— Ась, ты на меня за что-то сердишься? 

 — Я? Нет, не сержусь, — не слишком убедительно соврала Ася, которую его вопрос застал врасплох.

 — А мне показалось…, — смущённо пробубнил он. — Точно не сердишься?

 — Точно, — сказала она, на этот раз более ровным тоном.

 — Ты какая-то расстроенная. Что-то случилось? — упорно допытывался он.

 Она не знала, что ему ответить. Ей вдруг припомнился тот их разговор, когда он попросил её пообещать, что в случае, если у неё возникнут какие-то личные проблемы, она обязательно ему об этом расскажет. Она тогда с лёгкостью дала ему обещание. Это было всего несколько дней назад, а кажется, что с тех пор успела пролететь целая вечность. Разве могла она тогда предположить, какого рода проблема у неё возникнет? Ну и как с ним этим поделиться? Сказать ему в лоб, что ей ужасно плохо, потому что она сходит с ума от ревности и подозрений? Задать прямой вопрос о том, что её так мучительно гложет всё это время?

 С того злополучного момента, когда Ася подслушала не предназначенный для её ушей разговор, она не знала покоя и никак не могла избавиться от назойливого желания знать, насколько глубоким было его чувство к Лин, и что в его сердце от этого чувства всё ещё осталось. То, что что-то точно осталось, не вызывало у неё никаких сомнений. Она не понимала, что именно ею движет, побуждая доискиваться правды, несмотря на то, что, с какой стороны ни взгляни, а это желание сложно было назвать разумным. Она пыталась унять его, вполне отчётливо осознавая, что копаясь в чужом прошлом, рискует изменить что-то, и далеко не в лучшую сторону, в собственном будущем. Но это желание требовало удовлетворения, требовало напористо, агрессивно, не считаясь с разумными доводами. Она словно вдруг оказалась у какой-то призрачной черты, которая обязывала её сделать выбор — выбор между знанием правды и неведением. Удовлетворением обычного женского любопытства тут и не пахло. Обычное любопытство не сопровождается щемящей болью в груди и тем характерным сосущим ощущением под ложечкой, которое способен вызвать только страх. Правда могла оказаться жестокой и разрушительной. Но с такой же долей вероятности правда могла подарить ей вожделенный душевный покой, который она так неожиданно утратила. Пятьдесят на пятьдесят. Один шаг за черту в пока ещё скрытое за плотным туманом неизвестности пространство, и, либо твёрдая почва под ногами, либо падение в пропасть. Оставаясь в неведенье, она, на первый взгляд, рисковала значительно меньше, но сомнения, которые в этом случае остались бы при ней, могли в результате оказаться не менее разрушительными, чем самая жестокая правда.

 Она посмотрела ему прямо в глаза и почему-то задала не тот вопрос, который собиралась задать.

 — Петя, ты меня любишь? — спросила она.

 — Да, — не колеблясь ни секунды, не отводя взгляда и не выказывая ни малейшего удивления, твёрдо ответил он.

 — Скажи, что любишь меня, — потребовала она, удерживая его взгляд.

 — Я тебя люблю, — произнёс он так серьёзно и весомо, что это прозвучало, как клятва. Казалось, он почувствовал, насколько важно ей сейчас это услышать. Возможно даже, что для него самого было не менее важно сказать ей это.

 Его тон и то, что она отчётливо видела в его глазах, не оставляли сомнений в том, что он говорит правду. Ася решила, что этой правды ей достаточно, и никакую другую правду знать она не хочет.

***

 Никите не удалось переупрямить Лин и уговорить её пропустить в этот день поход на пляж, но он приложил все усилия к тому, чтоб у неё не осталось ни единого шанса снова обгореть. Он тщательно контролировал время её пребывания на солнце, педантично отсчитывая каждую минуту, а после очередного захода в воду обмазывал её защитным кремом с ног до головы.

 — Ник, ты меня достал! Сколько можно меня намазывать?! Я уже похожа на кусок сала — такая же жирная и скользкая, — в конце концов возмутилась Лин. — Оставь меня в покое! Всё должно быть в разумных пределах.

 — Ничего, потерпишь. Кашу маслом не испортишь, — категорично заявил Никита, крепко удерживая её за руку и продолжая методично размазывать крем по её телу. — Это лучше, чем потом в бреду валяться.

 — Ну, всё, хватит уже! — раздражённо вывернулась Лин из его рук. — Я пить хочу.

 Она наклонилась за бутылкой с водой, но та оказалась практически пустой.

 — Я схожу за водой, а ты сиди тут и не смей вылезать из тени, — сказал Никита.

 — Ты же намазал меня кремом! Через такой слой не то, что солнечный луч, стрела не пробьётся. Я с тобой пойду, — попыталась настоять на своём Лин.

 — Я сказал сидеть и не высовываться из тени, — приказным тоном заявил Никита и тронулся в лагерь.

 — Раскомандовался тут. Он бы ещё на цепь меня в каком-нибудь тёмном подвале посадил, чтоб я не перегрелась, — пробурчала Лин, обращаясь к Петру, сидевшему неподалёку, и скорчила в адрес Никиты недовольную гримаску, но потом всё же послушно уселась на подстилку, над которой нависал защитный экран.

 — Он просто старается о тебе заботиться, — пожал плечами Пётр и понимающе ей улыбнулся.

 — Такой заботой он мне совсем житья не даст, — хмыкнула Лин и тоже ему улыбнулась.

