Она положила ладонь на руку Джима и тихонько сказала:

— Я знаю, что ты говоришь правду, Джим, и веришь в то, что сказал. Но Миланд… он не похож на нормального человека, который старается добиться всего открыто и отвергает всякие там уловки и ухищрения. Миланд — другой. Он может кружить, как стервятник над жертвой, дни, недели, если понадобится, будет выжидать месяцы, но все-таки доведет то, что задумал, до конца. Посмотри, как долго он выжидал, чтобы отомстить своему брату!

Джим укоризненно покачал головой, сдаваясь. Ее не переубедить. Страх перед этим человеком мешает ей думать спокойно и слушать доводы рассудка. Мужчина сжал ладонью тонкие, хрупкие пальцы Сэйдж и сказал:

— Надеюсь, что ты себя, по крайней мере, в салуне чувствуешь в безопасности. Если Ларкин такой хитрец, каким ты его описываешь, то он вряд ли сунется в дом, где полно мужиков.

— Да, здесь я себя чувствую спокойно, — улыбнулась ему Сэйдж.

— Ну вот и ладно. Завтра вечером начнешь выступать. Покопайся в гардеробе Джонти и выбери себе все, что хочешь.

После того, как Джим вышел из комнаты, Сэйдж еще некоторое время сидела, не двигаясь с места и глядя на Тилли. Наконец, она воскликнула:

— О, Тилли! Как ты думаешь, у меня получится?

— Конечно, у тебя получится и получится превосходно! — широко улыбнулась кухарка.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Сейдж перебирала платья Джонти уже, по крайней мере, минут двадцать. Даже не будь других обстоятельств и не собирайся она выступать на публике, ее все равно привела бы в волнение одна возможность примерить и поносить такие одеяния. В том маленьком домишке, в котором она и Артур жили столько лет, на гвоздиках висели простенькие домотканные платья из грубой шерсти или, в лучшем случае, из ситца, пошитые ее собственными руками. Сейчас она прикасалась к прекрасным творениям из шелка, тафты, муслина, созданным профессиональными портными… по меркам, снятым с Джонти. По счастью, у дочери Латура был почти такой же размер, как и у Сэйдж.

Она потерла уставшие глаза. Этой ночью ее сон был очень беспокойным. А вернее сказать, его практически не было. Сэйдж всю ночь ворочалась с боку на бок, в конце концов, сбила в бесформенную кучу одеяло и простыни, но сон не шел к ней. А когда ей все же удавалось немного забыться, являлись такие видения, от которых она тут же просыпалась. Ей казалось, что она стоит перед целой толпой мужчин с горящими от вожделения глазами, и от их похотливых взглядов с нее сваливается одежда деталь за деталью. Она пытается удержать материю руками, а к ней уже тянутся жадные цепкие пальцы и Сэйдж… просыпается в эту минуту, дрожа от страха и отвращения.

Сзйдж отбросила с лица тяжелые пряди волос и вновь посмотрела на платья, решая, какое выбрать. Больше всего ей понравились два: одно — из темно зеленой парчи, другое — из голубой тафты, но… какое лучше? Без совета тут не обойтись, а где взять опытного консультанта? У нее самой, несмотря на врожденный вкус, все же было очень мало опыта в том, как хорошо одеваться.

Сэйдж вновь, уже в который раз за сегодняшний день, почувствовала, что волнуется. Когда она сегодня утром мыла голову, у нее уже появилась мысль о том, что ее беспокойство напрасно. Ну, в самом деле, сегодня вечером, когда ей надо будет выступать, посетители настолько будут пьяны, что вряд ли вообще что-нибудь увидят перед собой. Так чего же она ломает голову над тем, какое платье одеть?

Часы в кухне стали отбивать время, и Сэйдж тяжело вздохнула: приближается минута, когда ей придется дебютировать в роли кабацкой певички. Какой стыд!

Она села на краю кровати и задумалась. Какой же крутой поворот претерпела ее жизнь в последние недели! Молодая женщина посмотрела на свои руки. «Вот, даже они изменились! За время болезни и вынужденного безделья руки стали гладкими и нежными. С кожи исчезли царапины, ногти блестят и ровно подстрижены, а не обломаны от постоянного перебирания земли, пересаживания, прополок и выполнения других бесконечных работ, которых на ферме огромное количество. На ее ладонях не осталось и следа от мозолей, тех толстых, грубых мозолей, которые, как она думала, сохранятся у нее на руках до самой смерти».

В дверь постучали, и Сэйдж, оторвавшись от самосозерцания, откликнулась:

— Войди, Тилли!

Однако, вовсе не высокая, худая кухарка вошла в комнату.

— Ой, это ты, Джим! — испуганно воскликнула женщина с отчаянием подумав о том, что едва одета. В эту минуту на ней было только легкая льняная сорочка, которую она накинула на тело сразу после купания.

Когда Джим закрыл дверь и двинулся к ней, сердце Сэйдж отчаянно забилось. Ах, как он был красив в своем костюме из черного тонкого сукна. Такой же черный тонкий галстук резко выделялся на первозданной белизне рубашки и, казалось, что если долго смотреть на него, то можно ослепнуть. Не случайно женщины на улице оглядывались вслед этому смуглому мужчине с длинными до плеч волосами и темно синими пронзительными глазами.

