— Кто же ты? — прошептала Элизабет, скользнув взглядом ниже. Комок застрял в горле, когда она заметила на шее красавицы знакомое до боли изумрудное ожерелье, и серьги, на которые она ранее не обратила внимания, пленная удивительными глазами девушки с портрета. Элизабет отказывалась верить тому, что видит. Красивое богатое платье нежно зеленого цвета из дорогой парчи, украшенное драгоценными камнями и расшитое золотыми нитями. То самое платье, которое привез ей в качестве подарка Алекс Флетчер, барон Ридсдейл. Платье и изумруды, принадлежавшие когда-то другой. Элизабет пошатнулась, от охватившей ее боли. Приступ оказался таким резким, что у нее перехватило дыхание и потемнело в глазах. Нет сомнений, девушка с портрета умерла. И скорее всего, по вине Алекса. Как иначе ее платье и драгоценности оказались у него? Та часть ее души, которая еще верила в его невиновность, шепнула ей, что у всего есть объяснения. Может, эта девушка как-то связана с бароном? Родственница, кузина, любовница…. Но другая, та, что давно не лелеяла надежд, поведала другую правду. Алекс был здесь. Он видел этот портрет и эту девушку. Платье и драгоценности — трофей и память о совершенном преступлении.

И лишь для того, чтобы подтвердить свои догадки, Элизабет встала на колени и прочитала надпись внизу портрета, выведенную красивыми золотыми буквами. Мария Дарлинг, графиня Мельбурн. 1535 год.

"Я твой самый страшный кошмар, дорогая баронесса. Я граф Ричард Мельбурн. И у вас есть кое-что, что принадлежит мне".

В один миг все встало на свои места. Элизабет упала на ковер, лишь чудом не опрокинув подсвечник с горящей свечой. В мире не осталось ничего святого. У Бога есть причины гневаться на смертных. А у каждого смертного найдется причина, чтобы убивать и мстить. Но там, в тени этих битв, в руинах распрей между сильнейшими, есть те, кто должен стать жертвой на алтаре сражений, и их кровь, их слезы омоют истории о победителях и побежденных. Нет никакой правды, никакой силы, никакой веры, нет ничего святого в войне, и никакого оправдания мести, если слезы проливают невиновные. "Разве мои слезы могут заглушить чью-то боль?", сокрушаясь, думала Элизабет Невилл, глядя, как неровные языки свечи откидывают кривые тени на портрет Марии Мельбурн. " Мы обе пострадали в бойне, затеянной нашими мужьями. Испытав все муки ада на грешной, окропленной кровью земле, там, на святых и укутанных покоем и бесконечностью небесах, ты продолжаешь плакать, глядя на деяния своего мужа. Видимо, твоей любви и молитв ему было недостаточно. Недостаточно, чтобы жить дальше, оставшись человеком, которого ты знала".


— Ты нашла нитки? — спросила Мэри Бренон, взглянув поверх своего рукоделья, на вошедшую Элизабет. Белизна лица и растрепанные волосы сразу бросились в глаза Мэри. Взгляд таил отрешенность и печаль. Она молчаливо приблизилась и села рядом с подругой, прижав руки к груди.

— Что случилось, Лиз? — встревожено спросила Мэри, тронув Элизабет за плечо. — Тебя кто-то обидел?

— Нет, Мэри. Никто не обидел. Я не нашла нитки. Извини меня.

— Ничего страшного. Ты не должна извиняться. Используем другой оттенок. Все равно никто не заметит. Ты уверена, что ничего не случилось? — девушка обеспокоенно заглянула в глаза подруги, но, как всегда, ничего не смогла в них прочитать. Элизабет Невилл, как никто другой, умела скрывать чувства и эмоции. Ее глаза всегда были холодны и спокойны. Иногда в них вспыхивал гнев, но и это в последнее время случалось крайне редко.

— Мэри, а граф был женат? — спросила Элизабет спустя какое-то время. Лицо Мэри напряглось, она, прищурив глаза, посмотрела на тщательно разглаживающую на коленях ткань рукоделия девушку.

— Почему ты спрашиваешь?