 — Лин… ты правда вчера обгорела на солнце, или это то, о чём я думаю? — многозначительным тоном выдал Пётр, пользуясь моментом, пока их никто не слышит. Остальные члены команды в это время были заняты игрой в мяч.

 — Я просто обгорела, не волнуйся, — заверила его Лин, сразу уловив суть вопроса.

 — Ты не думаешь, что Никите, всё-таки, лучше знать…? — после небольшой паузы осторожно поинтересовался Пётр.

 — Нет, не думаю, — жёстко отрезала Лин.

 Пётр немного помолчал, сосредоточенно глядя куда-то в сторону, потом снова повернулся к Лин и спросил, чуть понизив голос:

 — А мне ты скажешь, если что-то снова будет не так?

 Она пару секунд молча смотрела ему в глаза, потом согласно кивнула. В её взгляде неожиданно проступило что-то, что отозвалось в его душе непонятной тревогой.

 — Петя, ты береги себя. Ладно? — вдруг тихо и очень серьёзно сказала она.

 — Ладно…, — озадачено пробормотал он. Хотел ещё что-то сказать, но в поле его зрения попал Никита, который уже спускался с насыпи, и он осёкся.

 Лин проследив за направлением его взгляда, тоже повернула голову в сторону насыпи, поднялась с места и сделала пару шагов навстречу Никите.

 —Вот, держи, — протянул ей Никита бутылку с водой.

 Остальные ребята как раз закончили играть в мяч и собрались купаться. Ася позвала Петра, и он ушёл вместе со всеми.

 Лин сделала несколько глотков, поставила бутылку на место и повернулась к Никите с самым невинным видом.

 — Вот спасибо тебе, мой хороший, ты спас меня от жажды, — проворковала она, повисая у него на шее и плотно к нему прижимаясь.

 — Лин, отцепись от меня, — рассмеялся Никита, сразу сообразив, в чём тут подвох, и попытался стряхнуть её с себя, но Лин, прежде чем разжать объятья, хорошенько об него обтёрлась и испачкала его жирным кремом, которым он намазал её с перебором.

 — Ну вот, теперь ты такой же жирный и скользкий, как я. Здорово, правда? — хихикнула она.

 — А что, мне нравится, — поддержал её тон Никита. — Намажь-ка мне ещё и спинку таким же макаром, — заявил он с лукавым блеском в глазах.

 — Ага, сейчас я тебя намажу. От всей души постараюсь. Долг платежом красен, — шутливо-угрожающим тоном заявила Лин.

 Она взяла флакон с кремом, вывалила себе на ладонь порцию, которой хватило бы, чтоб намазать слона, и бросилась к Никите, пытаясь обойти его со спины. Тому вначале удавалось увернуться, но она всё же изловчилась и шлёпнула его ладонью по спине.

 — Ладно, я сдаюсь, — сказал Никита, изображая покорность, и стоял смирно, пока она размазывала крем по его спине и плечам. — Хороший крем, пахнет так приятно, — произнёс он, зачерпнув ладонью изрядную порцию крема со своего плеча и поворачиваясь к Лин. — А чем это ты лицо испачкала?

 — Где? — озадачилась Лин.

 — Да вот здесь, — спокойно ответил Никита, быстро приложив жирную ладонь к её щеке.

 — Ах ты, паршивец, — рассмеялась Лин, в свою очередь провела пальцами по его плечу и мазнула его по лицу. — Вот тебе!

 Они ещё какое-то время дурачились, а потом побежали к морю отмываться.

***

 После обеда погода неожиданно испортилась. Внезапно поднялся сильный ветер, небо с невероятной скоростью заволокло грозовыми тучами, и на палаточный городок обрушился мощный ливень. Все обитатели городка попрятались в укрытия, пережидая непогоду.

 Роман, как и все, отсиживался в своей палатке. Ливень был таким сильным, что густые сосновые кроны не могли сдержать его напор. Дождь звонко настёгивал брезентовую крышу тугими струями, вода лилась непрерывным потоком и даже заливалась в палатку через порожек, но Роман почему-то не счёл нужным опустить заслон. Он устроился почти у самого входа, вдыхая полной грудью прохладный влажный воздух, и смотрел сквозь плотную пелену дождя на расплывчатые силуэты намокших соседских палаток и сосновых стволов, которые казались какими-то нереальными, приобретая сходство с прозрачными акварельными образами, созданными художником-виртуозом.

 Стихия бесновалась недолго. Дождь закончился так же внезапно, как и начался, тучи мгновенно испарились, и солнце засияло с новой силой. Роман сразу выбрался из палатки наружу. Он выпрямился в полный рост, потянулся, разминая тело, и ненароком задел рукой сосновую ветку, стряхнув с неё изрядную порцию воды себе на голову. Холодные капли потекли ему за шиворот. Роман поёжился, отряхнул ладонью воду с волос и переместился ближе к границе рощи, где деревья стояли не так плотно. Вокруг было безлюдно. Видимо, другие обитатели городка предпочли выждать, пока всё кругом подсохнет. Роман обвёл взглядом обстановку и заметил знакомую девичью фигуру. Ольга двигалась откуда-то из глубины рощи к своей палатке, осторожно пробираясь между деревьями, аккуратно отводя от себя руками намокшие ветки. Вероятно, она Романа тоже заметила, потому что траектория её движения вдруг резко сместилась в сторону. Судя по всему, Ольга не горела желанием сталкиваться со своим соседом, однако, Роман неспешно двинулся ей наперерез.