— А здесь есть что-нибудь о нем?

— Я не уверен, милорд. Но могу посмотреть.

Девениш, действуя с оглядкой, не упустил, что доктор Саутвелл солгал. Ведь вон, на нижней полке, которую Девениш как раз начал просматривать, стоит книга по оккультным наукам, в которой наверняка фигурирует дьявол.

Предположить, что доктор Саутвелл соучастник преступлений… Не будет ли это проявлением излишней подозрительности? Хотя, с другой стороны, вокруг наверняка много людей, которые прекрасно знают, что произошло с девушками и почему.

Задача, стоявшая перед Девенишем, была трудна вдвойне. Во-первых, он не знал, кто участвует в черных мессах, а во-вторых, у него не было никаких улик, на основании которых он мог бы убедить власти принять меры.

Мысли Девениша обратились снова к месье де Кастелену. Была ли в его исчезновении какая-то тайна? Не поможет ли она ему разрешить загадку, которая стоит перед ним сейчас?

Он решил поговорить с Робом Стэммерсом.

Тот сидел в своем тесном кабинете, погруженный в работу. При появлении Девениша он поднял взгляд от бумаг и проговорил:

— Что случилось, Хэл? Похоже, на тебя свалились все тяготы мира.

— Не совсем так. Я был в библиотеке и вспомнил свой давний разговор с месье де Кастеленом. Что с ним вообще случилось, Роб? Он исчез без всяких объяснений. Когда я спросил деда, тот обругал меня за дерзость и сказал, что это не мое дело. Может быть, ты что-то знаешь? Твой отец, который был тогда управляющим, не говорил тебе ничего?

Роб отложил перо и со вздохом откинулся на спинку стула.

— Я знаю только, что примерно в то время, когда уехал де Кастелен, в Трешем-Холле были какие-то неурядицы. Помнится, твой дед закрылся в комнате с моим отцом, де Кастеленом и старым Бьюфортом Харрингтоном, отцом Леандра. Они кричали друг на друга. — Роб улыбнулся. — Я подслушивал под дверью, но мало что разобрал. В конце мой отец распахнул дверь и побежал по коридору, а за ним де Кастелен. Я услышал, как твой дед рычал на старого Бьюфорта. Наутро де Кастелен уехал; я видел, как он сел в карету твоего деда. Одновременно исчезла и младшая Чейни. Говорили, что они любят друг друга.

— И это все?

— Не совсем. После того случая твой дед и Бьюфорт Харрингтон, которые были друзьями, разорвали всякие отношения.

— А ты не знаешь, куда уехал де Кастелен?

— Да ты что, Хэл! — воскликнул Роб. — И зачем тебе это сейчас, через столько лет?

— Это тебя не касается. — Перед Робом стоял надменный аристократ, достойный внук своего деда, а не прежний Хэл, старый друг, с которым они говорили на равных. — Просто ответь на мой вопрос.

— С точностью не знаю, но отец как-то обронил, что милорд и де Кастелен вроде бы писали друг другу. Если хочешь, я узнаю его тогдашний адрес, сохранилась адресная книга твоего деда. Он был очень скрупулезен и все записывал. Посмотреть?

— Сейчас же.

Роб встал и направился к высокому, до потолка, шкафу, набитому папками и бумагами. Роб вытащил книгу в потертом кожаном переплете, с золотым обрезом, и стал ее быстро листать.

— А, вот. Написано незадолго до кончины твоего деда. В своем письме он предлагал де Кастелену финансовую помощь в создании школы. Маркиз прислал благодарственное письмо. Вот его адрес: недалеко от Пиккадилли, Сент-Джеймс-Корт, 4. Это его последнее письмо в Трешем-Холл. С тех пор, как я здесь, переписки не было.

Девениш записал адрес на листке бумаги.

— Спасибо, Роб. И прости меня за грубость.

— Я должен тебе напомнить, что это адрес тринадцатилетней давности, может, он уже давно там не живет. Мне написать ему?

— Я подумаю. Пока не надо.

Девениш лукавил. Он сам под каким-нибудь предлогом поедет в Лондон и попытается найти человека, покинувшего Трешем-Холл столь внезапно и таинственно.

На следующий день Друсилла играла в триктрак с Гилсом, но никак не могла сосредоточиться на игре, о чем тот и сказал.

— Прости, — ответила она. — Я буду внимательнее. — И с такой решимостью принялась за игру, что тут же и выиграла.

— Лучше б я молчал и обыграл тебя, — ворчливо проговорил Гилс. — Но ты все равно сегодня какая-то не такая. Что-то случилось?

— Ничего не случилось, — ответила Друсилла, зная, что говорит неправду. Все дело было в Девенише. Она до сих пор не разобралась, как он к ней относится. Когда-то она читала «Опасные связи» и теперь задавалась вопросом, не следует ли он примеру виконта де Вальмона: действуя медленно и хитро, ведет ее к падению, якобы побуждаемый любрвью. Было еще одно, что не давало ей покоя. Ей показалось, что Девениш чем-то встревожен и это, как ни странно, связано с ее покойным мужем. Сюда же примешивались и дурные предчувствия в связи с жутковатыми происшествиями в церкви Большого Трешема.