— Ты бы сказала мне, или нет? Тебе приказали ничего мне не рассказывать?

— Элизабет…

— Нет, Мэри. Не нужно лишних слов. Ты знала, чьи это покои, и позволила мне пойти туда. Почему?

Взгляды девушек встретились. Печальная, полная сожаления улыбка тронула красивые губы Мэри Бренон.

— Я вижу, как ты страдаешь. Я понимаю, как это больно, когда тебя гнетет неизвестность и непонимание происходящего. Я дала слово молчать, меня здесь не было, когда все произошло. Никто не выжил в ту страшную ночь. Ни один человек.

— Те таблички… — прошептала Элизабет, лицо ее озарилось страшным подозрением. — Он не просто так приказал меня привязать к столбу. Это было своего рода жестом мести.

— Да. Монумент памяти погибшим, на табличках вырезаны их имена. Имя моей старшей сестры среди них. Я знаю не много, но даже этого не могу поведать. Я поклялась хранить тайну.

— Большего и не нужно. Мне кажется, что я все поняла. Мой муж захватил замок, убил всех, кто здесь находился, и уехал, прихватив с собой Луизу, единственную выжившую в той резне. Он привез ее мне, представив, как служанку. Луиза Чарлтон была трофеем Алекса Ридсдейла, а не подарком, как он сказал. И платье с украшениями тоже.

— Платье? — недоуменно нахмурив брови, переспросила Мэри, отложив вышивание.

— Да, платье, точно такое же, как на портрете. И еще украшения. Дорогие золотые украшения с изумрудами. Это был его свадебный подарок. Окроплённый кровью…. Вырванный из рук умирающей. Как я могла так заблуждаться? Алекс казался мне самым светлым, самым умным и красивым.

— Лиз. Послушай меня. — Мэри взяла Элизабет за руку и развернула к себе. — Это так и было. В тот момент ты верила ему, любила его. Он действительно сильный и красивый твой Флетчер. Но это война. И здесь нет благородных героев. Это пограничная область, где царит хаос и жесткость. Иначе не выжить. Законов нет, короля нет. Только власть меча и кинжала.

— Нет оправдания подобным зверствам, во имя бы какой цели они не творились. — покачала головой Элизабет. Глаза ее ожесточенно сверкнули. — Мой отец, и дед, и прадед, все они воевали во имя короля, за него и для него. И никогда я не слышала, даже в перешептываниях слуг не было намека на что-то похожее на деяния моего супруга. Я не могу поверить, что все правда, ведь тогда получается — все это время я любила негодяя, зверя, я ждала помощи от варвара, нисколько не лучшего, чем тот, что пленил меня. Алекс Флетчер виноват в том, что я оказалась здесь, но даже пальцем не пошевелил, чтобы спасти меня. Он заслужил месть и гнев Мельбурна, но платить по счетам пришлось мне. МНЕ, Мэри. Разве это справедливо? Мы каждый день ходим в часовню, чтобы молиться. Но почему же наш Бог не пощадил меня? Не протянул мне руку помощи в трудную минуту. Согрешила не я, а именно мне посланы испытания. Я сделала все, чтобы с честью выдержать их. Я выжила. Я прошла испытания, но где награда? Неужели это еще не все?

— Элизабет. — горько прошептала, обнимая яростно выплевывающую слово за словом Элизабет Невилл, и прижимая ее голову к своему плечу. — Теперь ты знаешь правду. Пусть она не облегчит твоей боли, но ты должна знать.

— Я боюсь, Мэри. — прошептала Элизабет, уткнувшись лицом в пышный рукав подруги. — Боюсь, что это только начало.

— О, Лиз. Не нужно так думать. Когда-нибудь все закончиться.

— Когда? Я здесь уже целый год. Мельбурн не собирается освобождать меня. Не могу понять, чем теперь я ему полезна. Всем понятно, что Флетчер не собирается вызволять меня. — Элизабет отстранилась от Мэри и встала. Спрятав руки подл белый фартук, она опустила голову, разглядывая изрядно потертые носы своих туфель.

