Кортни гадала, откуда этот неровный красный шрам на его смуглой щеке и кто и за что нанес ему эту рану. Шрам, правда, мало портил его лицо с густыми усами и двухдневной щетиной, лицо, которое могло бы быть высечено рукой Микеланджело. И все-таки он был больше похож на пирата, чем на спасителя.

Кортни усмехнулась и пожурила себя за то, что выпила чуть больше, чем нужно. Решив, что, пожалуй, стоит прилечь, она нетвердым шагом направилась к кровати, но наткнулась на пузатую раскаленную печь. «Аааа!» – кинулась она к зеркалу. На ее бедре красовалось безобразное красное пятно от ожога. Как же она теперь выйдет на сцену, если шрам от ожога останется на всю жизнь, пронеслось у нее в голове.

Кортни подавила рыдания. Зачем врать самой себе? Ее жизнь пошла под откос, когда она уже была на пороге славы. А теперь критики будут столь же беспощадны, сколь добры они были еще недавно. Они будут кричать, что она спасовала перед лицом успеха, а то, еще, чего доброго, разнюхают всю правду о смерти Сары.

Она снова поднесла кружку к губам. Коньяк пролился, и она вытерла рукавом подбородок. Когда-то критики хвалили ее работу, теперь же все это – прошлое, как стала прошлым Сара. Она зажмурилась от терзавшей ее душевной боли, но не смогла избавиться от видения окровавленного тела Сары.

Если бы только…

Опьянение не принесло ей избавления от терзавшего ее чувства вины. Почему она сразу не поехала в Оуклей Корт? Зачем она задержалась после того, как получила телеграмму от Сары? Может быть, ей удалось бы спасти ее.

Она снова легла на койку. Что должна была чувствовать Сара, в одиночестве истекая кровью? Неужели она хоть на мгновение не пожалела о своем решении? Она даже не попыталась спастись. Кортни не могла понять, как можно было дойти до такого унижения, потому что сама этой ночью, оказавшись перед лицом смерти, осознала всю бесценность жизни.

Бедная, доверчивая Сара.

«И все-таки, – размышляла Кортни, – Сара узнала любовь, испытала, что это значит – отдаться во власть мужчины, которому она была желанна. Да, но чем это кончилось! Надо ли доказывать после того, что случилось, как важно держать себя в руках?»

Кто же он – этот Брэндэн Блейк, из-за которого сестра, обычно такая осторожная, забыла обо всем, бросившись в его объятия? Были ли у него волосы, черные, как смоль, а глаза – как расплавленное золото? И что это такое – лежать в его объятиях? Что ощущала Сара, когда он целовал ее? Приводили ли его, прикосновения в трепет ее сестру?

Кортни стало тревожно от этих мыслей, но она отогнала их. Она вдруг поняла, что на самом деле думает о том, что бы она чувствовала, если бы лежала рядом с Шоном Кадделлом?

Она снова плеснула коньяка в кружку, испытывая отвращение от одной только мысли, что какой-то мужчина дотронулся до нее. Блейк и Мак-Дугал – скоты, наступит день, когда они оба заплатят ей за то, что разрушили ее когда-то спокойную и упорядоченную жизнь, за то, что они отняли у нее.

Ее веки горели от невыплаканных слез, пока она, наконец, не уснула.

Несколькими часами позже, когда «Ариель» шел полным ходом, Шон, закончив свои дела, решил отдохнуть, конечно, если эта фурия даст ему поспать.

– Кто она? – мучился он в догадках, – на гувернантку не похожа. – Он вынул из кармана изумрудное ожерелье и начал его рассматривать. Камни – один к одному. Изящное украшение, стоящее, наверное, целого состояния, оно могло попасть к ней только незаконным путем. Может быть, подарок любовника? – решил Шон, но тут же отбросил эту мысль, настолько она не вязалась со всем обликом этой девушки. У нее не могло быть такого богатого любовника – одежда ее бедна, белье тоже, а драгоценностей, кроме этих изумрудов, он не заметил.

Типичная служанка.

Эта хитрая девчонка играет на его добрых чувствах, на жалости к ней, а потом бросается на него как дикая кошка. В конце концов, он докопается до истины, но только не сейчас, после двух бессонных ночей, когда каждая мышца просит отдыха.

Он подавил зевоту и нажал на дверную ручку своей каюты. У него было единственное желание: залезть в свою койку и…

Ручка не поддавалась. Шон потряс дверь. Ни звука в ответ. Заперто.

– Проклятая девчонка! Открой!

– Уходите!

Как? Она гонит его прочь? Он спас ее от насильника, а она выгнала его из его собственной каюты, да еще пила его коньяк.

– Открывай, а не то я выломаю дверь!

– Уходи, болван, – послышался ее громкий, звучный голос.

– Болван?! – переспросил Шон, выругался и ударил в дверь плечом.

Дверь поддалась неожиданно легко, и Шон, ввалившись в каюту, упал на колени.

Миниатюрное создание, завернутое в пуховое одеяло, уютно устроилось в его кровати и приглушенно хихикало в кулачок. Так он и думал – она была пьяна. Пустая бутылка из-под коньяка валялась на полу. Он ногой отшвырнул ее.

– Как ты посмела запереться от меня в моей собственной каюте? – строго спросил он, направляясь к ней.

Она отпрыгнула к стене и вскрикнула от боли.

