Он напряжённо молчал какое-то время, не решаясь выпустить её из объятий, потом спросил глухо:

 — Почему? Я что-то не так сделал, да?

 — Ты? — растерянно пробормотала она, отстраняясь и поднимая на него глаза. — Да нет, конечно! Ну что ты такое говоришь? Не в этом дело… Я просто сама себя сейчас не понимаю. У меня так муторно на душе, что я сама не знаю, что творю. Прости меня, пожалуйста, за то, что я тебя в это втянула.

 — Ты его любишь? — сдавлено выдал он после небольшой паузы.

 Она вскинула на него глаза, потом отвела взгляд в сторону и, плотно сжав губы, отрицательно помотала головой.

 — Он меня предал, — жёстко сказала она, но её слова отдавали горечью.

 Повисла пауза.

 — Я бы никогда тебя не обидел, — вдруг с горячностью выдал Пётр.

 Это прозвучало ужасно по-детски. Он сам это почувствовал, и его щёки привычно запылали, но на этот раз он не позволил смущению взять над собой верх. У него возникло ощущение, что терять уже абсолютно нечего, и в душе вдруг поднялась волна какой-то отчаянной решимости.

 — Я тебя люблю, Лин, — твёрдо заявил он. — Я очень тебя люблю. Пожалуйста, не отталкивай меня, оставь мне хоть малюсенькую надежду… Я отлично всё понимаю. Я буду ждать сколько угодно. Ты можешь абсолютно не беспокоиться о моих чувствах. Всё зависит только от твоего желания, Лин… Если только я не совсем тебе… Целуюсь я, наверное, ужасно…

 К концу тирады его решительность, видно, уже капитально повыветрилась, потому что последнюю фразу он пробубнил отчаянно краснея.

 — Ну что ты несёшь? — улыбнулась Лин. — Нормально ты целуешься.

 То, что она услышала от него, не так уж мало для неё значило. На душе потеплело, и боль в сердце немного поутихла, словно из него выдернули занозу.

 — Знаешь, ты мне очень нравишься. Очень, — сказала она, дёргая его за пуговицу на рубашке. — Мне всегда так уютно и спокойно с тобой рядом. И твои чувства мне совсем не безразличны. Ты такой... ты… Очень хороший, в общем… Просто, у меня есть проблемы, в которых я так и не разобралась. Мне кажется, неправильно будет, если я сейчас что-то тебе пообещаю.

 — А ты… ты не обещай, — тихо сказал он. — Если без обещаний…? Я тебе совсем не нужен?

 — Петь, ты… дело, ведь, не в моём желании, или нежелании, — сказала Лин, подняв на него глаза. — Я бы очень хотела, правда…Только ты ведь хочешь, чтоб тебя любили, а я никого сейчас не способна любить. Никого. Я только ненавидеть могу, — покачала она головой. — Мне, наверное, лучше пока быть одной. Злая я сейчас.

 — Не надо так говорить, Лин, — он осторожно её обнял и прижал к себе. — Ты не злая, тебя просто обидели. Это пройдёт. У тебя всё будет хорошо. Всё обязательно будет хорошо.

 Лин не сдержалась и расплакалась.

 — Мне плохо, Петь, — хлюпнула она ему в грудь.

 — Я вижу… Знаешь, на самом деле, человек ведь очень рационально устроен, — вдруг глубокомысленно заявил он. — Ему предоставлено право иметь на всё своё мнение, он имеет возможность смотреть на вещи и события под разными углами и вправе относиться к ним так, как считает нужным. Нужно уметь этим пользоваться. В критических ситуациях это выручает…

 Лин перестала хлюпать и подняла на него удивлённый взгляд.

 — Ты о чём?

 — Ну… я хотел сказать, что любую сложную жизненную ситуацию, какой бы болезненной она ни была, стоит попытаться спокойно и по возможности отстранённо проанализировать, и разобраться, что в ней от тебя зависит, а что нет. Во-первых, такой анализ отвлекает от переживаний, во-вторых, это частенько позволяет сделать вывод, что ситуация не такая уж безвыходная и неуправляемая и, возможно, изменить её в лучшую сторону. Ну, а в-третьих, даже, если окажется, что в самой ситуации невозможно ничего исправить, есть же ещё возможность принять её, как данность, и изменить к ней своё отношение.

 Он рассуждал так обстоятельно и с таким серьёзным видом, что Лин стало смешно.

 — Петь, да ты философ, — хихикнула она, утирая слёзы.

 — Да блин, станешь тут философом поневоле, когда тебе вечно везёт, как утопленнику, — скорчил Пётр кислую мину, но тут же улыбнулся. — Вот видишь, тебе уже смешно. Отсюда мораль — душевное состояние зависит от настроя, который мы можем сами себе создать.

 — Ты, как я понимаю, из тех людей, для которых пресловутый стакан с водой всегда наполовину полон, — тепло улыбнулась ему Лин.

 — А что, разве есть ещё какие-нибудь варианты? — шутливо пожал он плечами.

 — Вот это-то мне в тебе и нравится больше всего.

 Их взгляды зацепились друг за друга. Лин где-то в глубине сознания отдавала себе отчёт в том, что, вероятно, поступает неправильно и эгоистично, но в его поцелуе было столько искреннего чувства, и у неё самой была такая острая потребность в том, чтоб испытывать не злость и обиду, а теплоту и доверие, что она позволила себе забыться.

 — Я могу сделать тебе больно. Это будет паршиво, — всё же шепнула она ему между поцелуями, сделав слабую попытку вернуть и его, и себя к действительности.

 — Плевать. Я не стану жаловаться, — ответил он, с трудом справляясь с голосом. — Сейчас ты со мной.

Глава 11. Свет клином. 

 Пётр плохо спал ночью и проснулся со странным смешанным чувством. Вчера вечером ему довелось испытать за короткий промежуток времени весь диапазон самых ярких эмоций от отчаянья до сумасшедшего счастья. Вчера на короткий миг всё показалось ему ясным и правильным, но это ощущение исчезло, как только Лин ушла к себе, а он остался один на один со своими мыслями.

 Ему очень хотелось верить в то, что она не только утешения искала в его объятьях, и в то, что он сам ей небезразличен, но сейчас, при свете дня, эта надежда казалась ему почти иллюзорной. Он уже готов был поддаться унынию, но вовремя вспомнил о том, что надежда, даже самая дохлая, обязана, согласно правилам, умереть последней.

 Разумно предпочтя действие нытью и ожиданию у моря погоды, Пётр после занятий направился к Лин с твёрдым намереньем не сдавать своих позиций. Он решил принять тот факт, что они с Лин теперь гораздо больше, чем просто друзья, за аксиому, чтоб не допускать в чувствах разброда. Это придало ему решимости и вернуло душевное равновесие.

 Впрочем, покою, видно, не судьба была поселиться в душе Петра надолго. У двери в комнату Лин его ожидал пренеприятнейший сюрприз. Никита, собственной персоной, маячил в коридоре с букетом в руках. Этот факт вначале крайне озадачил Петра. Он на миг растерялся, не зная, как ему следует поступить. Но пока его сердце учащённо тарахтело, переполняясь смятением и ревностью, а мозг лихорадочно перебирал варианты возможных в такой ситуации действий, ноги продолжали движение в сторону места назначения. Оказавшись у двери Лин, Пётр, демонстративно не обращая никакого внимания на Никиту, постучал в дверь, хотя было понятно, что Лин ещё не пришла с занятий. Никита, озадачившись этим обстоятельством, уставился на него весьма недоброжелательно.

 — Тебе чего тут надо? — соответствующим тоном поинтересовался он, сразу припомнив слова Лин о том, что у неё кто-то есть. Расположение, которое вызвал у него Пётр при знакомстве, растаяло без следа.

 — А тебе чего тут надо? — заносчиво ответил вопросом на вопрос Пётр.

 Любые конфликты всегда были для Петра чем-то крайне нежелательным, неестественным, и болезненно им переживались, поэтому он по возможности всячески их избегал. Он страшно нервничал сейчас, но его нервозность, вероятно под воздействием ревности, которая сейчас захлёстывала его с головой, трансформировалась в отчаянную агрессивность, которая до этого момента была ему абсолютно не свойственна.

 — Слушай, хлюпик, это комната моей девушки, и тебе абсолютно нечего тут делать, — угрожающе двинулся на него Никита.

 — Она вовсе не твоя девушка, и это мне непонятно, с какой стати ты тут околачиваешься со своим букетом. Вали отсюда! — распетушился Пётр, поддаваясь психозу, окончательно теряя свою рассудочность и забывая о чувстве самосохранения.

 — Че-го?!

 Пётр почувствовал, что его, вероятно, будут сейчас бить. Он никогда в жизни не дрался. Когда был малышом, никогда не участвовал в традиционных детских конфликтах из-за игрушек, поскольку всегда был готов с радостью отдавать собственность в общее пользование в силу своего бесхитростного склада. Когда подрос, научился находить необходимые слова, позволявшие ему с лёгкостью разруливать ссоры со сверстниками, и был до этого момента глубоко убеждён в том, что не существует конфликтов, которые нельзя было бы урегулировать с помощью разумных доводов. Сейчас же, возможно со страху, а возможно, просто потому, что в этой ситуации он при всём желании не сумел бы найти достаточно веских и убедительных аргументов, Пётр, разом позабыв о своей ярой приверженности к пацифизму, не дожидаясь, пока противник нанесёт удар, вмазал ему первым.

 Сражение было недолгим, Пётр, не имеющий необходимых в таком деле навыков, довольно быстро был отправлен в нокаут. Однако, справедливости ради надо заметить, что в результате этой стычки противник унёс с поля боя не многим меньше ссадин и синяков, чем досталось драчуну-дебютанту Петру, букет был со злостью отправлен Никитой в мусорное ведро, а сам Никита на сегодня, похоже, оставил мысль об ухаживаниях, распсиховавшись и разозлившись на Лин. Пётр решил, что ему не стоит испытывать муки совести по этому поводу. На войне, как на войне, а в любви каждый сам за себя.

***

 У Петра под глазом наливался фингал, носом шла кровь, губа распухла, и, судя по ощущениям, кое-где на теле имелись приличные кровоподтёки, но он с лёгкостью счёл бы свои боевые раны за трофеи, если б не одно обстоятельство. Пётр был озабочен тем, что ему вряд ли удастся скрыть следы драки от Лин, а объясняться с ней по этому поводу ему очень не хотелось бы. Он предпочёл по-быстрому покинуть место происшествия, чтоб она не застукала его тут в таком нелицеприятном виде.