— Слушайте, парни, чем зевать прямо в лицо кухарке, шли бы вон туда, на сено, разложили бы свои спальные мешки, да вздремнули.

Кто-то из них признал, что это отличная идея. Они достали из фургона свернутые спальные принадлежности и стали располагаться на отдых. Спустя минуту-другую Латур подмигнул повару и кивнул в ту сторону, где укладывались ковбои.

— Послушай-ка, — ухмыльнулся он, — как они добродушно подтрунивают друг над другом.

— Я не желаю спать рядом с Клемом. Он во сне храпит так, что коровы разбегаются.

— Угу, — отозвался Клем. — Да я произвожу вполовину меньше шума, чем вы, коровьи требухи Вспомни, как вы притащили в лагерь двух шлюшек. Шэнси, когда вытаскивал, визжал, как недорезанная свинья А Куки — вопил так, будто у него миску с супом отбирают.

— Ну да, а ты, когда вскарабкался на девчонку, ты молчал! То-то, даже койоты разбежались от твоего пыхтения.

Добродушные подначки и шутки продолжались, пока они не приготовили себе постелей. Затем все вернулись к огню. Один из погонщиков, парень не больше двадцати лет, как предположил Джим, вошел в амбар и начал снимать дождевик.

— Это Кэл, мой сын, — с гордостью в голосе произнес Джесси. — Мальчуган начал ухаживать за лошадьми с шестнадцати лет.

Латур встал и пожал протянутую ему руку.

— Думаю, ты нашел загон позади сарая.

— Да, только нам понадобиться больший. Лошади стали беспокойными и отчаянно грызутся, когда находятся вместе.

— Ты позаботился о наших лошадях, малыш? — спросил Шэнси.

— Ну, чего ерунду спрашиваешь! Конечно! — Кэл налил себе чашку кофе.

После этого разговоры стихли, усталость стала брать свое. Мужчины пили кофе, курили День все таки у них выдался трудный.

Дождь тем временем совсем прекратился, и над землей поплыла пелена серого тумана. Повар наложил мужчинам полные тарелки фасоли с беконом, и они начали устало поглощать еду, и в эту минуту показалась легкая повозка, направляющаяся в сторону ранчо Латура.

Джим встал, прищурился и воскликнул:

— Черт! Пусть я сдохну, если это не моя дочка с зятем!

Когда повозка остановилась у амбара, он с радостной широкой улыбкой на лице вышел навстречу и протянул руку детям.

— Джонти, Корд, каким ветром вас сюда занесло? Корд спрыгнул на землю, помог жене вылезти из повозки и, пока Джим нежно обнимал свою дочь, проворчал:

— Вот, поехала повидаться с любимым папочкой, а когда в салуне его не оказалось, даже целый взвод солдат не удержал бы ее от поездки сюда. По дороге я был уверен, что мы или захлебнемся, или нас расшибет в лепешку молнией.

— Я же вся в папулю! — улыбнулась отцу Джонти, а потом втянула носом воздух. — О! Чертовски хорошо тут у вас пахнет! А я так есть хочу!

— Вы как раз приехали к ужину. Иди, познакомься с моим поваром и некоторыми загонщиками. Трое парней пока у стада.

Мужчины, не видевшие женщин уже недели три, застенчиво заулыбались дочке хозяина и невнятно поздоровались. Потом по очереди пожали руку Корду.

— Я смотрю, вы оставили Коди и Дании с Тилли, — проговорил Латур, вместе с дочерью усаживаясь в кружок ужинающих ковбоев, к наполненным тарелкам.

— Да, Тилли настояла. Она утверждает, что сарай неподходящее место для детей. Сэйдж тоже обещала присмотреть за Коди. Хотя она явно хочет проводить все свободное время с племянником.

При упоминании имени Сэйдж, Джим посмотрел в сторону, мимо дочери. Видимо, что-то крепко его беспокоило, потому что он не расслышал вопрос, и Джонти пришлось его повторить:

— Так сколько голов скота ты купил? Когда мы ехали мимо стада, мне показалось — несколько сотен.

— Так оно и есть, пятьсот голов, если уж быть точным.

— Ого! — воскликнула Джонти. А потом повернулась и поискала глазами мужа, приглашая того разделить с нею ее удивление.

В течение следующих десяти минут в сарае не было слышно ничего, кроме позвякивания ложек о металлические тарелки.

Когда ковбои поужинали, Клем составил пустые тарелки одна в одну и вышел, чтобы кликнуть своих трех товарищей, находившихся у стада. А Джим скрутил себе сигарету, встал и подал руку Джонти.

— Пойдем, взглянешь на дом, который строит твой старик.

В сумерках подкрадывающейся ночи силуэт недостроенного здания возвышался загадочной таинственной громадой. Его мокрые бревна угрюмо темнели на фоне заката. Джим и сам только сейчас, глядя на то, как выглядит его дом в сочетании с окружающей местностью и послегрозовым небом, понял, какое величавое впечатление будет производить постройка после завершения.

Джонти остановилась и изумленно уставилась на стройку.

— Папа, я думала ты строишь просто загородный домик! А это больше похоже на дворец. Зачем такие хоромы старому холостяку?

Она лукаво усмехнулась и толкнула его локтем в бок.

— Или этот статус уходит в прошлое? Положил уже глаз на какую-нибудь прекрасную вдовушку?

Джим сделал вид, что не расслышал двух последних вопросов и сказал:

— Я, конечно, понимаю, что это глупо, строить такой хороший дом для самого себя, но я всю жизнь мечтал о таком. Я хочу доказать всем, что бедный полукровка тоже кое-чего добился.

