— Ты вел себя достойно, — отрывисто сказал он. — Почему ты не говоришь так всегда?

— Что? — Девениш взглянул на Роберта такими глазами, словно вернулся откуда-то издалека. — А, ты намекаешь на то, как я разговаривал с Хуби. Знаешь, Роб, в этом мире мало кто из людей заслуживает сочувствия. Тем, кто заслуживает, я в нем не отказываю. А остальным… — Он пожал плечами.

— Как я понял, ты думаешь так же, как и я. Боюсь, с ней случилась беда.

— Бедняга Хуби тоже так считает. А как ты полагаешь, исчезновение этой девицы связано с другими случаями? Я слышал о странной смерти Джереми Фолкнера.

Девениш счел целесообразным не говорить никому, даже Роберту, что он знает о других происшествиях, и о своем разговоре с лордом Сидмаутом.

— Помимо нескольких служанок, за последние годы пропали двое мужчин. Один из них — Джереми Фолкнер, а другой — камердинер Харрингтона. Все покрыто мраком неизвестности. Число жертв медленно, но неуклонно растет. Мне стало как-то не по себе, поэтому я и решил вызвать тебя.

— А Кейт Хуби — первая среди моих людей, кто исчез?

— Судя по всему, так.

Девениш встал и беспокойно заходил по комнате.

— Будь мы героями романа миссис Рэдклифф или «Монаха» Льюиса, мы бы решили, что в лесу между Трешемом и Маршемским аббатством рыщет таинственный зверь, выискивающий добычу. Но поскольку мы в Южной Англии и из зверей у нас лишь огромный дворовый пес, которого ты любишь, придется нам отбросить это предположение.

Девениш задержался у стола, на котором лежал огромных размеров географический справочник местности.

— Дай-ка я освежу в памяти карту своего поместья. Кстати, Роб, в субботу мы с тобой идем на праздник, который миссис Друсилла Фолкнер устраивает в поместье Лайфорд. Облегчим наши кошельки… и будем держать ухо востро. — Он иронически хохотнул. — Но у меня нет никаких надежд, Роб, — сказал он серьезно, — ни малейших, несмотря на бодренькие слова, которые я говорил этому бедняге.

Глава третья

— Как это любезно с вашей стороны, дорогая миссис Фолкнер, пустить столько людей в свой прекрасный сад. Даже по такому достойному поводу, как помощь неимущим детям прихода. — Пастор Уильямс, приходский священник Большого Трешема, упитанный мужчина средних лет, одарил Друсиллу сияющей улыбкой. Увидев направляющегося к ним Девениша, сопровождаемого Робертом, мистер Уильямс повернулся к нему: — Не знаю, милорд, имели ли вы честь быть представленным нашей хозяйке, но если нет…

— О, мы уже познакомились.

Друсилла восхитилась блестящей наружностью графа. Рядом с ним все выглядели провинциально. Казалось, Девениш, собираясь на праздник, решил всем своим видом подчеркнуть, что относится с полной серьезностью к такому незначительному событию. Его бутылочного цвета сюртук, кремовые бриджи, безукоризненные сапоги, великолепный галстук, искусно причесанные волосы… Он словно бы собрался позировать для портрета сэру Томасу Лоренсу или же для модной картинки, рекламирующей изделия портного с Бонд-стрит.

Друсилла улыбнулась мужчинам и спокойно сказала:

— Поскольку мы уже знакомы, милорд, позвольте представить вам одного из наших гостей. Это мистер Леандр Харрингтон.

Она указала на джентльмена, который направлялся в их сторону.

— Только не надо представлений, — заговорил мистер Харринггон, опережая Друсиллу. — Я не желаю участвовать в этих допотопных пантомимах, ну, вы меня понимаете, Девениш. Вы мужчина, я мужчина, чего же еще?

— Ну уж конечно, не женщина, — медленно, растягивая слова, заговорил Девениш, — во всяком случае, в этом я с вами согласен. Но, с другой стороны, если бы миссис Фолкнер не назвала мне ваше имя, я был бы вынужден спросить у моего доброго друга Стэммерса, кто вы, черт побери, такой.

Кое-кто из окружающих при этом афронте сдавленно захихикал. Ничто, однако, не могло обескуражить мистера Харрингтона. Он рассмеялся.

— Было упущением с моей стороны не сообщить, что я Харрингтон, владелец Маршемского аббатства, если это стоит упоминания. Я — гражданин мира и горд объявить, что принял это высокое звание по примеру графа Стэнхоупа.

— А-а, — произнес Девениш еще протяжнее, к великому удовольствию Друсиллы. — Вы, как я вижу, якобинец, каким был гражданин Стэнхоуп. Прошу вас, скажите мне, сэр… ведь Стэнхоуп в своем стремлении слиться с человечеством отказался от своего титула, но при этом почему-то оставил за собой свои поместья и состояние… должен ли я предпрложить, что вы и в этом следовали его примеру и сохранили ваши?

Друсилла знала, что людям, стоящим высоко, таким, как Девениш, позволительно говорить все, что они пожелают. Однако она и сама уже давно считала Харрингтона краснобаем.

Леандра, впрочем, трудно было смутить. Пренебрегая всяческими условностями, он хлопнул Девениша по спине.

