Окончив купание, граф собственноручно обработал раны там, где смог дотянуться, и надев халат, оставленный Луизой, подвязал его широкий кушаком. Сонливость, напавшая на него, во время принятия горячей ванны, улетучилась. Маленькой негоднице удалось рассердить его. Куда маленькой девочке понять хитроумные политические маневры. В отличии от сестры, Мельбурн не сомневался в верности выбранной тактики короля. Если бы это было не так, черта лысого он бы поехал в Камберленд. Иногда чтобы понять истинный смысл политических решений и их правильность, нужно взглянуть на них сквозь призму веков, а не руководствоваться личными мотивами. Генрих Тюдор не должен быть добрым и лояльным, он не обязан нравиться всем. Он — король. Причем, не самый глупый, и войдет в историю, как великий правитель и реформатор.

Мельбурн провел пятерней по влажным волосам и босиком пошел к кровати. Тряхнув за плечо мирно посапывающую во сне Мадлен, он грубо сказал:

— Вставай и проваливай вон.

Девушка открыла глаза.

— Что? — не поняла она.

— Вон. Я сказал. — повторил Ричард. — И забери свой шиллинг. Ты его с лихвой отработала.

Мельбурн бросил девице монету, которую она поймала налету. "Вот это реакция, с иронией подумал он. Мадлен села, нисколько не стесняясь своей наготы, а потом встала и спустившись с постели, подобрала одежду, и вышла из его покоев, ни разу не обернувшись. Почувствовав отвратительный привкус во рту, Ричард не смог заставить себя лечь на нагретое шлюхой место. Уже давно знакомая боль сдавила грудь. И виной были вовсе не ушибленные ребра. После смерти Мари…. После трагической ужасной гибели Мари Чарлтон эта боль возвращалась каждый раз после очередной физической близости с совершенной чужой и часто легко доступной женщиной. Это не было чувством вины. Он больше не мог предать Мари. Она была похоронена вместе с их сыном. Они тлели в холодной земле, а он никак не мог научиться жить один. Чувство потери и одиночества порой становилось таким сильным, что он переставал дышать. Закрывая глаза, Ричард пытался воссоздать лицо жены, но вспоминал только окровавленное мертвое тело в своих руках. Если бы можно было на миг вернуться назад. Еще раз прикоснуться к ее шелковистой коже, услышать тихий и нежный голос, мелодичный смех, увидеть смущенную улыбку и печальные глаза. Если бы он мог простить себе ту покорную грусть, с которой Мари прощала ему то, не стоило прощать. Сейчас он бы многое сделал иначе. Он бы бросил мир к ее ногам…. Как мало времени отмерил им Бог. Как глуп и жесток порой бывал сам Ричард. Как поздно мы понимаем, что единственное, что имело для нас смысл, единственное, что заставляло нас идти вперед, что дарило нашему сердцу покой и мир, потеряно безвозвратно.

Мысли о прошлом сводили с ума. Жуткие картины пережитой боли стояли перед глазами, словно насмешливая картинка Дьявола, испытывающего его терпение и силу духа день за днем. Ричард боялся, что кошмары никогда не оставят его. Кто-то жуткий и беспощадный нацелился на его душу, без устали царапая острыми когтями незаживающую на сердце рану. С глухим стоном отчаянья граф встал с постели. Он не мог отдать себя сну, не мог забыться. Один и тот же ад. Кровь, боль, растерзанные тела, мертвые пустые глаза, крики отчаянья осиротевших в одночасье детей, отцов и мужей. Граф не мог забыть, как возвращаясь домой с триумфальной победой, встретился лицом к лицу с Сатаной, точнее делами его приспешников. Плавающие во рву мертвецы со вспоротыми животами, сваленные в груду в центре площади обезображенные тела, стая голодных воронов и запах разлагающейся плоти, сожжённые дома, залитые кровью комнаты и коридоры. Смерть и сейчас смотрела на него из каждого угла. Познакомившись с ней так близко, уже нельзя забыть, нельзя расстаться… Она ждала, она уходила и возвращалась снова. Но Ричард больше не боялся ее. Ему нечего было терять. Больше нечего.

Единственное, что сейчас могло ему помочь, это большая порция вина. Только в нем он находил короткое забвение. Еле держащийся на ногах от усталости и ломоты во всем теле, Мельбурн прошел к мягкому ковру к столу. Кувшин был наполовину пуст, но его изможденному организму будет достаточно и этого. Огонь в камине почти потух, но в покоях все еще было тепло. Взгляд Ричарда остановился на тлеющих углях. Они были абстракцией его жизни. Уже отпылавшие свое, но упрямо теплящиеся на выжженном пепелище. Граф пил прямо из кувшина, вытирая рот и подбородок, по которому текли сладковатые капли, рукавом халата. Прислонившись спиной к стене, обитой деревянными панелями, он ждал, пока пьяный демон овладеет им. Но желанное забвение не приходило. Как же сейчас граф ненавидел себя, свою слабость и неспособность справится с накатившим отчаяньем и бессильной яростью.

