— Лайша, Бенни, вот — это ваш новый дом. Они постояли в молчании, а потом Бенни спросил:

— А мы будем жить одни, мэм?

— Ну, конечно, нет! — Сэйдж улыбнулась ему ободряюще. — Вы будете жить со мной и вашим двоюродным братом Дэнни. Он — сирота. Его отец и мать были убиты несколько месяцев назад. А возможно, с нами будут жить еще двое детей. Они тоже сироты. Когда мы тут устроимся, я поеду в Шайенн и посмотрю, может, им тоже нужен дом. И еще одна вещь. Думаю, вам будет приятно узнать, что у вас также есть дед и бабушка. Когда-нибудь мы к ним съездим.

— Да они нас и видеть не захотят! — с горечью сказал Лайша.

— Еще как захотят! Почему ты так говоришь?

— Да ведь родители нашей мамы…

— Ну, я уверена, что с этими стариками все будет по-другому, — уверила братьев Сэйдж. — Они вас полюбят, вот увидите!

В глазах подростков сомнение сменилось робкой надеждой. Ах, как хотелось, чтобы их хоть кто-нибудь полюбил в этом мире! Но они ничего не сказали Сэйдж в ответ. Надо подождать и самим посмотреть, а потом и можно будет делать выводы.


Жалкая развалюха, в которой лежали четыре трупа, осталась позади, милях в десяти, когда Джим, наконец, выпрямился в седле и посмотрел вверх. Сквозь листья деревьев виднелось небо, сплошь усыпанное яркими звездами.

Он откинулся в седле назад и тяжело вздохнул. Сэйдж погибла! Как он сможет и дальше жить в этом мире, в котором нет ее?

Рыдания сотрясали его тело и слезы показались у него на глазах.

Наступил рассвет. Джим продолжал свой путь домой, все так же чувствуя боль в сердце и душе, боль, которая выматывала, лишала сил. Ему часто приходилось испытывать горечь утрат, однажды, когда он узнал о смерти Клео, он тоже плакал. Но, кажется, никогда еще его скорбь не была такой безмерной.

На мгновение, на один краткий миг, у него мелькнула мысль о том, чтобы прямо сейчас слезть с лошади и с помощью кольта покончить со своими страданиями.

Но он тут же прогнал эту трусливую мысль, ведь у него еще есть его дочь, остался Дэнни, племянник Сэйдж. Конечно, он возьмет его к себе, вырастит, выучит этого славного мальчугана. Он, Джим Латур, сделает это не только потому, что сам этого хочет, она ведь так любила его. И когда Дэнни немножко подрастет, он всегда будет напоминать о ней.

Джим ехал по дороге прочь от Шайенна. Ему не хотелось видеть Кэрри, слишком больно было бы разговаривать с ней.

Тилли, Джонти и Дэнни тоже волнуются и тоскуют оттого, что Сэйдж так долго не приезжает, но и он ничего не сможет рассказать, пока кровоточит его рана.

В середине дня Джим Латур вернулся к себе домой на ранчо. Он посмотрел на простиравшуюся перед ним равнину, сбил назад шляпу и вытер пот с лица. На равнине виднелись стада, особенно много коров сгрудилось у водоема, а возле них разъезжали погонщики. Но он очень устал, чтобы ехать к ним Джим снова надвинул шляпу на лоб и направился в сторону дома. Внезапно он увидел, как от группы пастухов отделился всадник и галопом помчался навстречу ему.

Рустер! Никогда прежде Джиму так сильно не требовалась поддержка друга.

Лошадь Рустера заржала и помчалась вперед. Когда друзья встретились, Рустер только взглянул в тоскливые глаза старого товарища и тихо произнес:

— Ты привез плохие новости? Джим кивнул.

— Этот ублюдок убил ее, Рустер, — сказал он хриплым голосом.

— И ты отомстил за нее, конечно.

— Да, я влепил этой твари пулю прямо меж глаз.

— Жаль, что ты не заставил его сначала помучиться.

— Я подумал об этом позже, но когда эта кровожадная тварь стояла и спокойно рассказывала мне, как он убил ее и оставил на съедение хищникам, мне кажется, мой кольт сам выстрелил. Ну, ладно, что же произошло в мое отсутствие? — спросил Джим, когда их лошади пошли рядом.

— Твой дом почти завершен, все что требуется — это покрасить его. Черт побери, красивое местечко, скажу я тебе! Ты просто потеряешься во всех этих комнатах. В этом доме требуется, чтобы вокруг бегала куча ребятишек.

Когда Джим не ответил, Рустер добавил:

— Клем собирается перегнать половину стада поближе к железной дороге в Ларами. Он бы давно уехал, да все ждал, надеялся, что ты покажешься.

Рустер искоса посмотрел на Джима.

— Тебе, наверно, лучше побыть одному, Джим. Попробуй сменить обстановку, отдохни, займи свои мысли чем-нибудь еще.

«Наверное, Рустер прав, — подумал Джим, — и все-таки лучше, как можно больше работать, чтобы каждый день уставать до смерти».

— Я, пожалуй, отправлюсь с Клемом. — Как ты думаешь, сколько времени займет переход?

— Ну, не знаю, — Рустер сдвинул шляпу на лоб и почесал затылок, — от трех недель до месяца, наверное.

— Ну, поехали, поговорим с Клемом. Скажем ему, чтобы был готов к следующему утру.


На постоялом дворе Сэйдж взяла ту же самую легкую повозку, которую она нанимала всего неделю назад, чтобы перевезти мебель в свое новое жилище, и через полтора часа она уже въезжала в Шайенн.

