Лоусон первым приблизился к Друсилле и с глубоким поклоном в сторону своего господина пробормотал:

— Великая честь, милорд, великая честь…

Девениш, вспомнив о своем решении быть добрым со всеми, ответствовал, что будет счастлив пригласить его в ближайшее время на обед.

Это был молодой человек лет двадцати пяти, приятной наружности, невысокий, черноволосый, с мягкими, вкрадчивыми манерами. У Девениша он сразу же вызвал инстинктивную неприязнь, особенно умильное выражение его лица, когда он обращался к Друсилле.

Граф думал, что его неприязнь не бросается в глаза, однако Друсилла заметила ее мгновенно. Посмеиваясь про себя, она выслушала, как Девениш одного за другим пригласил на обед Джона Сквайра из Берн-сайда, Питера Клифтона из Клифтонского поместья и еще нескольких джентльменов помельче. Когда Леандр Харрингтон подошел снова, он пригласил и его.

— И вы тоже, миссис Фолкнер, — дрбавил он, — и господин Гилс. В свои восемнадцать он достаточно взрослый, чтобы присоединиться к нам, да и вообще пора ему выходить в свет.

Жаль, подумала Друсилла, что она всегда питала неприязнь к Харрингтону, ведь он один из немногих обращается с Гилсом как с нормальным, здоровым человеком. Однако же у нее почему-то мороз по коже подирает в его присутствии.

Она была бы поражена, если бы узнала, что Девениш угадал ее тайную неприязнь к Харрингтону. При этом он подумал, что сие свидетельствует равным образом о ее проницательности и хорошем вкусе.

Джон Сквайр, улучив момент, когда они с графом оказались в стороне от других, робко произнес:

— Я был бы вам очень признателен, милорд, если бы вы позволили мне серьезно поговорить с вами.

— Сколько пожелаете, — отозвался Девениш. — Вы чем-то озабочены?

Сквайр побагровел. Это был кряжистый мужчина средних лет с обветренным лицом, сельский дворянин, сам работающий на земле.

— Это касается исчезнувших девушек, милорд.

И он начал рассказывать, длинно и подробно, о дочери бернсайдского мельника, которая пропала полгода назад.

— Отец говорит, она была хорошая девушка, а за несколько недёль до исчезновения совершенно изменилась, стала непослушной, нахальной, а потом пропала, и с тех пор ни слуху ни духу.

Его рассказ повторял то, что рассказывал Хуби.

— А почему вы… я… должны беспокоиться из-за пропавших девушек? — спросил Девениш, просто чтобы удостовериться в искренности собеседника.

— Ну как же, милорд, они божьи создания, а сегодня я узнал, что еще несколько человек исчезло. Это меня беспокоит, особенно потому, что одна из них, Кейт Хуби, была лучшей подружкой мельниковой дочери.

— Странно, очень странно, — произнес Девениш. — Я разделяю вашу тревогу. Не могли же они все взять и убежать в Лондон, что-бы там разбогатеть.

Джон Сквайр решил, что его первое неблагоприятное впечатление о милорде, возможно, было обманчиво.

— Так, значит, вы прикажете провести расследование, милорд…

— Да, я скажу мистеру Стэммерсу, чтобы он занялся этим.

— Благодарю. Мельник — хороший человек, и его заботы — мои заботы.

Девениш, провожая его взглядом, подумал, что, поскольку об исчезновениях ему сообщили уже двое местных, он может говорить об этом, не боясь вызвать подозрения. Он осмотрелся в поисках Друсиллы и сразу же ее увидел. Она, правда, держала на руках пухлого младенца, но он все-таки решил немедленно приступить к делу.

— Вам надо сесть, ребенок слишком тяжел, — заметил он.

Девениш показал на одну из каменных скамей, стоявших по краю лужайки, подождал, пока она сядет, и сел рядом.

— Знаете, — негромко проговорила Друсилла, глядя на Девениша, — вы последний, кого я могла представить сидящим рядом с женщиной, которая держит слюнявого ребенка — у него зубки режутся. Вот как бывает обманчиво первое впечатление.

Роберт, стоявший неподалеку, удивился, услышав громкий смех Девениша. Что же такое сказала мйссис Фолкнер, что заставило желчного Девениша развеселиться?

— Вот уж не думал, что надо заехать в глухую провинцию, чтобы найти женщину не менее острую на язык, чем я сам. А если серьезно, я не просто так подошел к вам. Джон Сквайр только что поведал мне странную историю о загадочном исчезновении нескольких девушек. У вас никто не пропадал? Или поместье Фолкнеров так благополучно, что из него никто не убегает в Лондон за богатством?

— Знаете, милорд, — серьезно ответила Друсилла, вытирая слюнявый рот ребенка, — тут не над чем смеяться. Родители девушек в отчаянии. Ну а из моих людей никто не пропадал.

— Исправляю свою ошибку. Из вашего ответа я заключаю, что к этому делу надо отнестись серьезно. У ребенка что, во рту неиссякаемый источник? Мы оба вымокнем, если он будет так пускать слюни.

Словно догадавшись, что речь идет о нем, младенец подался к Девенишу и мокрой ручонкой провел по отвороту его роскошного сюртука.

