«Неужели доктор решил поухаживать за своей очаровательной пациенткой? — спросил себя Джим и вынужден был ответить. — А почему бы и нет? Они с Сэйдж отлично подходят друг к другу. Примерно одного возраста; Джон — настоящий джентльмен, а Сэйдж — истинная леди».

Латур пытался уверить себя, что это будет просто здорово, если они полюбят друг друга и поженятся. Кроме всего прочего, тогда бы решился и вопрос о доме для Сэйдж и ее племянника.

Ему хотелось убедить себя, что это был бы самый лучший выход для всех.

Однако, глядя как Тилли накладывает картофельное пюре в тарелки и накрывает на стол, он, словно со стороны, услышал свой собственный голос, саркастический и желчный:

— Мне бы очень не хотелось, чтобы Джон в следующий раз смешивал свои личные интересы с профессиональными обязанностями.

— Что ты имеешь в виду, Джим? — изумленно посмотрела на него Сэйдж, в то время как Тилли торопливо отвернулась, чтобы скрыть свою ехидную усмешку.

— Я имею ввиду, что он опять влюбится и не станет заниматься тем, чем нужно. — Ответил Латур и пояснил. — Меньше года тому назад он влюбился в Джонти и страшно желал жениться на ней.

— Ну и что тут такого? — Тилли поставила тарелку с бисквитами рядом с блюдом, на котором лежало, источая удивительный аромат, жаркое, и села за стол сама. — Большинство мужчин влюбляются сотни раз, пока не встретят ту женщину, которая им нужна И каждый раз их новая любовь такая же сильная, как и предыдущая.

Кухарка бросила на Джима многозначительный взгляд, стараясь угадать, понял ли он ее намек.

— Глупости, так не бывает, если его первая любовь была настоящей! — С этими словами Джим подцепил на свою вилку два куска мяса, положил их себе на тарелку и передал жаркое Сэйдж.

Сэйдж отложила себе мяса и, прежде чем передать блюдо Тилли, посмотрела на Латура и спросила:

— Ты имеешь в виду такую любовь, какая была у тебя… к матери Джонти?

Джим испуганно посмотрел на Сэйдж, потом бросил укоризненный взгляд на кухарку, которая сосредоточенно накладывала себе картошку из кастрюли. Когда стало ясно, что Тилли настолько увлеклась, что не видит ничего вокруг и не променяет своего интересного занятия ни на какие сокровища мира, Джим опять посмотрел на Сэйдж и, натолкнувшись на ее внимательный взгляд, коротко ответил:

— Да…

Дальше ужин продолжался в тягостном молчании, которое нарушалось только звоном ножей и вилок.

Однако, когда Тилли принесла яблочный пирог, налила каждому по большой чашке кофе, напряженность несколько спала, возобновился разговор, но говорили они теперь, в основном, о нейтральных вещах.

Поужинав, Джим скрутил себе сигарету, закурил и вылез из за стола. Он пошел в угол комнаты, а потом сразу вернулся, держа в руках гитару. Очищенная от пыли, гитара приобрела прежнюю красоту и грацию, и увидевшая ее Сэйдж вскрикнула от восхищения, когда Латур передал ей инструмент в руки.

— Как она прекрасна, Джим! Совсем не такая, как у моего папы. У него была старая, потрескавшаяся.

— Ты можешь нам что-нибудь сыграть, Сэйдж? — с восторгом попросила Тилли. — Мне всегда больше нравились гитара и скрипка, чем пианино.

Сэйдж положила свои тонкие пальцы на струны, взяла аккорд и тут же поморщилась.

— Дайте мне сначала настроить, а потом посмотрим, что у меня получится. Я уже так давно не играла на гитаре.

Ей понадобилось немного времени, чтобы подтянуть струны, и в следующие полчаса она развлекала Тилли и Джима, тихонько напевая любимые песни и подыгрывая себе.

Когда пальцы у нее устали и она отставила гитару, Тилли, вытирая глаза кончиком платка и блаженно улыбаясь, сказала:

— Господи, я никогда не слышала ничего подобного, Сэйдж! Ты поешь, как ангел.

Молодая женщина застенчиво улыбнулась, а потом тихо рассмеялась:

— У нас в семье всем нравилось мое пение, но они были невысокого мнения о моем голосе. Уж, по крайней мере, никто не говорил, что он у меня ангельский. А мой брат Кейл обычно шутил, что мой голос похож на квохтание курицы, которая только что снесла яйцо.

Она посмотрела на Джима, который до этой минуты не проронил еще ни слова, и все восторженные похвалы Тилли тут же вылетели у нее из головы. Судя по рассеянному взгляду, он совсем не был тронут пением Сэйдж. Но от первых же слов Джима она растерялась и смутилась еще больше. Он сказал, задумчиво глядя на дымок сигареты:

— Я, кажется, придумал, как твой чудный голос поможет тебе, Сэйдж, заработать деньги. Их будет тебе достаточно, чтобы уехать из Коттонвуда… если ты по прежнему этого хочешь.

— Ты имеешь ввиду уроки пения? — в один голос спросили обе женщины: одна взволнованно, а другая — сомневаясь.

— Ну вы даете, девочки! — Джим покачал головой. — Кого же, интересно, она в этом городе будет учить петь? Ковбоев на ранчо или потаскух в соседнем доме? Ни одна добропорядочная жена не позволит подружке Джима Латура обучать своих чад чему бы то ни было.