Первую остановку молодая женщина решила сделать возле меблированных комнат, хозяйкой которых была Кэрри. Сэйдж никак не могла избавиться от страха перед Миландом и боялась, что он где-то поблизости, поэтому она вошла через черный ход, прямо на кухню и так напугала Кэрри, что домохозяйка уронила на пол противень с печеньем.

Женщины бросились друг другу на шею, не обращая внимания на захрустевшее под ногами печенье. Слезы радости выступили на глазах у Кэрри и заструились по ее щекам.

— О, Сэйдж! Как здорово видеть тебя живой и невредимой. — И она вновь сжала вернувшуюся подругу в объятиях.

Затем Кэрри отступила на шаг назад и посмотрела на Сэйдж, отмечая в уме измазанное землей, помятое платье, которое молодая женщина одела в театр в ту страшную ночь. Кэрри увидела, что прекрасные каштановые волосы ее молодой подруги свисают вниз сбившимися сосульками. Вдруг ее глаза расширились от ужаса — она увидела две красные полосы, которые оставил нож Миланда на лице ее подруги.

— С тобой все в порядке, дорогая? — спросила Кэрри. Ее руки нежно прикоснулись к щеке Сэйдж. — Он мучил тебя, девочка?

Кэрри отдернула руку.

— Неужели этот негодяй… — Нет, Кэрри, нет! Кроме порезов он не причинил мне вреда.

— Как же тебе удалось избавиться от него и кто этот бандит?

— Можно, я расскажу тебе обо всем попозже, после того, как помоюсь и оденусь в чистое? Мне нужно о многом рассказать тебе и многое сделать, о многом позаботиться до наступления ночи.

Кэрри кивнула и вскоре приготовила в своей комнате ванну. Сэйдж насыпала в воду немного ароматической соли, скинула грязную одежду и села, с наслаждением вдыхая запах лепестков розы, наполнивший комнату. Потом она откинула голову назад, на мгновение расслабилась и почувствовала, как усталость и напряжение оставляют ее.

— Садись, — приказала Кэрри, — я помою тебе голову, а то она похожа на воронье гнездо.

Смывая с себя грязь и пот, Сэйдж рассказывала подруге обо всем, что случилось с ней. Она рассказала о том, что в ее загородном домике дожидаются ее возвращения два сына Миланда. Затем она сообщила, что собирается взять к себе и двоих детей Руби.

— Руби погибла, пытаясь помочь мне. Это мой долг — воспитать ее малышей.

— Это очень благородный поступок, Сэйдж. Но ведь тебе понадобится очень много денег, чтобы содержать и воспитывать четверых детей… пятерых, если считать еще и твоего племянника. Ты никогда не сможешь купить тот дом — никаких твоих денег не хватит.

— Может, и не хватит, — Сэйдж встала и начала вытираться большим мохнатым полотенцем, которое Кэрри подала ей. — Боюсь, что этот дом будет слишком мал для нас.

Немного времени спустя она покинула Кэрри и направилась в театр, где ее тепло приветствовал Джефферсон. Кратко рассказав ему об обстоятельствах своего похищения и чудесного спасения, молодая женщина сказала, что следующей ночью выходит на работу и поспешила прочь.

Следующая ее остановка была возле продовольственного магазина. Сэйдж купила приправы, мяса и овощей, потом она пошла в магазин напротив, где продавалась всевозможная одежда. Рубашки и штаны Лайши и Бенни превратились, практически, в лохмотья, вряд ли у них было нижнее белье и уж, конечно, у мальчиков совсем не было никакой обуви.

Она сделала покупки, попросила подростка, который выполнял всю тяжелую работу у Кэрри, отнести вещи и продукты в повозку, а затем отправилась проведать сына и дочь Руби.

Пятилетняя дочь ее покойной подруги сидела на замызганной ступеньке очень грязного крыльца. Светлые волосы Рут Энн сбились в клубок, словно их уже несколько дней не касалась расческа. Она сидела, положив локти на колени, подперев ладошками свое заплаканное личико.

Когда Сэйдж спрыгнула с повозки, девочка испуганно посмотрела на нее, но затем узнала приехавшую и бросилась к гостье.

Сэйдж остановилась, подхватила на руки всхлипывающее дитя и понесла назад, на крыльцо. Там женщина села на ветхий стул, посадила девочку к себе на колени и нежно прижала к себе хрупкое тело ребенка.

Никогда прежде ей не приходилось держать на руках маленькую девочку. Дэнни, даже когда ему было два года, уже старался вести себя, как настоящий мужчина, и всегда вырывался из рук, если Сэйдж хотела его приласкать. А сейчас, прижимая к себе девочку, она испытывала чувство материнской любви к этому несчастному ребенку.

— Тетя Сэйдж, — тихонько сказала Рут Энн, — я хочу к моей маме. Я скучаю по ней.

— Знаю, дорогая, — Сэйдж покрепче обняла девочку. — Я тоже по ней скучаю, но сейчас твоя мама на небе, и ей бы хотелось, чтобы нам всем было хорошо.

Она погладила девочку по шелковым волосам.

— Как ты думаешь, нам удастся это?

— Думаю, да, — ребенок доверчиво прислонился к плечу молодой женщины.

Внезапно скрипнула входная дверь, и на крыльцо вышла мать Руби.

— О, мисс Ларкин! Вас мне послал сам Господь, — закричала она, а ее внук бросился утешать бабушку. — Женщины из церковного прихода грозятся отнять у меня детей и отдать их в приют. Они говорят, что я их не смогу воспитать.