— О боже! — Друсилла схватила ручку ребенка. — Я не должна была садиться рядом с вами, пока у меня Джеки. Это самое беспокойное дитя в семье Милнер, и я решила дать его бедной матери немножко отдохнугь. — Выпалив это, она неожиданно расхохоталась, а Девениш, достав красивый платок, принялся с невозмутимым видом вытираться. — Простите, — проговорила Друсилла. — Я не должна была смеятъся, но ваше лицо…

— Да, не должны были, — согласился Девениш. — А вы не думаете, что он в любой момент может написать вам на платье?

— Ой! — Друсилла вскочила и инстинктивно сунула Джеки в руки Девенишу. Тот ловко усадил ребенка на вытянутых руках в нужной позе и подождал, пока тот окропит траву вместо его и так уже испорченного сюртука. — Господи боже мой!. — воскликнула Друсилла. — Я должна была раньше догадаться, что ваша смекалка не уступает вашему остроумию.

Свидетели этой сцены, среди которых были Роберт с удивленным выражением на лице и застывшая с открытым ртом мисс Фолкнер, зачарованно наблюдали, как надменный лорд Генри Александр Девениш, четвертый граф Девенишский и Иннескортский, начал вытирать Джеки своим носовым платком.

Джеки, который громко кричал, мгновенно умолк, как только Девениш строго сказал ему:

— А ну-ка, юноша, молчать, а то будет плохо.

Друсилла тихо проговорила:

— Как вам это удалось? Еще никто не мог заставить его замолчать, если уж он расплакался. Вы в самом деле должны предложить свои услуги Милнерам вместо уволившейся няни.

Девениш, держа Джеки, достал из кармана золотые часы и, повертев ими перед младенцем, рассеянно ответил:

— У меня был маленький брат.

Когда прибежали супруги Милнер, которым сообщили о казусе, они увидели, как их неуемный отпрыск смеется, пуская пузыри, и старается дотянуться ручонкой до качающихся на цепочке часов.

— О, милорд, — проговорила, задыхаясь, миссис Милнер. — О, ваш прекрасный сюртук… о, зачем вы…

— Ничего, — спокойно сказал Девениш. — Мне тут сказали, что он с самого утра в первый раз ведет себя как надо, значит, дело стоило того.

И раз уж сам Лорд Всемогущий, как Друсилла называла его про себя, изволил так сказать, то никто из присутствующих не посмел ему перечить.

Бедная мисс Фолкнер почему-то расстроилась больше всех. Единственное, что смогла понять позже ее невестка, так это то, что Корделия почему-то решила, будто случившееся порочит имя Фолкнеров.

Она резко сказала Друсилле:

— Дорогая, я тебе говорила, ничего хорошего не выйдет из твоей возни е этим ужасным ребенком. Посмотри, в каком ты виде! Твое платье испорчено, а что до сюртука лорда Девениша…

— Очень удобно, — мягко проговорил Девениш, — давать умные советы. Вы совершенно правы. Мы оба, миссис Фолкнер и я, будем счастливы избавиться от забот об этом чертенке, а вы с радостью поухаживаете за ним. — И он сунул Джеки в руки ошеломленной мисс Фолкнер. — Можете взять мои часы, если он опять заплачет, — сочувственно предложил он. — Это помогает.

— Ох, Девениш, вы превзошли сами себя, — выдавила Друсилла, задыхаясь от смеха. — Давайте его сюда, Корделия, мое платье все равно уже испорчено. Я отдам Джеки матери, когда она немножко придет в себя и отдохнет от него.

— По-моему, нам всем требуется отдых от него, — совершенно спокойно сказал Девениш. — Жаль, больше не приносят жертвы Молоху.

— Девениш! — в один голос воскликнули Друсилла и Роберт.

— А кто такой Молох? — спросила мисс Корделия Фолкнер, но тут же до нее дошло. — Ой, да это же божество, которому приносили в жертву детей. Ах, лорд Девениш, вы же это не серьезно?

— Вполне серьезно, — ответил Девениш, подмигнув Друсилле — мол, шучу

Гилс, с интересом наблюдавший за дурачествами старших, сказал:

— Мне кажется, дети такие противные. Не понимаю, зачем их заводят.

— Ну, вас же завели, — негромко сказал Девениш. — Немножко просчитались, да?

— Мне кажется, — вмешалась Друсилла, — нам пора угомониться. Знаете, Девениш, вы плохо на нас влияете. Я полностью согласна с тем, что вы сказали недавно, — что у вас нет души.

Однако сказала она это со смехом. Гилс следил, как она, спасая Джеки от дурного влияния Девениша, вручила его матери и направилась вместе с ними к дому. Когда они отошли на значительное расстояние — мисс Фолкнер шла рядом с Друсиллой, что-то выговаривая ей, — Гилс сказал доверительным тоном Девенишу и Роберту:

— Вы знаете, сэр, я не согласен с тем, что вы плохо на нас влияете.

Со дня гибели Джереми я ни разу не слышал, чтобы Дру так смеялась.

— Но то, что ваша сестра смеется, не свидетельствует ли, скорее, о моем дурном на нее влиянии? — менторским тоном произнес граф.

— Ни в коем случае, сэр. — Гилс был так же серьезен, как и Девениш. — Знаете, когда был жив Джереми, она все время смеялась. — Он помедлил, нахмурившись. — Кроме нескольких последних месяцев перед тем, как Джереми убили, — продолжил он задумчиво. — Помнится, она была необычно тиха. Джереми говорил мне, будто она расстроена тем, что никак не родит ему наследника, хотя, глядя на большинство детей, я просто не могу понять, чего тут расстраиваться.