— Ну, Девениш, до тех пор, пока не придет тот великий день, когда все мы станем равными во всех отношениях перед законом так же как перед Господом, я должен жертвовать собой и бережно хранить то, что оставили мне мои предки, чтобы влить потом в единый источник всеобщего благоденствия. Я призываю вас делать так же, брат Девениш… и старайтесь очиститься душою.

Роберт, стоявший позади Девениша, хихикнул в кулак. Остальные застыли в ожидании, что ответит на это милорд. Тот загадочно усмехнулся.

— Поскольку у меня нет души, которую надо было бы очищать, то это будет затруднительно, но я принимаю ваш совет в том духе, какой был в него вложен.

Друсилла услышала за спиной судорожный вздох мисс Фолкнер. Саму же ее вдруг одолело почти неудержимое желание рассмеяться, но она подавила смех, увидев ошеломленное лицо пастора, — тот, словно онемев, смотрел неотрывно на своего господина, из рук которого получал пропитание.

— Вы не можете такое говорить, — пролепетал он наконец.

— Если вам будет угодно, сэр, мы непременно поговорим о моей душе позже, в любое удобное для нас обоих время, — сказал Девениш. — А сейчас не время и не место. Миссйс Фолкнер, не откажите мне в любезности быть моей сопровождающей в этот прекрасный день.

— Мои комплименты, милорд, — сказала Друсилла, повернувшись к Девенишу, который взял ее под руку. — Не многие мужчины умеют быть столь изысканно грубы и в следующем предложении — столь же изысканно любезны, как вы.

Девениш опустил взгляд на Друсиллу. Что-то такое есть в этой скромнице. Ему подумалось, уж не играет ли она с ним в его собственную игру, произнося свои язвительные суждения приятным и вместе с тем равнодушным тоном.

— Я надеюсь, ваш брат оправился после падения.

Друсилла подняла на него взгляд. Она ждала, что он ответит в свойственной ему двусмысленной манере. Поскольку он этого не сделал, она произнесла с прохладной вежливостью:

— Да, все хорошо. Но я со страхом думаю, что ему взбредет в голову в следующий раз и с чем мне придется иметь делр.

— Он сейчас здесь?

— О да. И наверняка вас ищет, хочет поблагодарить.

— Но я сделал для него так мало.

— Забота — вот что главное.

Да, в ней есть что-то большее, чем он мог предположить.

Девениш посмотрел на дом, возвышавшийся перед ними, — приятное на вид строение в классическом стиле из желтоватого камня. На каменном щите над входом вытесан сокол с путами на ногах: красноречивый герб Фолкнеров'. (Falconer (англ.) — сокольничий) За домом располагались уступами по склону, сбегавшему к руслу широкого ручья, три лужайки.

— Я не имею права удерживать вас при себе, — отрывисто произнес Девениш, изменив обычному ровному тону. — У вас есть обязанности перед другими.

— О, милорд, — в вежливом голосе Друсиллы звучала твердость, — моя главнейшая обязанность — позаботиться, чтобы вы были представлены большинству ваших соседей, если вы позволите, конечно.

О да, он позволит. При обычных обстоятельствах он бы ни за что не согласился на скучную церемонию знакомства с кучей ничтожных личностей, но он дал слово Сидмауту, что постарается раскрыть, что за странности творятся по соседству е его домом. Миссис Фолкнер избавит его от лишних хлопот, ему не придется тратить несколько недель на то, чтобы выяснять, кто есть кто в окрестностях Большого и Малого Трешема. Как будто специально чтобы поддержать Девениша в его решении, к нему, припадая на больную ногу, торопливо приблизился Гилс. Он был исполнен добрых намерений, которые грех было бы подвергнуть насмешке.

— Дру сказала, что вы почтите нас своим присутствием, и вы здесь. Теперь я могу должным образом поблагодарить вас за великодушие, которое вы проявили, когда я вел себя как глупец. — Заметив насмешливые искорки в глазах Девениша, он разочарованно протянул: — О, я понимаю, что вы хотите сказать! Что я не получил по заслугам, ведь не сломал себе шею!

— Тонко подмечено, — сказал Девениш, — однако, заметьте, я лишь думал об этом и никоим образом не собирался высказывать эту неприятную истину вслух.

Этот откровенный ответ привел Гилса в восторг. Он расхохотался и дернул Друсиллу за рукав.

— Послушай, Дру, ты что, собираешься довести моего спасителя до изнеможения, знакомя со скучными стариками, которые сюда понаехали со всей округи? Лучше пойти пострелять из лука, сэр, если вы умеете, конечно.

— Гилс, Гилс, замолчи, — одернула его Друсилла. — Что милорд подумает о твоих манерах? И обращайся к нему как полагается.

— «Сэр» вполне подойдет, моя дорогая миссис Фолкнер. «Милордом» я уже сыт по горло. А еще лучше, если вы будете меня называть просто Девениш. В конце концов, вы ближайшие мои соседи.

Он сам не понимал, что побудило его к такому неслыханному снисхождению, но думать об этом было некогда — к ним уже спешили со всех сторон желающие познакомиться с влиятельным человеком, который избегал их общества долгих десять лет.

Девениш был знаком с пастором Уильямсом, с которым беседовал в Лондоне, когда наделил его приходом в своих владениях, но никогда не встречался с его младшим собратом в Малом Трешеме, Джорджем Лоусоном, поскольку доверил его назначение Робу Стэммерсу.