Уловив слабое шевеление перед остывающим камином, он только сейчас заметил маленькую хрупкую женскую фигурку, зябко съежившуюся на циновке. Белая длинная рубашка, забрызганная кровью, задралась почти до самых бедер, обнажая длинные стройные ноги, согнутые в коленях и прижатые к груди, лицо скрыто облаком белоснежных волос, в которых вспыхивали отблески потухшего огня. Тонкие белые руки крепко сжимают подушку, тщетно ища в ней тепла. Болезненный спазм где-то глубоко внутри, заставил его вздрогнуть. Он не видел ее, когда вошел в покои. Он, вообще, ее не видел. День за днем, убивая в ней желание жить, безжалостно и систематично уничтожая и унижая всеми возможными способами, граф признавал в девушке только жену своего врага, не пощадившего никого, кто был дорог Ричарду, разорвавшего его жизнь и душу в клочья.

Но Элизабет Невилл заставила его посмотреть на себя, когда спокойно и уверенно вытащила брошенный им кинжал из головы мертвеца. Он запомнил ее холодный сдержанный взгляд, в котором не было ни страха, ни отвращения, ни боли. Ни одна женщина не имеет права быть такой сильной, такой выносливой и такой дерзкой. И, простят его Боги, за такое кощунство, но сейчас он завидовал ей. Не смотря на то, что, он был в этом почти уверен, им сняться одни и те же кошмары, от которых леденеет кровь и пропадает сон, у Элизабет Невилл еще было то, чего навсегда был лишен граф Мельбурн. У нее была надежда. А надежда дарует силы жить дальше, придает определенный смыл всем страданиям, выпадающим на долю, и веру, что там, в конце страшного пути еще будут счастье и награда за все мучения и пережитые унижения. У него были козырные карты на руках и возможности превратить эту слабую сильную девушку в подобие его самого. Ричард мог забрать у нее то единственное, за что она цепляется в этом аду, но видит Бог, он больше этого не хотел.

Не отдавая отчета собственным действиям, не задумываясь о мотивах и последствиях, повинуясь мгновенному порыву, граф Мельбурн медленно подошел к спящей и присел рядом с ней. Даже во сне Элизабет Невилл почувствовала его присутствие. Она вздрогнула и резко втянула воздух, тело ее напряглось, дыхание стало сбивчивым и неровным. Теперь он всегда будет ассоциироваться у нее с угрозой и болью. Ее собственный Дьявол, превративший безоблачную жизнь в руины, нанесший самое страшное для женщины оскорбление, и до сих пор не объяснивший причины.

— Вы живы, милорд. — сухо констатировала очевидный факт Элизабет Невилл. Голос ее был глухим и тихим. Еще не до конца проснувшись, она подняла голову, откидывая за спину белокурую гриву волос. Ее руки не отпускали подушку, словно она могла защитить его от нее. Но Ричард не знал, что под подушкой девушка крепко сжимает кинжал.

— Вы расстроены? — иронично спросил Мельбурн, поднимаясь на ноги. Она смотрела снизу вверх на его мрачное, освещаемое рыжими всполохами, лицо, покрытое синяками и кровоподтеками. Сильное тело было облачено в длинный широкий парчовый халат глубокого синего цвета, расшитый красными и серебряными нитями и схваченный на талии широким черным поясом. Волосы цвета воронового крыла влажными завитками обрамляли идеально вылепленное лицо с высокими скулами и твердым волевым подбородком. Ярко-синие глаза, оттеняемые богатой тканью одежды, хранили в тайне от целого мира всего мысли и чувства. Непреклонный, жестокий и сильный мужчина. Тот, кого никто не пожелает увидеть в числе своих врагов. Элизабет знала вкус его изощренной жесткости. Беспощадный к противникам, и преданный тем, кто ему дорог. Ее ВРАГ. Первый в жизни враг. Ненависть к нему так долго скручивала страх в кольцо презрения и ярости, что она перестала бояться.

— Нет, милорд. — покачала головой Элизабет Невилл, садясь на своем импровизированном ложе, и вытягивая перед собой ноги. Одной рукой она натянула подол рубашки на колени, а другой продолжала прятать под подушкой оружие, которым не преминула бы воспользоваться, прояви он хоть каплю агрессии. Но граф не казался ей опасным. Впервые наедине с ней он был спокойным и отстраненным, словно погрузившимся в свои личные мысли и думы.

— Я не расстроена. — добавила она, глядя в сумеречные глаза своего врага. — Из двух зол, я бы, пожалуй, выбрала вас, милорд. Что-то подсказывает мне, что ваша фантазия, наконец, иссякла, и я потеряла для вас ценность, как предмет, на котором вы оттачивали свою изощренную изобретательную жестокость.

— Вы рано обрадовались, миледи, я просто чертовски устал сегодня. — Мельбурн неожиданно улыбнулся. Элизабет напряженно следила за меняющимся выражением его лица, ища в нем подвох и тайный зловещий смысл… и не находя. Его прежние улыбки всегда подразумевали плачевный для нее результат. Он впервые улыбнулся ей, как…, как равной. И это принесло боль. Гораздо легче переносить страдания под личиной невидимой и случайной жертвы, чьи чувства и мысли не ставятся в расчет. Есть только одна цель — уничтожить. Грубо, безжалостно и цинично.

— Боже мой, вы опечалены тем, что я не оскорбляю вас, не бью, не ставлю на колени. — изумленно догадался Мельбурн, безошибочно прочитав растерянное и горькое выражение ее глаз.