Джим издал какой-то горловой звук и, просунув руку между собой и Сэйдж, начал расстегивать пуговицы на ее платье. Через несколько мгновений ее груди обнажились и всколыхнулись, словно два молочный бутона удивительно прекрасных цветов.

Неожиданно, Сэйдж пришла в себя и напряглась всем телом от прикосновения мужских ладоней к ее обнаженной коже. Дальше нельзя! Надо остановиться! Сегодня ночью этот человек будет спать в кровати с Реби. Она, Сэйдж Ларкин, не желает, чтобы с ней по быстрому повозились на сене, а потом так же быстро забыли.

На нее накатила волна мучительного, обжигающего стыда. Еще так недавно погиб ее Артур, а она уже в объятиях другого мужчины и чувствует такое желание, какого никогда раньше не испытывала. И хотя ее груди даже заболели, а все тело дрожало от неудовлетворенной страсти, она все же нашла в себе силы оттолкнуть голову и оторваться от таких желанных губ Джима. Латур, словно не веря, что это случилось, взглянул на нее, и молодая женщина увидела у него в глазах такую безумную страсть, что даже задержала дыхание. Однако, уже в следующее мгновение Джим разжал объятия и отпустил ее, а лицо вдруг сразу приобрело спокойное и чуть чуть виноватое выражение.

— Прости меня, Сэйдж, — от отступил от нее на шаг. — Я не смог сдержать себя.

Потом Джим отошел еще дальше и прислонился к столбу, поддерживающему крышу сарая. С верхних балок, вместе с сухими травинками, свешивались разные уздечки, поводья, металлические предметы и многое другое. Среди всего этого разнообразия вещей, назначения которых Сэйдж даже не знала, свисала длинная, отороченная бахромой куртка. Куртка была старой и потертой, но она вполне могла скрыть соблазнительные формы тела Сэйдж, поэтому Джим снял ее и подошел к женщине. Сэйдж молча, с благодарностью, приняла его заботу и сунула руки в рукава куртки.

— Ну вот, — криво усмехнулся Латур, — может теперь, когда ты спрятала свое прекрасное тело, мне удастся контролировать себя.

Сердце Сэйдж все еще билось учащенно, и дыхание прерывалось, но, скрывая волнение, она все-таки постаралась заговорить со своим спутником настолько спокойно, насколько смогла.

— Интересно, кому эта куртка принадлежала? — спросила она, словно ей это и вправду было интересно.

— Эта куртка принадлежит Джонни Легкая Нога, — Джим подошел к двери, которая все еще была отворена, и остановился, жадно вдыхая сырой, пропитанный влагой воздух в надежде, что его прохлада охладит кровь и успокоит воображение.

— Так это место принадлежит твоему кузену? — изумленно спросила Сэйдж, тоже подходя к двери, но остановившись все же на некотором расстоянии от Латура.

Джим покачал головой.

— Нет, это мой участок. Дом поджег один мой старый враг. Но раньше Джонти, с помощью моего брата, удалось угнать отсюда несколько голов скота и спасти их.

— Как ужасно! — воскликнула молодая женщина, сразу представив себе языки пламени над ее собственным домом. — Надеюсь, этот негодяй все-таки будет наказан.

— Уже… — мрачно произнес Джим, и голос его прозвучал тяжело и холодно, словно это говорил кусок льда, а не человек.

Они еще немного помолчали, глядя на дождь, который опять усилился. Позади, за их спинами, тихонько пофыркивала лошадь, медленно пережевывая сено, клочки которого свисали из яслей.

— Похоже на то, что стадо Джонти приумножилось, — спустя некоторое время произнес Джим, разглядев при вспышках молний море рогатых голов в четверти мили от них у реки. — Кажется, этой весной родилось много телят.

— Ну, и что ты будешь делать со всем этим скотом? — Сэйдж тоже разглядела стадо сквозь завесу дождя. Впрочем, теперь о присутствии большого количества животных можно было догадаться еще и по испуганному мычанию, которое раздавалось всякий раз, когда гремел гром.

— Сказать по правде, я и забыл про них, — по голосу Джима было ясно, что он и сам немало удивлен тем, что у него такое большое стадо. — Наверное, придется их перегонять на рынок и продавать.

Но еще в то время, как он говорил, внезапно ему в голову пришла другая идея. И, похоже, стоящая. Теперь, когда его старый и смертельный враг Панч лежал на глубине шести футов под землей, ничто не могло помешать ему отстроить дом заново и нанять людей, которые присматривали бы за фермой. Мысли Джима пошли дальше. А что, если вообще продать салун и стать владельцем ранчо? Что дела теперь у него пойдут — в этом он не сомневался. На этом деле он сможет прилично разбогатеть. И тогда не придется ли жителям Коттонвуда посмотреть на него совсем по другому?

Идея ему настолько понравилась, что он решил позже вернуться к ней и все как следует обдумать.

— Когда я была маленькой девочкой, — раздался вдруг голос Сэйдж, — то все время мечтала о том, что буду жить на ранчо!

Она улыбнулась, вспоминая свои детские мечты.

— Возле нашего дома и вокруг были обширные равнины. И если забраться на верхушку высокого дерева, то можно было увидеть дома на соседних ранчо и ковбоев, пасущих стада коров.

— А когда ты выросла, эти ковбои стали ухаживать за тобой? — пошутил Джим.

Сэйдж отрицательно покачала головой:

— Мы уехали оттуда, когда мне было шесть лет. Тогда я и встретила Артура. Он был единственным мужчиной, который ухаживал за мной.