Закончив играть с Гилсом, Друсилла решила сделать то, что никак не могла заставить себя сделать за два года, прошедшие после смерти Джереми, — перебрать содержимое его бюро. Может быть, удастся найти что-то такое, что объяснит перемену, происшедшую с ним в последние дни его жизни. Бюро, изящная вещь, сработанная Чиппендейлом, стояло на прежнем месте, в большой гостиной под окном. Друсилла открыла его и начала просматривать бумаги.

Ничего такого, что могло бы ей помочь, как будто не было. Она уже почти не надеялась найти хоть что-нибудь, когда вытащила последний листок. Кривыми буквами, совсем не похожими на обычный почерк Джереми, на нем было написано: «Дру никогда не должна узнать».

Друсилла замерла, уставившись на листок. Что и почему она не должна узнать? На обратной стороне листка были написаны имя и адрес лорда-наместника графства.

В тетради для записей не оказалось ничего интересного, кроме написанного несколько раз имени Люцифер. Что заставило Джереми писать имя дьявола? По почерку было видно, что он пребывал в глубоком волнении. Друсиллу зазнобило.

Ощущение ледяного холода, которое она испытала возле солнечных часов в Маршемском аббатстве, вернулось снова. Охваченная невыразимым ужасом, она упала на колени, судорожно сжимая в руках тетрадь. Почти бессознательно она отшвырнула ее — и ужас исчез. Но осталось чувство холода, от которого она дрожала всем телом.

Все смешалось у нее в голове — дьявол, черные свечи, мертвая овца на алтаре, ее странные ощущения возле солнечных часов и те, что она испытала сейчас.

— Что с тобой, Дру? Ты не больна? — участливо спросил вошедший в гостиную Гилс.

— Д-д-да… н-нет, — с трудом проговорила Друсилла. — У меня мигрень, пора брать себя в руки.

К счастью, дворецкий сообщил о прибытии Девениша, так что Гилсу пришлось прервать ненужные расспросы.

— Я иду на конюшню. Вы наверняка захотите побыть вдвоем!

Девениш и Друсилла рассмеялись.

— Ничего не поделаешь, — извиняющимся тоном сказала Друсилла. — У Гилса несколько примитивное понятие о такте.

— Ему прощается, — отозвался Девениш.

Всего недели две назад он бы так и сидел, глядя на нас, довольный, что участвует в разговоре. Ему и в голову не пришло бы, что мы, может быть, хотим остаться вдвоем. Вот так незаметно человек взрослеет.

— Иногда я задумываюсь, повзрослею ли я сама когда-нибудь, — проговорила Друсилла с меланхолическим видом.

Девениш посерьезнел.

— В чем дело? — строго спросил он. — Неужели самый здравомыслящий человек из всех, кого я знаю, сомневается в себе? Но почему?

Может, рассказать ему? Она должна кому-то верить.

Друсилла показала рукой на тетрадь и листок, лежавшие рядом на бюро, и коротко рассказала о том, что с ней было.

— Только не смейтесь надо мной, Хэл, что я вижу призраки и чувствую себя так, словно в середине лета наступил декабрь.

Девениш, покачав головой, взял листок и тетрадь.

— Я и не собирался над вами смеяться, Друсилла, тем более что вы оказали мне честь, назвав по имени. — Внимательно изучив тетрадь и запись на листке, он спросил: — Вы в самом деле не знаете, почему Джереми это написал?

— В самом деле не знаю. Как вы думаете, Хэл, не имеет ли это отношения к его странной смерти? Что могло быть такое, что он знал, а я не должна была знать?

Возможно, Джереми был замешан в чем-то таком, о чем не мог сказать жене, из-за чего снова и снова писал имя дьявола? Это всего лишь предположение, доказательств у Девениша нет.

— Я пока что не знаю ничего определенного, Друсилла. Если узнаю, скажу вам, хотя боюсь, то, что вы услышите, вам не понравится. — Он взял ее руку и поцеловал. — Я пришел сообщить вам, что уезжаю на несколько дней в Лондон по срочному делу, чтобы вы не подумали, будто я вас покинул.

Если даже он и вел игру де Вальмона, то делал это слишком уж искусно, а потому Друсилла решила, что он не играет.

Они оба встали и застыли, не соприкасаясь. Их страстное влечение, не находя выхода, стало как будто еще сильнее, окутав обоих словно облаком.

— Можно я поцелую вас в щечку? — спросил он. — На большее не решусь.

— А я не решусь вам ответить…

— Иначе мы пропали, — закончил он.

После того, как за ним закрылась дверь, Друсилла еще долго стояла, прижав пальцы к щеке, которой коснулись его губы, словно хотела сохранить навсегда ощущение этого поцелуя.

Дорога до Лондона утомила Девениша. Первую ночь в городе он спал плохо, и тяжкий сон вернул его в прошлое, в тот день, когда он, придя домой, получил еще один удар.

Еще на улице он заметил роскошную карету с гербами на дверцах, двумя форейторами сзади и кучером на облучке. Они пристально посмотрели на оборванного мальчишку, который прошмыгнул мимо них в подъезд.

Вбежав в комнату, он увидел, что мать, вместо того чтобы лежатъ в постели, сидит в кресле у потухшего очага. Какой жалкой казалась она рядом с важным стариком, который стоял перед ней, опершись на трость! Хэл Девениш в свои тринадцать лет мало что знал о том, как одеваются богатые господа, но он сразу понял, что облачение, которое было на этом пожилом человеке, доступно не многим.