если ты станешь моей женой, то через некоторое время устанешь и от меня, и от моей… неполноценности.

Дафна открыла рот, чтобы уточнить, о чем вообще он говорит, однако граф властно поднял руку.

– Через пару лет я начну тебя раздражать. Еще года через три не останется ничего, кроме презрения. Если существует на свете что-то совершенно невыносимое, то только твоя жалость. Не хочу, чтобы ты меня жалела, и боюсь, что когда-нибудь сочувствие сменится презрением.

Признание одновременно и обидело, и рассердило.

– Напрасно ты так плохо обо мне думаешь. Я вовсе не наивная простушка и не слезливая дебютантка, готовая при первой же возможности упасть в обморок. Мне известно, каково это – проснуться от голода и не найти дома куска хлеба. – Дафна вздохнула. – Наверное, глядя на меня, этого не скажешь, но мне довелось вплотную столкнуться с несчастьями. А потому я никогда не брошу того, кого лю… – она умолкла. – Того, кто мне дорог.

Бенджамин покачал головой, как будто хотел стряхнуть все доводы, которые только что услышал.

– Подумай спокойно, без обиды на жизнь, – продолжала уговаривать Дафна. – Во что ты хочешь превратить свое будущее? Ведь это твой выбор. Можешь обречь себя на несчастье и одиночество, а можешь выбрать… жизнь рядом со мной.

– Чем заботиться обо мне, лучше представь собственное будущее, – возразил Бенджамин. – Сравни: счастливая, полная жизнь с человеком, готовым кружить тебя на всех балах, потакать каждому капризу, а со временем одарить выводком детей… или я.

– Что ж, если взвешивать счастье на аптекарских весах, то выбор очевиден.