Сэйдж внезапно поймала себя на том, что ей ужасно хочется положить свои руки на его широкие плечи, прижаться к мускулистой груди, почувствовать прикосновение его губ. Она от смущения даже помотала головой, отгоняя отчетливое ощущение мужской руки на своем бедре и чувствуя, как немеют ноги и теплеет внизу живот от возбуждения. Что же с ней происходит? Почему ей в голову постоянно приходят такие мысли? Ничего подобного с Артуром у нее не было.

Джим понимающе смотрел на молодую женщину. Ее неуверенность не ускользнула от него, и он понимал, что сам в какой-то степени является ее причиной. Он почувствовал, что его спокойствие явно ему изменяет. Под легкой, почти воздушной, тканью отчетливо угадывались мельчайшие подробности ее прекрасной фигуры. По тому, как колыхались ее груди, когда она прошла по комнате, ему стало ясно, что под льняной сорочкой на женщине больше ничего нет.

Джим Латур чуть не заскрипел зубами и сунул руки в карманы, чтобы скрыть явно увеличивающийся холм в районе ширинки и не положить ладони на тонкую женскую талию. Он взглянул на кровать с разложенными на ней платьями и спросил:

— Ты решила, какое платье сегодня оденешь? Голос его был слегка хрипловатым от желания, и он кашлянул, стараясь не показать своего возбуждения.

Сэйдж покачала головой и отошла от туалетного столика, за которым она колдовала над своей внешностью при помощи щетки для волос и крохотных фарфоровых флакончиков с нарисованными на них красными розами.

— Я не могу решить, Джим, — сказала она, подходя к кровати. — Почему бы тебе не помочь мне?

Латур совершенно точно знал, какое платье ему нравится, но понадобилось не менее минуты, чтобы он смог успокоить свое сердцебиение и заставить внезапно потяжелевший язык шевелиться. Джим облизнул пересохшие губы и, боясь даже посмотреть на стоящую рядом маленькую женщину, сделал вид, что внимательно изучает достоинства каждого платья. Наконец, он указал пальцем на одно из них:

— Вот это, зеленое. Мне кажется, оно совсем как твои глаза.

Только после этого он решился посмотреть на Сэйдж. От него не ускользнули ее волнение и напряженность. От ее хрупкой беззащитности щемило сердце, и тогда он поднял руку, пальцами коснулся завитков ее волос, рассыпавшихся по плечам, и нежно произнес:

— Не беспокойся о своем выступлении. Тут совсем нечего бояться. Эта дикая компания непременно полюбит тебя.

Сэйдж страшно хотелось наклонить голову и прижаться щекой к пальцам Джима, лежавшим у нее на плече, ощутить силу и покой, исходящий от его рук. У нее даже мурашки побежали по спине — так велико было это желание. Но Джим мог не правильно истолковать ее движение, мог подумать, что она предлагает ему нечто большее, нежели просто дружбу и чего-то большего ждет от него. Она не должна допустить ничего подобного — по его собственному признанию, он до сих пор по прежнему любит Клео. Он ни за что не позволит себе отношений, которые свяжут его на всю жизнь, а меньше ей не нужно. И все-таки Сэйдж, затаив дыхание, стояла, боясь пошевелиться и желая, чтобы он не убирал свою руку с ее плеча подольше.

Внезапно Джим осознал, что вот уже несколько минут ласкает нежную кожу женщины. Он резко, словно обжегшись, отдернул руку и сделал шаг назад.

— Я там, в зале, устроил для тебя небольшое возвышение, — сказал он. — Нечто, вроде сцены. Там тебя никто не достанет. — Потом Латур положил руку на свой кольт, торчавший из кобуры, и широко улыбнулся, обнажив свои ослепительно белые зубы.

— За тобой присмотрит не только эта штуковина, но там еще будет и Джейк. Он приготовил тяжелую дубинку из здоровой дубовой ветки. А теперь, — Джим повернулся к двери, — Тилли угощает тебя своим фирменным соусом. После того, как ты подкрепишься, она поможет тебе одеться и сделать прическу. Между прочим, она очень приличный парикмахер и всегда делала прическу Джонти, когда та приезжала сюда сыграть в покер.

Сэйдж изумленно уставилась на Джима:

— Джонти играла в покер здесь, в «Кончике Хвоста»?

— Угу, представьте себе, — Джим усмехнулся. — Она играла до тех пор, пока дикий муженек не отвез ее к себе на ранчо.

— Ну и как же с ней обращались твои посетители?

— Ха, обращались превосходно! Интересно, кто бы осмелился поднять руку на дочь Джима Латура?! — Он насмешливо посмотрел на Сэйдж и добавил:

— И вряд ли найдется парень, который осмелится протянуть лапы к женщине Латура.

Сэйдж почувствовала, как у нее загорелось лицо. Она уже и сама не знала, нравится ей или нет то, что все считают, будто она спит с обворожительным владельцем салуна. Во всяком случае, это к лучшему, если все пирующие ковбои, чьи голоса были слышны ей сквозь тонкие стены, будут считать, что Джим спит с ней.

— Примерно через часик я зайду за тобой, чтобы представить тебя джентльменам, — произнес Латур, сделав шутливое ударение на слове «джентльмены».

Сэйдж сидела в кухне, протирая гитару тряпочкой, когда за нею зашел Джим.