Но сказав это, она припомнила, что, собственно говоря, Артур никогда за ней и не ухаживал. Просто не было никого другого, а он все время был рядом. А потом как-то само собой случилось, что они поженились.

На какой-то короткий миг Сэйдж подумала, что, наверное, все-таки много потеряла от того, что за ней не ухаживали.

Джим заметил ее печальный взгляд и спросил себя, о чем думает сейчас эта красивая и такая желанная женщина. И снова, как уже однажды, почувствовал укол ревности. Она вспоминает мужа? Наверное, все еще горюет о нем? Она очень редко говорит о нем.

«Да что ты себе никак места не найдешь? Мечешься туда сюда и забиваешь себе голову!» — прикрикнул он мысленно на себя, а потом раздраженно нахмурился. К счастью, дождь заметно стихал, переходя в мелкую морось, капли которой ярко заблестели в лучах вновь появившегося солнца. Тогда Джим сурово сказал:

— Давай-ка лучше поедем назад, а то не доберемся домой до темноты.

— Куртку оставить? — спросила Сэйдж, когда он вывел лошадь наружу и приготовил коляску к поездке.

В глазах Джима промелькнула улыбка.

— Нет, лучше оставь на себе. А то у мужиков глаза из орбит вылезут, если они тебя увидят. Это мокрое платье так удачно тебя облепило, что парням и додумывать ничего не придется.

— Ой, — тихонько воскликнула Сэйдж и поплотнее запахнулась в куртку, — тогда я верну ее Джонни, когда в следующий раз увижусь с ним.

На утопающую в грязи городскую улицу, ведущую к салуну, коляска въехала, когда солнце, красное и уставшее, уже садилось за горизонт.

— Иди быстренько «переоденься во все сухое! — приказал Джим, помогая Сэйдж вылезти из коляски. — Я не хочу, чтобы ты опять схватила воспаление.

И когда она пошла, старательно обходя лужи, он вдруг окликнул ее:

— Сэйдж! А что, если я приглашу тебя пообедать в том новом ресторанчике примерно через час?

Сэйдж помедлила, а потом обернулась к нему:

— Сожалею, Джим, но я уже пообещала Джону, что пойду туда с ним сегодня вечером.

— А! И когда же наш добрый доктор сделал свое приглашение?

— Прошлой ночью. Как только я закончила свое выступление.

— Ого! Похоже, старина Джон не хлопает ушами, всех обскакал.

Сэйдж нахмурилась.

— Боюсь, что я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, Джим.

— Да брось, Сэйдж. Ты же знаешь, что Джон ухаживает за тобой… приглашает на обед, просит прокатиться с ним в коляске. Неужели не то же самое делал твой муж до свадьбы?

Штука в том, что Артур никогда этого, действительно, не делал для нее, но она не собиралась рассказывать об этом Джиму Латуру. Вместо этого Сэйдж задала ему вопрос, причем такой, который не просто поверг его в замешательство, но и заставил крепко поломать голову над тем, что ответить — она сказала ему:

— Давай-ка выясним до конца, Джим. Ты взял меня с собой на прогулку, целовал, теперь приглашаешь на обед. Похоже, что это ты ухаживаешь за мной, а?

Джима будто столбняк хватил; он замер, ступив одной ногой на землю, а другой все также стоя на маленькой металлической ступеньке своего экипажа, желая или провалиться сквозь землю, или вскочить в коляску и умчаться куда-нибудь подальше. Разве он ухаживает за Сэйдж? Когда мужчина ухаживает за девушкой или женщиной, он имеет ввиду, что в будущем на ней непременно женится. Но с ним же все совершенно иначе, ничего подобного у него и на уме нет! Он ни на ком жениться не собирается. Но, говоря откровенно, его поступки, действительно, могут заставить Сэйдж думать, что он и впрямь ухаживает за ней, что у него есть определенные честолюбивые замыслы в отношении ее.

— Послушай, Сэйдж, — наконец сказал владелец салуна. — Я чертовски извиняюсь за то, что облапил тебя там, в сарае, я совсем не собирался так поступать и обещаю тебе, что впредь это не повторится. Прогулка в коляске и приглашение на обед были просто… товарищескими жестами.

Джим облегченно вздохнул — фу, кажется, объяснил. Хотя, сказать по правде, тут надо было вести речь не о дружбе. Он хотел Сэйдж Ларкин, желал ее так сильно, что в последнее время частенько не мог уснуть от желания. И единственным решением этой проблемы было, насколько он понимал, держаться от прекрасной вдовы подальше.

— Прости, пожалуйста, Джим, я тебя не правильно поняла! — Сэйдж была готова умереть от стыда и разочарования. Ну, конечно, красавец Джим Латур и не собирался за ней ухаживать. Что заставило ее думать обратное? И прежде чем он успел ей хоть что-нибудь ответить, она повернулась и поспешно бросилась в дом, все также старательно обходя грязные лужи, оставшиеся после ливня.

Джим смотрел ей вслед до тех пор, пока Сэйдж не скрылась за углом здания. Всем своим существом он желал бы окликнуть ее, вернуть назад. Но для чего? Что он может ей предложить? «И вообще, — подумал Джим, вновь залезая в свою коляску, — если есть на свете женщина, от которой мужику нужно держаться подальше, так это — Сэйдж Ларкин. Она, находясь рядом, совершенно подчиняет любого мужчину своему обаянию. По соседству с ней любого просто наизнанку вывернет от желания обладать ею. И прежде чем бедняга сообразит, что к чему, он уже будет стоять вместе с ней перед алтарем».