Тилли оттолкнула прочь рыдающую женщину и приложила ухо к широкой груди Рустера. Спустя несколько секунд напряженного молчания она выпрямилась и ее лицо посветлело.

— Он жив, но очень плох.

Ломая руки и сжимая пальцы так, что побелели суставы, кухарка прошла по комнате, беспокойно заглядывая в окно.

— Да где же, ради всех святых, док? Надо остановить кровотечение.

— Я тут, Тилли! — доктор Стюарт стремительно вошел в дверь, и женщины отошли от кровати, давая врачу место у больного.

Стюарту хватило одного взгляда, чтобы сделать вывод о состоянии мужчины, за которого так беспокоились Тилли и Сэйдж. Рваная рана на груди Рустера привела к тому, что он потерял много крови и сейчас находился на краю могилы. Доктор сел на кровать и принялся закатывать рукава.

— Тилли, давай горячую воду и принеси бутылку виски. Я должен вытащить пулю.

Женщина бегом помчалась к плите, на ходу бросив стоявшему с широко раскрытыми глазами Хуану: «Быстро мчись за Джимом!»

Пулю удалось извлечь. Доктор наложил семь швов, чтобы закрыть пулевое отверстие, и через некоторое время раненый был уложен в приготовленную для него постель, бледный, как призрак, но живой.

Вскоре после этого у салуна послышался стремительный перестук копыт, и во двор на своем жеребце влетел Джим. Латур на ходу выпрыгнул из седла, бросив поводья Хуану, пошел в дом и там, от двери, спросил у Тилли:

— Ну, как он?

Тилли, повернувшись к нему от кастрюли с тушеной курятиной, ответила:

— Жив… но очень плох. Рана не очень страшная, но пуля задела артерию, и он чуть не умер от потери крови. Я готовлю ему бульон, чтобы подкрепить его силы.

Внезапно из-за занавески, где стояла кровать Тилли, а теперь лежал Рустер, послышался его слабый голос:

— Это ты, Джим?

— Да, это я, парень. — Латур стремительно пересек комнату и заглянул за тяжелый занавес, который был плотно задернут, чтобы раненому не мешал дневной свет.

— Что с тобой случилось? Кто тебя стреножил? Джим подвинул стул и сел, напряженно вглядываясь в лицо друга.

— Не представляю, Джим! Я и Сэйдж, вдвоем ехали вдоль берега реки, и вдруг внезапно раздался этот… чертов ружейный выстрел, и у меня в груди появилась дырка. Потом этот негодяй выстрелил еще, но мы с Сэйдж уже спрятались за деревом. Кто бы это ни был, уверен на все сто, что этот молодец хотел меня прикончить. И ему бы удалось, если бы там не появились два всадника и не спугнули его.

— Выходит, ты этого ублюдка не приметил?

— Нет, ни его, ни его лошади. Ты думаешь, это был один из тех, что работают по заказу Ларкина?

— Ну, а может быть, и сам Ларкин?

— Ну и что теперь будет с Сэйдж, пока я валяюсь, а ты все время в отъезде?

— Еще пока не знаю, но ты об этом не беспокойся. Что-нибудь придумаю. У тебя сильно болит?

— Не-а, док мне дал снотворного, так что я после его аптечной настойки еле глаза открываю.

— Ну, тогда спи, — Джим встал. — Зайду, поздороваюсь с Сэйдж, посмотрю, как у нее дела.

— Увидишь, у нее все отлично. Она не из пугливых, не закатывала никакой истерики. Там, у реки, она меня закинула в седло и потом всю дорогу поддерживала. Даже не представляю, как ей это удалось. — Она маленькая, но очень мужественная, — с внезапной гордостью произнес Джим перед тем, как задвинуть занавески, а потом повернулся к печи.

— Сэйдж у себя? — спросил он у Тилли. Та кивнула.

— Отдыхает. Она страшно расстроилась и винит себя в том, что ранили Рустера. У нее такое ощущение, что за всем этим стоит ее деверь.

— Думаю, она права. Ларкин с ума сошел от желания заполучить ее. Не знаю, чего он добивается и каковы его намерения, но уверен, что ничего хорошего от него не дождешься. Может быть, он даже хочет ее убить. Сэйдж мне говорила, что ее деверь — религиозен до фанатизма, а эти идиоты способны на все, что угодно.

— Да уж, хуже не бывает, — согласилась Тилли и встала, чтобы поставить котел с фасолью, которую она чистила во время разговора, на огонь. Затем она налила хозяину большую чашку кофе и вновь села.

— Ну, и кто теперь будет охранять Сэйдж, пока Рустер болеет?

— Я решил остаться в городе, пока он не встанет на ноги. Слабое утешение, но спасибо и за то, что у него рана на левой стороне. Так что он сможет держать оружие.

— Кстати, может перенести его наверх? — задала, наконец, Тилли мучивший ее вопрос. — Ты же знаешь, я люблю, чтоб на кухне всегда был полный порядок.

— Не беспокойся ты, старушка, о своей кухне, — улыбнулся Джим. — Вечером мы с Джейком перенесем его наверх.

После этого он беспокойно посмотрел на дверь комнаты, в которой жила Сэйдж, и сказал:

— Интересно, она еще спит? — Не знаю. Почему бы тебе не постучать — сразу бы узнал.

— Не хочу ее беспокоить, если она отдыхает. Слушай, Тилли, а почему бы тебе не зайти к ней и не посмотреть?

Тилли кивнула, встала, но тут же вновь уселась на прежнее место, потому что дверь сама отворилась и Сэйдж вошла в кухню.