– Что еще?

Приподняв рубашку, она показала ему ожог.

– Боже мой! Как же ты ухитрилась?

– На меня напала ваша печь.

– Что за чушь, печь привинчена к полу. – Он отрезал лист алоэ, выдавил из него сок, полил им ожог на ее бедре и забинтовал ей ногу. – Ты вся состоишь из ссадин, и ожогов. Как только ты существовала до встречи со мной?

Подтянув к шее пуховое одеяло, Шейла пожала плечами и перевернулась на спину, не ведая того, какое впечатление она производит на Шона. Ее ресницы пошевелились, и менее заплывший глаз приоткрылся.

– Мне кажется, ты еще ни разу не плавала на корабле. Только этим можно объяснить такую неосторожность…

– Я бывала на кораблях много раз с… В ее тоне не было уверенности.

Шон чувствовал, что она что-то скрывает.

– С?.. – подзадорил он.

– С… с семьей, в которой я работала.

Он добавил в печку дров. Она явно врала, причем не очень умело.

– Хватит вопросов, я устала, – она зевнула, повернулась на бок и мгновенно уснула.

Шон сел на край кровати. Грудь Шейлы ритмично поднималась и опускалась. Она выглядела такой хрупкой – как нежный цветок. Тот недоумок на берегу жутко избил ее. Шон гневно стукнул кулаком по столу. Многое отдал бы он за то, чтобы насильник оказался сейчас перед ним: это дерьмо никогда в жизни не тронуло бы ни одну девушку. Каким скотом надо быть, чтобы так изуродовать это совершенное создание!

– Ты чародейка, и, кажется мне, сама не знаешь об этом, – прошептал он, глядя на ее чуть подрагивающие ресницы.

Шон разделся, чтобы смыть пыль и пот последних двух дней. Помывшись и переодевшись, он порылся в своих запасах и с ворчанием извлек другую бутылку коньяка. Наливая себе коньяк, он посмотрел на Шейлу:

– Представляю, как ты будешь себя чувствовать завтра утром!

Шейла что-то пробормотала во сне, про кого-то, кто умер. Желая понять, что она говорит, он наклонился над ней. Вскрикнув: «Отец!» – она вскинула руки, задев Шона по носу.

Защищаясь, Шон схватил ее за руки. Она проснулась с выражением боли на лице, по которому текли слезы.

– Убери руки! Пусти меня, грязный развратник. Ты… – Она вдруг замолкла, поняв, где и с кем находится и уже спокойно сказала: – Вы испачкали кровью мою рубашку.

Кровь капала у Шона из носа. «У нее расстроены нервы. Это несомненно», – подумал он.

– Ты хочешь сказать, мою рубашку?

– Да. Но рубашка все равно испорчена.

Она встала на колени и, подняв подол рубашки, осторожно вытерла ему нос. Глядя на прекрасные линии ее тела, он изо всех сил старался не выдать своего восхищения.

– Как ты себя чувствуешь? Ты бредила.

– Да, ничего, – отвечала она таким тоном, словно не было причин для беспокойства. Он принюхалась. – Что это за запах?

– Табак?

Она сморщила нос и отрицательно покачала головой.

– Сандаловое дерево?

– Сандаловое дерево. Я была уверена, что это тот самый запах. – Она ткнулась носом в его голую грудь. – Мне он нравится.

– Ты… Вы простудитесь. – Это было смешно, но он чувствовал себя в ее присутствии как застенчивый школьник.

– Вы сейчас говорите, как Тильда.

– Какая Тильда?

– Это… служанка… там, где я работала.

«К черту служанок», – подумал Шон. Сейчас его заботило то, что в брюках у него растет напряжение без малейшей надежды на облегчение.

Шейла посмотрела на него так, будто увидела его в первый раз.

– А что ты видела во сне? – спросил он.

Ее лицо заметно омрачилось.

Кортни не хотелось рассказывать о своем кошмаре этому незнакомцу, слова вырвались помимо ее воли:

– Я… Я тонула в крови. – Она вся дрожала от ужаса, у нее тряслась голова, и даже слегка подрагивало одеяло, подтянутое к подбородку.

– В чем дело? – спросил Шон, вопросительно подняв брови.

– Меня знобит, – ответила она тихим голосом.

– Этот человек на берегу… Это он тебе снится?

Кортни покачала головой:

– Это моя сестра. Она… умерла недавно.

Выдав свои чувства, она почувствовала себя совершенно беспомощной. Ей не следовало пить коньяк. Теперь она не в состоянии контролировать свои мысли и поступки. Она снова увидела себя четырехлетней девочкой, сжавшейся в углу детской и не понимающей, почему не приходит папа, чтобы рассеять ее страхи.

Она с мольбой взглянула на Шона. Кадделл взял ее за руку.

– Я здесь, с тобой. Я дам тебе все, что нужно, – говорил Шон, поглаживая ее шею и плечи.

Кортни отдалась охватившим ее чувствам, о существовании которых она доже не подозревала. Нежными движениями пальцев Шон осторожно прикоснулся к ее израненной нижней губе, а она облизнула те места, которых коснулись его пальцы, чтобы удостовериться, не сошла ли кожа.

– Мне… мне нужно… – Ее голос звучал неуверенно, так как она сама не знала, чего хочет.

– Ну что, что, дорогая? Чего ты хочешь? – шептал он.