Сэйдж вздрогнула, услышав, как Джим ее назвал, но промолчала. В конце концов, этот слух все равно уже распространился по городу. Прежде чем она что либо сказала, Тилли спросила:

— Ну и как же она тогда сможет зарабатывать пением? Я же понимаю, что ты шутил, когда предлагал ей стоять на улице с жестянкой.

— Она может выступать перед моими посетителями.

Сэйдж, не веря своим ушам, уставилась на Джима, а Тилли возмущенно воскликнула:

— Ты что же это, хочешь, чтобы Сэйдж пела перед пьяными ковбоями, шлюхами и парнями, которые уже одной ногой в тюряге? Да это же все равно, что бросить ее на съедение стае волков!

— Неужели ты думаешь, что я позволю хоть какому-нибудь парню до нее пальцем дотронуться? — Джим нетерпеливо поерзал на своем стуле. — Ну, знаешь ли, Тилли, я думал, ты обо мне лучше думаешь!

— Ну я… конечно, — растерянно начала кухарка, — если ты всегда там будешь, то, думаю, они к ней не сунутся.

— Даже если меня и не будет рядом, никто не посмеет обидеть подружку Джима Латура.

— Ну, это конечно, — нехотя согласилась Тилли. Потом она и Джим посмотрели на Сэйдж. Судя по печальному выражению ее лица, она, в отличие от Тилли, не очень-то поверила горячим уверениям Латура, что ей никто не причинит вреда. По ее мнению, то, что она будет подвергаться риску грубых ухаживаний со стороны пьяных посетителей, — только одна неприглядная грань такого занятия, и не самая, может быть, страшная. Совершенно невыносимым было другое — то, что она, Сэйдж Ларкин, всю свою жизнь прилежно посещавшая церковь и исправно заботившаяся о своей душе, должна будет стоять на сцене в салуне и петь толпе грубых мужчин, которые будут заигрывать с нею и с вожделением рассматривать ее.

Женщина даже съежилась при мысли о том, как низко она пала, если ей осмеливаются такое предложить. Это, определенно, дьявол устроил так, что она оказалась под крышей Джима Латура и обязана ему своим спасением.

Но даже возмущаясь тем планом, который предлагал ей владелец, салуна, и чувствуя боль при мысли о том, что ее, в общем-то, поставили на одну доску с женщинами, ублажающими мужчин не песнями, а совсем другим, Сэйдж не могла избавиться от мысли, что она должница Джима. Ведь это именно он так заботливо ухаживал за ней. Он спас ей жизнь и обеспечил защиту Дэнни. И если она может отплатить Джиму Латуру тем, что исполнит несколько песенок, — ну, что же, она как-нибудь наберется храбрости и споет.

Однако, это была первая реакция Сэйдж на то, что она услышала. Но по мере того, как она все больше думала над предложением Латура, тем больше оно ей нравилось. Ведь если все сказанное им окажется правдой, она очень скоро сможет заработать достаточно денег, чтобы перебраться в безопасное место, где Миланд ни за что не обнаружит их с Дэнни.

Тем не менее, когда Джим тихо спросил: «Ну так как, Сэйдж? Согласна ты или нет?» — она все-таки ответила безо всякого энтузиазма:

— Конечно, Джим, если ты хочешь, я буду выступать для твоих посетителей.

Сэйдж поймала на себе его внимательный взгляд и отвела свои глаза в сторону, а потом вниз.

— Я только сомневаюсь, что мужчинам понравится мое пение. Я ведь не знаю грубых и непристойных песен.

Из груди Джима вырвался вздох облегчения. Он и не надеялся, что будет так просто убедить ее в том, что этот вариант самый лучший.

— Не беспокойся, Сэйдж, этим парням понравятся твои песни, — он ободряюще улыбнулся. Хочешь верь, хочешь нет, но ребята, которые сейчас горланят там, в зале, не сразу родились такими отпетыми грубиянами и бабниками. У каждого из них были времена, когда их кто-нибудь любил… хотя бы родители… или хотя бы мать. Твои песни напомнят им об этих временах. И вот увидишь, эти грубияны засыплют тебя серебром и зелененькими бумажками.

И, не догадываясь, насколько печальным стал его взгляд, Латур добавил:

— Ты и опомниться не успеешь, как сможешь уехать от нас, куда захочешь.

Сэйдж собралась с духом и решила быть предельно честной.

— Джим, — сказала она, — я вовсе не хочу уезжать от тебя и Тилли. Вы были так добры ко мне и Дэнни, у вас мы чувствуем себя в безопасности. Я даже не знаю, что бы мы без вашей помощи делали. Но я знаю, что должна уехать. У меня все время такое чувство, будто Миланд где-то поблизости и только выжидает, чтобы набросится на меня.

Я теперь и вправду верю, что у него что-то не в порядке с головою. Об этом поговаривали в семье. Ты знаешь, то, что однажды ему показалось любовью, в любое мгновение может превратиться в ненависть к тому, кого он любил. И я его боюсь, Джим!

— Черт побери, Сэйдж! — горячо воскликнул Джим. — Почему ты никак не поверишь, что этот парень не сможет причинить тебе никакого вреда! Пока ты здесь — ты в безопасности. В большей, чем где бы то ни было!

«Да, — согласилась про себя Сэйдж. — Пока я остаюсь тут с тобой — я в безопасности. Ну, а что произойдет, если ты вдруг увлечешься мной? Только то, что я и вправду стану женщиной Джима Латура. А что произойдет потом, когда ты от меня устанешь и приударишь за следующей проституткой? Мне придется уезжать тогда. Чтобы сердцу было спокойнее и чтобы не рвать его потом, мне лучше сейчас, как можно скорее, уехать отсюда».