Как всегда, при первом же взгляде на Сэйдж, сердце Джима отчаянно забилось. «Как она прекрасна! — подумал Латур. — В ее красоте есть даже что-то дьявольское, греховное». Своими глазами он пожирал лицо Сэйдж, затем жадно, словно раздевая, обежал взглядом ее стройное, гибкое тело. Платье совсем не скрывало плавных окружностей ее фигуры.

«Она похудела, — вдруг с тревогой отметил он. — Почему? Может, в том виноват Джон Стюарт?» Джим почувствовал укол ревности, но, отбросив его, встал и направился к вошедшей женщине.

— Привет, Сэйдж! — улыбнулся он. — Я слышал, тебя пытаются напугать?

— Да, стараются… — Сэйдж подошла к стулу, который ей предложил Джим. — Кому-то очень хотелось убить Рустера.

— Как ты думаешь, кто это может быть? — Латур сел рядом с молодой женщиной.

— Я подозреваю только Миланда или его молодчиков. Не думаю, чтобы у Рустера были серьезные враги.

— Во всяком случае, не такие, чтобы стрелять в него, насколько я знаю. Пожалуй, ты права. Это или Ларкин, или один из тех трех ничтожеств, что раньше входили в мою банду.

Джим задумчиво посмотрел в окно.

— А может быть, и нет. Они слишком трусливы, чтобы пытаться что-нибудь предпринять, если я поблизости… Если только им не сообщил кто-нибудь, что меня нет в городе.

Сэйдж покачала головой, не соглашаясь.

— Я пришла к выводу, что это, скорее всего, Миланд. Он очень хороший стрелок, — посмотри, он попал Рустеру почти в сердце.

Лицо Латура приобрело жесткое, непреклонное выражение, и тоном, не терпящим возражений, он произнес:

— Я приказываю тебе — ни шагу не делать за пределы этого здания, пока мне не удастся удостовериться, что этот Ларкин не болтается вокруг города.

Сэйдж криво усмехнулась, ее мягкие губы дрогнули.

— На этот счет можешь не беспокоиться. Я боюсь сегодня даже выходить на сцену и петь. Боюсь, что Миланд притаится в темноте и будет меня выслеживать.

— Этого не бойся. Я послежу за улицами, пока ты будешь петь.

— Спасибо, Джим, — от ее улыбки сердце у него пустилось вскачь, а пульс стал отдаваться даже в висках. Он уже и забыл, какой эффект оказывает на него ее улыбка. Когда Сэйдж спросила:

— «Как у тебя дела? Как идет строительство нового дома?», — Латуру пришлось сначала несколько раз судорожно глотнуть, прежде чем он смог, наконец, ответить:

— Сруб уже готов. Принялись за крышу. Со дня на день жду прибытия стада из пятисот голов; добавлю их к моим пятистам и начну свое дело с тысячи голов.

— Ого! — Глаза Сэйдж стали такими же круглыми, как и у Тилли. — Это огромное поголовье. Тебе придется нанять людей, которые помогут пасти такое огромное стало.

— Может быть. Иногда пастухи, которые перегоняют скот, остаются работать у новых владельцев стад. Подожду и посмотрю, сколько из них останется у меня, а потом найму новых людей.

На лицо Сэйдж легла печальная тень. У Джима на будущее все продумано, тогда как ее собственное будущее подвешено в воздухе. У нее нет ни малейшего представления, куда занесет ее судьба. До сегодняшнего происшествия она начала было думать, что Миланд, возможно, решил оставить ее в покое и вернуться к себе домой. Но теперь-то у Сэйдж не было никаких иллюзий. Ей снова придется стать, по сути дела, настоящей пленницей, которая не сможет и шагу ступить из салуна без провожатого. И ее эскорт будет постоянно рисковать — либо быть раненым, либо — убитым. Молодая женщина подумала о Рустере, и у нее мурашки побежали по коже. Больше она никогда не подвергнет опасности чужую жизнь.

— Почему такая печальная, Сэйдж? Что тебя огорчает? — Джим, не отрываясь, смотрел на дорогое лицо, озабоченное новыми тревогами, но от этого еще более прекрасное.

— Ничего и все! — Сэйдж горько засмеялась. — Такое ощущение, что живу в тюрьме или преддверии ада, что точнее, — и все время ожидаю, что что-то случится. У меня все время есть чувство, что когда это что-то произойдет, — добра от этого не будет.

Внезапно Джим Латур со всей остротой осознал, что больше всего на свете ему хочется обнять эту женщину, успокоить ее, сказать ей, что все в ее жизни будет отлично, а он всегда будет рядом, чтобы заботится о ней. Но, он бы солгал, если бы сказал такое Сэйдж Ларкин. Это обещание означает женитьбу, а это единственное, чего он не может себе позволить. И поэтому Джим сказал единственное, что мог сказать совершенно честно и искренне: « Отбрось свои страхи о Миланде, Сэйдж. Я позабочусь, чтобы он больше тебя не беспокоил.

Его слова были так откровенны и произнесены они были таким горячим, убедительным тоном, что Сэйдж почти поверила в то, что она услышала. Однако, ей было слишком хорошо известно, что, хотя Латур и сделает все возможное, Миланд — не тот человек, которого ожидает увидеть Джим. У ее деверя не бывает никаких угрызений совести. Он никогда не встретится с Джимом в честном поединке. Нет, этот человек будет прятаться в темноте, таиться за дверью, чтобы подстрелить свою жертву в спину.