Джонти любовно пожала руку отца и вновь повернула разговор к Сэйдж.

— Послушай, пап, Сэйдж — прекрасная женщина. Готова поспорить, что если бы ты попытался, она вполне могла бы стать тебе подходящей парой.

Джим сурово на нее посмотрел и отрезал:

— Жениться? В моем возрасте? Я люблю твою маму, Джонти. Она всегда будет в моем сердце.

— Расскажи мне о маме, пап. Какая она была? Высокая или низкая, худенькая или толстушка? Какие у нее были глаза, волосы? Она была серьезной или хохотушкой?

Джим вдруг растерянно остановился, оглянулся, будто ожидая подсказки от кого-то, а потом, нахмурившись, стал говорить, пытаясь получше вспомнить ускользающий, расплывающийся образ своей первой любви.

— У Клео были каштановые волосы и глаза… ну, такие… зеленоватые. Она была высокая — мне до подбородка и стройная… удивительно стройная. А насчет характера — знаешь… такая… смесь серьезности и веселости. Но не легкомысленная, нет!

«Э, папочка, — печально подумала Джонти, — ТЫ ДАЖЕ НЕ ПОМНИШЬ, как моя мама выглядела! Судя по описаниям бабки, волосы Клео были темно-русыми, а глаза — светло-карими. И доставать она Джиму должна была едва до груди. Он сказал, что девушка, которую он любил, была удивительно стройной, но штука-то в том, что она была немного по-детски пухловатой. Единственно, что в его рассказе почти соответствует бабкиному описанию — это то, что ее мать не была легкомысленной». Молодая женщина взяла отца под руку, и они пошли назад к амбару. Сам о том не догадываясь, ее любимый папочка только что описал Сэйдж Ларкин.

Уже совсем подойдя к месту ночлега, Джонти опять нарушила молчание.

— Я бы хотела, чтобы ты все-таки подумал о женитьбе. Мне вовсе не хочется все время думать о том, как ты тут, на старости лет, живешь один в таком дворце.

— Ты хочешь сказать, что не пустишь меня к себе? — пытаясь перевести все в шутку, Джим состроил обиженное лицо. Но дочь не приняла его игры.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Ты сам не захочешь жить у нас.

— Не беспокойся обо мне, дорогая, — он похлопал ее по руке. — Твой папа всегда подыщет себе хорошенькую молоденькую экономку.

Позже, уже ночью, когда ковбои заснули, а Джонти и Корд отправились спать на сеновал, Джим долго лежал с открытыми глазами, снова и снова перебирая в памяти разговор с дочерью. Его потрясло то, что он не может себе ясно представить Клео. Ведь он ее так любил! Почему же ему не удается вспомнить ее образ?

Джим лежал, глядя в темноту, возвращаясь мысленно в те далекие годы. Многое забылось, очень многое. Но зато сейчас возникли вопросы, которые до этой ночи вообще никогда у него не возникали. И он сам был поражен ответами, которые на них неизбежно следовали.

Любил ли он Клео Рэнд? Да, конечно! Но его любовь к этой девушке была любовью молодого, азартного юноши. Первая любовь, горячая и страстная, горевшая, как факел в ночи. Вот только теперь Джим спрашивал себя, если бы все-таки у их первой любви был более счастливый конец, сохранился бы этот огонь все время? Может быть, из-за того, что эта юная женщина на подарила ему дочь, плод их любви, дочь, которую он безумно любил, он и вознес Клео на пьедестал? Наверное, тут еще и чувство вины за то, что Клео умерла, подарив жизнь его ребенку… Что, если попытаться честно посмотреть правде в глаза?

Джим беспокойно ворочался, не находя ответов на все эти вопросы, Мучительно пытаясь отбросить все сомнения и вернуть утраченное душевное равновесие и, наконец, не заметил сам, как уснул.


— А не пора ли тебе в кровать? — Сэйдж взъерошила волосы на голове племянника, войдя в кухню после концерта.

— А я и так собираюсь, — улыбнулся Дэнни, демонстрируя тетке губы, обмазанные джемом и сливочным кремом. — Вот только доем эти пирожные и допью молоко.

Сэйдж улыбнулась Тилли:

— Вижу, тебе каким-то образам удалось уложить Коди?

Кухарка посмотрела на детскую кроватку, которую раздобыл где-то Рустер и в которой теперь спал ее любимец, а потом кивнула на Дэнни, весело болтающего ногами, и улыбнулась в ответ.

— Это Дэнни его уложил. Этот куцехвостик делает все, о чем его Дэнни попросит. Он ни на секунду не выпускает твоего племянника из виду.

— Какой ты все-таки молодец, что помогаешь смотреть за Коди. — Сэйдж села возле восьмилетнего мальчугана, которого любила больше всех на свете.

— А, чего там, — Дэнни допил остатки молока. — Он хороший малыш.

После того, как вылез из-за стола, Дэнни подошел к тетке, запечатлел на ее щеке мокрый поцелуй и, обращаясь сразу к ней и к Тилли, сказал: г — Я пошел спать. Спасибо за молоко и пирожные. Когда за ним закрылась дверь, Тилли улыбнулась:

— Он прекрасный мальчуган, такой вежливый!

— Спасибо, Тилли, думаю, что родители неплохо его воспитали. — Глаза Сэйдж наполнились слезами. Ее подруга подошла к ней, легонько сжала руку молодой женщины и глухим голосом проговорила: