У Никиты в душе бушевали страсти. Сердце кололо старой и, как оказалось, не отпущенной виной. Было страшно от ощущения, что всё сейчас снова рухнет. Ещё было жутко обидно от осознания того, что даже если он наизнанку перед Лин вывернется, всё равно никогда уже не сможет добиться от неё прежнего доверия и не сумеет доказать ей, что его искреннее и глубокое чувство к ней не имеет ничего общего с его подмоченной репутацией. Это было безумно больно, и вопреки здравому смыслу почему-то ужасно хотелось причинить боль, обвинить и обидеть в ответ.

 — Если уж на то пошло, мы с тобой квиты, — ядовито выдал он, поддавшись этому желанию. — Ты тоже времени зря не теряла и компенсировала себе моральный ущерб.

 — О чём это ты? — опешила Лин.

 — Да о том самом. Хочешь сказать, у тебя с Петенькой ничего не было? — обвиняющим тоном заявил Никита. — Ни за что не поверю. У него же на лбу написано, что он интеллигент до мозга костей. Такие, как он, дерутся только в исключительных случаях, а он сам на меня попёр, хотя наверняка догадывался, что я могу уделать его одной левой. Стал бы он лезть из-за тебя на рожон, если б ему нечего было терять, — говорил он, нисколько не сомневаясь в своей правоте. — Заметь, я ведь ни разу не поднимал эту тему, потому что считал, что ты имела тогда право на то, чтоб мне отомстить, и ещё потому, что я дорожу нашими отношениями и хочу их сохранить. Но факт остаётся фактом. Ты, вообще-то, могла бы счесть это достаточно веской причиной, чтоб перестать держать на меня зло.

 Лин какое-то время возмущённо на него взирала, не находя, что сказать.

 — Он намного лучше тебя, — со злостью выдала она.

 — Да кто бы сомневался, — презрительно хмыкнул Никита, в котором говорила сейчас слепая обида, целиком затопившая его сознание. — Он ведь весь такой порядочный, рассудительный, никогда не ошибается, глупостей никогда не делает, любить умеет по-настоящему, как положено, честно, преданно. Да ещё и маг, к тому же. Куда уж мне, обычному раздолбаю, с моими тяжкими прегрешениями, до этого благородного и безупречного рыцаря-супермена. Жалеешь, небось, теперь, что такой шанс упустила?

 — Вот я дура, — фыркнула Лин. — И куда мои глаза смотрели? Поверила тебе, идиоту.

 —Дура и есть! — рявкнул Никита ей в лицо. У него было жгучее желание сказать ей ещё какую-нибудь гадость, от бессилия ужалить побольнее, но на него словно кто-то повелительно шикнул, заставив умолкнуть.

 Лин пару секунд с остервенением смотрела на него, потом в её глазах проступила решимость. Сознание Никиты будто острой спицей внезапно пронзило мыслью о том, что Лин сейчас исчезнет. Обида вдруг затухла в нём, словно её залили пеной из огнетушителя.

 — Нет, Лин! Подожди! — воскликнул он дрожащим от волнения голосом, осторожно протянул к ней руки, опасаясь спугнуть, и взял её за плечи. — Посмотри на меня. Зачем мы с тобой так? У нас ведь нет никакого повода для того, чтоб обижать друг друга.

 Лин почему-то не сопротивлялась, внимательно его слушала и как-то странно смотрела на него, словно медленно возвращаясь к реальности откуда-то из забытья.

 — Лин, если ты думаешь, что я могу ещё раз осознанно поставить под угрозу наши отношения, значит, ты не представляешь, что я тогда пережил. Ты даже не представляешь, что ты для меня значишь. Я сам не представлял, пока чуть не потерял тебя. Зачем мы мучаем друг друга какими-то прошлыми обидами? Мы же можем быть счастливы вместе. Мы же оба этого хотим, — уверял он её, совершенно не понимая, откуда берутся нужные слова и как ему удаётся сохранять ясность мысли, когда его душа и тело так холодеют от страха, будто он идёт по минному полю с завязанными глазами.

 Лин отвечала ему каким-то растерянным взглядом.

 — Иди сюда. Вот так, — тихо сказал он, прижимая её к себе.

 Она позволила ему себя обнять.

 — Прости меня. Слышишь? Прости, или убей, — в отчаянье шептал он ей на ухо. — Меньше всего на свете я хотел причинить тебе боль, но причинил. Я всё, что угодно отдал бы за то, чтоб ты смогла забыть об этом, чтоб ты мне верила, как раньше. Ты так нужна мне, Лин, я не могу снова тебя потерять.

 Лин слушала его, и старая обида, которая по какой-то непонятной причине так неожиданно всколыхнулась и поднялась из глубины души, таяла, как грязный прошлогодний снег, с болью, со стоном испарялась, уходила, отпускала её.

 —Я верю, — прошептала она и обняла его в ответ. — Я тоже не хочу тебя потерять.

 Он молча прижал её к себе плотнее. Она почувствовала, что его объятье стало каким-то напряжённым, немного отстранилась и взглянула на него. Он отвернулся в сторону, чтоб она не могла заглянуть ему в глаза. Плотно сжатые губы предательски подрагивали, выдавая его состояние.

 — Боже мой, Ник, прости меня, я не хотела, — виновато пробормотала она, прижалась к нему и замерла, давая ему возможность прийти в себя.

 Какое-то время они напряжённо молчали.

