А не встречалась ли Луиза сегодня в гостиной у леди Далби с Джорджем Греем и Пенритом?

Амелия любила Луизу, как только могла любить девушка свою кузину. Конечно. Без сомнения.

Но, согласитесь, не очень-то приятно наблюдать за тем, как все внимание дарят Луизе, независимо от ее желания. Амелия была полностью уверена, что Луиза, собственно, не осознает своего счастья, так как вовсе не лорд Даттон расточал любезности перед ней. К несчастью, Амелия понимала, что никто не заметит, если она сейчас покинет эту гостиную, этот дом и даже город.

Ну, может быть, за исключением брата, потому что братья ничего не значат в таких расчетах.

Вечер, только недавно начавшийся, превращался в один из самых худших вечеров в ее жизни, хотя их вообще-то было не так уж много. Худший из всех — вот это точно.

Она вопреки своим ожиданиям не покорила Лондон, ворвавшись, как вихрь. Нет, скорее это была легкая морось, не предвещающая грозы.

Когда гувернантка восхищалась блестящими белокурыми прядями и ясными голубыми глазами Амелии, ей рисовалось иное, совсем иное будущее. Ей еще не было и двадцати одного, но она имела абсолютно точно обозначившиеся планы. Вот только как их осуществить? Похоже, сегодняшний вечер можно считать провалом, и не иначе.

Взгляд Амелии, кристально-голубой (как любила говаривать мисс Уивер, ее бывшая гувернантка), снова обратился к ссорящимся Блейксли и Луизе, а потом и к пытающемуся флиртовать Пенриту. Ссора с Блейксли становилась понятнее, а демонстративно игнорируемый мистер Грей, который с неподражаемым спокойствием ни в чем не участвовал, все симпатичнее. Амелия решилась покинуть занятых беседой герцога Кэлборна и Айвстона, так как не очень понимала в статях жеребцов. Они не стали ей мешать, невежды, потому как даже не заметили, что она их слушала, задавала вопросы, выпячивала грудь до боли в спине и полным милого изящества жестом поправляла шпильки в прелестной прическе. Им было все равно. Они и не заметили.

Они не были заинтересованы. В ней.

Чудовищный вечер, скорее бы все сели ужинать.

Но хуже всего, несравненно хуже, была Энн Уоррен. Тем, кто прислушивался к болтовне, что Амелия, конечно, тоже делала (иначе как бы ей удавалось знать все обо всех?), было известно, что мать Энн Уоррен была немногим лучше общей подстилки. Из этого должно следовать, что и сама Энн Уоррен немногим лучше, если такое возможно. И эта женщина, вдова военно-морского героя самого второстепенного ранга, безраздельно захватила Кэлборна и Айвстона.

Просто невыносимо.

Амелия ясно почувствовала предательское желание заплакать.

Чего она, конечно, не стала делать, потому что была хорошо воспитана. И потому что все равно никто бы этого не заметил.

Хорошенькие глазки Энн Уоррен сочувственно взглянули на нее. Глаза Энн Уоррен были замечательного серо-зеленого оттенка и безукоризненно подходили к мягкой свинцового цвета отделке ее стильного платья. Это, безусловно, доказывало, что дружба с Софией Далби принесла свои плоды. Женщина с таким прошлым и положением, как у Энн Уоррен, просто не могла позволить себе подобное платье. Что, естественно, снова заставило Амелию оценить мудрость Луизы, которая обратилась за советом к Софии в деле с жемчугом.

С одной стороны, это было довольно мудро.

Но с точки зрения любой хорошо воспитанной леди, обращение за советом к бывшей куртизанке могло расцениваться как опрометчивый поступок.

Амелия оторвала взгляд от ухоженной миссис Уоррен и перевела его на Луизу, увлеченную беседой с мистером Греем, лордом Генри. Блейксли и лордом Пенритом. Лорд Пенрит. Что ж, один его голос мог заставить любую благородно воспитанную девушку броситься в ближайшие кусты. Точнее сказать, затащить его в ближайшие кусты. Но благородно воспитанные девушки не должны произносить вслух таких вещей и даже признаваться в этом себе. А Амелия твердо решила стать герцогиней и поклялась делать все, абсолютно все, в пределах морали.

Ни черта ей это не помогло.

— Леди Амелия? — сказала Энн Уоррен.

— О, — произнесла Амелия, отрывая взгляд от Луизы и ее беседы с двумя явно внимательными мужчинами, — мне думается, тема лошадей и их родословных весьма занимательна.

Что еще она могла сказать, когда герцог и почти герцог обсуждали лошадей как раз в этот момент? Она относилась к лошадям, только как к средству передвижения, но поняли бы ее теперь в этой компании? Едва ли.

— Боюсь, я так не думаю. Вероятно, потому что в детстве я мало сталкивалась с лошадьми, — любезно ответила миссис Уоррен. — Полагаю, теперь уже поздно пытаться найти в них очарование.

Отец Амелии всегда гордился своей конюшней, однако не подпускал дочь даже близко.

— Кэлборн, — сказал Айвстон, вклиниваясь в их разговор, — кажется, миссис Уоррен стало не интересно. Мы можем поговорить об этом позже. А сейчас давайте подумаем о леди и о том, что интересует их. Я уверен, — продолжал он с приятной улыбкой, которая была адресована единственной Энн Уоррен, — что вчера видел очень красивую ленту, которая, несомненно, подошла бы к вашим глазам, миссис Уоррен.

Энн довольно засмеялась, что сделала бы и Амелия, потрудись хоть кто-нибудь заговорить с ней.

— Я не поверю, что вы интересуетесь лентами в магазинах, мой лорд, красивыми или какими-либо еще. Обсуждайте лошадей, если вам угодно. Это ваш день, и вас следует побаловать, — сказала миссис Уоррен.

— Мне приятно это слышать, — ответил Айвстон, совершенно не замечая Амелии и, судя по всему, это не составляло ему труда.

— Ну что ж, я думаю, вас достаточно уже побаловали, — сказал Кэлборн. — Теперь пришло время побаловать дам.

— И мне приятно это слышать, — сказала миссис Уоррен.

Тетя Мэри фыркнула и непринужденно тряхнула головой. Она нашла пунш и уже начинала казаться гораздо более милой.

— Никогда нельзя потакать молодым леди, — наставительно, насколько позволяли три стакана выпитого пунша, произнесла Мэри. — Это их портит.

— Я бы сказал, это зависит от того, чем они решат себя побаловать, — сказал Айвстон, борясь с подступающим румянцем.

Это будет так очаровательно, если она выйдет за Айвстона, их дети, скорее всего, окажутся светловолосыми и розовощекими, что иногда делает отпрысков похожими на белых кроликов. Об этом определенно стоит поразмышлять.

Однако непохоже, чтобы Айвстон утруждал себя размышлениями о ней.

— В данном случае, — продолжал Кэлборн, — это пойдет им на пользу. Потакание может быть очень приятно, вы так не считаете, Айвстон?

— Не в смешанной компании, нет, — сказал Айвстон, краснея.

Кролики.

Разумеется, лорд Кэлборн был старше и опытнее там, где речь шла о женах. Он мог оказаться не столь управляемым.

Нелепость. Если бы ей удалось добиться брака с герцогом, то управляться с ним не составило бы труда. Одно просто вытекало из другого.

Амелии совсем не было дела до его смелого языка и неудобной привычки говорить о предметах более вызывающе, чем дозволено, привычки, на которую она смогла бы смотреть сквозь пальцы. Только бы он заинтересовался ею.

Амелия, сильнее выпятив грудь, робко посмотрела на Кэлборна.

Нет, она его ничуть не интересовала. Вон как чересчур нежно он смотрит на миссис Уоррен.

Вполне возможно, ей следовало бы, как и Луизе, питать отвращение к Энн Уоррен.

Энн Уоррен была почти уверена, что Амелия Кавершем уже начинает чувствовать отвращение к ней. Едва ли стоило осуждать ее за это. Мужчины, Кэлборн и Айвстон, вели себя уныло. Ей было абсолютна ясно, что они делали это умышленно.

Ясно было и то, что Амелия этого не понимает.

Амелия Кавершем, такая прекрасная и милая, слишком открыто вела свою линию. Она охотилась за герцогом ради замужества. Это была неплохая цель, конечно. Да, у женщины должны быть точно обозначенные цели. Вот только не стоит демонстрировать все так явно. И в самом деле, некоторая скрытность только содействует их достижению.

Она научилась этому у Софии — или еще училась. Без сомнения, очень полезный урок. Энн собиралась следовать ему даже в мелочах.

Она собиралась достигнуть своей цели, причем тихо и надежно. Миссис Уоррен намеревалась выйти замуж за лорда Ставертона, прекрасного человека, очень нежно относившегося к ней и очаровывавшего своей преданностью. Она уже почти не замечала ни возраста, ни легкого косоглазия жениха. Ведь он был таким прекрасным человеком.

Самым приятным результатом ее помолвки с замечательным лордом Ставертоном было то, что Даттон был смущен этой новостью.

Изумительно.

Даттон был жалок и угрюм, что являлось тем состоянием, которого он был достоин. Она не могла получить большего удовольствия, чем сознание того, что является причиной страданий столь достойного человека.

Разумеется, Даттон пытался сохранить обычное самодовольство и высокомерную уверенность. Но София, которая определенно знала мужчин лучше, чем кто-либо, уверенно заявила ей, что Даттон подошел к кризису зрелости, что, собственно, давно уже должно было произойти.

Софии нельзя было не поверить, и Энн верила. Решительно. Без колебания, беспокойства или сомнения.

Чистейшая правда, с тех пор как она стала прислушиваться к советам Софии относительно мужчин, Кэролайн вышла замуж за выбранного ею мужчину, не более чем через три дня после выбора, а Энн помолвилась с прекрасным человеком и вместе с тем подвергла лорда Даттона страданиям.

Лучше и быть не могло.

Если бы только Амелия могла понять то, что было так очевидно для Энн, а именно: Кэлборн и Айвстон по-своему наказывали ее за слишком явную погоню за титулом. Совершенно естественно, что женщина хочет иметь титул, нормально и логично. Что ж, даже мужчина должен признать, что предпочел бы быть титулованным, а не наоборот. К чему же ожидать от женщины пренебрежения к таким вопросам? Но мужчинам так свойственно бежать от логики в мир своих понятий о чести и традициях. Именно поэтому иногда становится сложно вести с ними рациональный диалог.