— Ах, Мэри, я теперь и сама не знаю, хочу ли освобождения. Что ждет меня там? И кто? Мне не отмыть мое имя. Муж забыл обо мне, да, и я сама не захочу его больше видеть. Луиза вышла замуж и упорхнула, а мне предстоит влачить свои дни в одиночестве. Я почти забыла, что воспитывалась, как леди. Может, это был лишь чудесный сон сумасшедшей служанки? — Элизабет подняла лицо, на котором играла ироничная улыбка.

— Нет. Любому, кто взглянет на тебя, не смотря на бедную одежду, и мозоли на руках, станет ясно, что ты леди, леди Элизабет Невилл. Породу не сотрешь, не спрячешь за грязью. Ты здесь давно, но слуги до сих пор не принимают тебя, как равную, что бы ты не делала.

— Кроме тебя. — заметила Элизабет.

— Я тоже не забываю, кто передо мной. Но я рада называть тебя своей подругой, не смотря на то, что когда-то это было не так. Не многим повезло узнать тебя ближе.

Элизабет горько рассмеялась.

— Если бы ты знала меня прежнюю. Я была такой высокомерной и эгоистичной. Мои служанки и горничные, должно быть, ненавидели свою госпожу, и я их за это не виню. Богатство и власть, безграничная любовь отца испортили меня, внушив ложное ощущение вседозволенности. Я и помыслить не могла, что однажды буду тереть полы и вышивать гобелены для комнат графа.

— И в этом твоя сила, Элизабет. Испытанные страдания не обозлили тебя, не сделали черствой и бесчувственной.

— Я узнала цену маленьким радостям жизни. Я стала понимать, как много значат в этом мире человеческое тепло и преданность. Но вовсе не испытания помогли мне открыть истину. А ты. И Луиза. Вы верили в меня и защищали, когда я сама себя презирала. Так сложно было принять заботу Луизы, ее доброе отношение и сочувствие, когда в моей душе горел огонь ненависти. Она не могла сделать для меня больше, но хотела. Я знала, чувствовала это, и я благодарна ей даже за это желание. Я не знаю, что сделает со мной Мельбурн, когда вернется. Как накажет за смерть Купера, но, если мне суждено умереть, я буду знать, что остались те, кто будет горевать обо мне, кроме отца и братьев. Я узнала боль, унижения, стыд и отчаянье, но я узнала и любовь ближнего, и дружбу.

— Все это очень трогательно, миледи. Но я бы хотел увидеть рубашки, которые вы обещали мне сшить.

Вздрогнув от неожиданности, Элизабет повернулась в сторону насмешливого властного мужского голоса, подобно грому в ясный день разрушившего уединение двух девушек. Сердце ее заметалось, подобно раненной птичке, но взгляд наткнулся на пеструю вышивку украшающую плотную ткань перегородки, отделяющей гардеробную от покоев Луизы. Прижав руку к груди, Лиз попыталась утихомирить бешено бьющееся сердце. Сделав шаг назад, она испуганно выглянула из-за перегородки. Самые страшные подозрения оправдались. Ричард Мельбурн собственной персоной стоял возле кровати Луизы, небрежно облокотившись плечом на один из резных столбиков, поддерживающих балдахин. Несмотря на охвативший ее ужас, девушка не могла не заметить, как хорошо он выглядит. Удлиненный узкий колет темно-фиолетового цвета, одетый поверх шерстяного обтягивающего серого дублета с высоким воротником, подчеркивал его высокую стройную фигуру и изобиловал драгоценными камнями и богатой вышивкой, узкие черные штаны демонстрировали развитую мускулатуру ног, но противоречили моде на широкие короткие сборчатые панталоны, длинные кожаные сапоги были начищены до блеска, и это обстоятельство говорило о том, что граф вернулся не только что. Он успел отдохнуть, переодеться и принять ванну. Черные волосы все еще были влажными, и завивались возле воротника в непослушные колечки. Граф казался отдохнувшим, уверенным и спокойным. Но Элизабет уже была знакома с резкими переменами в его настроении. Внешняя сдержанность и довольство еще ни о чем не говорили. Возможно, в этот самый момент Мельбурн замышлял нечто ужасное, и готовил против нее новый план мщения.