 — Прости, — скорчила она виноватую рожицу, заглядывая ему в лицо, когда почувствовала, что он успокоился. — Не злишься на меня?

 — Уже нет, — серьёзно ответил он. — А ты на меня?

 Она отрицательно помотала головой. Помолчала немного, потом сказала, смущённо:

 —Честное слово, я не знаю, что на меня нашло. Сама не понимаю, что со мной такое было. Глупость какая-то… Прости, я абсолютно не по делу на тебя наехала…

 — Знаешь, я, честно говоря, всё время опасался, что что-то такое обязательно произойдёт рано, или поздно… Наверное, даже ждал этого…, — как-то устало сказал он. — Ну, может, это и к лучшему, что мы всё выплеснули наружу. Может, теперь всё встанет, наконец, на свои места, и мы сможем начать всё заново.

 — Конечно, мы сможем, — кивнула она и снова обняла его.

 Он обнял её в ответ, молчал какое-то время, а потом вдруг поинтересовался нарочито безразличным тоном:

 — Ты правда считаешь, что он лучше меня?

 — Кто? — недоумённо спросила Лин, не сразу уловив суть вопроса.

 — Пушкин, Александр Сергеич, блин, — буркнул Никита раздражённо.

 Она взглянула на него и усмехнулась. Выдержала паузу и сказала:

 — Если хочешь знать, ты ошибаешься насчёт того, что я тебе отомстила. Ничего такого не было.

 Никита ничего не ответил, но она заметила торжество в его взгляде.

 — Я с ним целовалась, — прибавила Лин из вредности.

 — Ну… так мне и надо, — вздохнул Никита, не слишком правдоподобно изображая покорную обречённость. Потом порывисто обнял её и поцеловал.

 У неё создалось впечатление, что он пытается что-то доказать ей. На самом деле, в доказательствах не было никакой необходимости, но Лин предпочла дать ему возможность привести убедительные аргументы в свою пользу.

***

 Ася побежала за угощением для щенка. Оказавшись в лагере, она забралась в одну из палаток и стала искать сыр и печенье в рюкзаке с провизией. Она перетряхнула весь рюкзак, сыр нашёлся, а вот печенья там почему-то не оказалась. Ася сложила содержимое рюкзака обратно и стала думать, куда они с девчонками могли засунуть пачку с печеньем. Пошарила по углам, заглянула в другие сумки и рюкзаки. Безрезультатно. Уже даже стала подозревать Дэна, отличающегося своей слабостью к мучному и сладкому, в том, что тот мог всю пачку слопать утром, но потом вдруг припомнила, что один пакет Лиза уносила после завтрака в другую палатку. Вполне могло случиться, что пачка с печеньем попала как раз в тот пакет. Ася выбралась наружу и полезла в другую палатку. В этой палатке размещались Лиза с Дэном и Лин с Никитой. Асе понадобилось какое-то время, чтоб обнаружить нужный пакет, потому что Лиза запихнула его в дальний угол и навалила на него кучу вещей.

 В тот момент, когда Никита догнал Лин возле лагеря, и они занялись выяснением отношений, находясь как раз неподалёку от своей палатки, Ася шуршала пакетом, откапывая в нём печенье, и не сразу обратила внимание на звуки ссоры, доносившиеся снаружи. Но Лин с Никитой ссорились так громко, что не услышать их было просто невозможно. Опознав Никиту и Лин по голосам, Ася невольно стала напряжённо прислушиваться к их разговору, не столько из любопытства, сколько из-за возникшего чувства тревоги.

 Ася попала в команду седьмого этажа общаги исключительно потому, что была девушкой Петра. Ещё она сдружилась с Лизой. С остальными ребятами у неё были скорее приятельские отношения, чем дружеские, но ей нравилось их общество. Ей приятно было быть частью их компании и то, что кто-то в этой компании так бурно ссорится, не могло её не обеспокоить.

 Из обвинений, которые Лин обрушила на Никиту, и из его ответных гневных реплик легко можно было сделать умозаключения о некоторых пикантных подробностях их взаимоотношений, о которых Ася раньше не имела понятия. Эти подробности наверняка не были предназначены для чужих ушей, и Ася не слишком уютно чувствовала себя в роли невольного свидетеля их ссоры. Впрочем, Лин и Никита сами не слишком заботились о конфиденциальности своего разговора. Самозабвенно скандаля, они орали друг на друга во весь голос, совершенно не беспокоясь о том, что кто-то может их услышать. 

 Асе всегда становилось сильно не по себе, когда кто-то из её друзей, или близких ссорился между собой. Если бы в её власти было как-то положительно повлиять на ситуацию, она с готовностью сделала бы это, но влезать в чьи-то личные разборки было, по меньшей мере, глупо, да и бессмысленно. Подслушивать тоже было как-то неловко. Стараясь не слишком громко шуршать, чтоб не выдать своё присутствие, Ася быстренько довела ревизию содержимого пакета до конца и обнаружила в нём, наконец, злополучную пачку печенья. Осторожно положив пакет на место и прихватив своё печенье, она сделала движение к выходу, намереваясь вернуться на пляж и надеясь, что Лин и Никита, стоявшие за палаткой с противоположной от входа стороны и занятые выяснением отношений, её не заметят. И тут до неё вдруг донеслись слова Никиты, сильно её озадачившие и заставившие тихонько вернуться на исходную позицию, чтобы лучше всё слышать.