Лучше уж вот так сейчас просто оборвать все, пока у меня еще есть способность держаться на плаву, а не когда я по глупости ступлю на эту зыбкую поверхность его сиюминутных чувств, а потом окажется, что все это мираж, а под ногами трясина. И вообще, разве, приезжая домой, я планировала оставаться? Нет! О чем тогда вообще речь?

Я поднялась и пошла по лестнице в свою комнату, решив, что все повернулось, может, и не слишком красиво, но, наверное, это был минимальный ущерб из возможных, зайди все между нами дальше. Беру полную ответственность на себя за все, что было. Как и за то, чего не будет. Скорее всего, еще до отъезда я увижу Арсения с другой женщиной и тогда пойму, насколько была права. А пока… пока мне по-настоящему больно, и это чертовски несправедливо! Разве должны караться болью правильные решения?

На следующее утро Арсений не появился, вечером тоже. Он не звонил мне больше и не писал смс. Дядя Максим проводил с мамой каждую минуту и уезжать в офис явно не собирался, а я неожиданно стала себя чувствовать неловко в его присутствии. А что, если охранники рассказали ему, что слышали нас с Арсением той ночью? Конечно, существовала вероятность, что там отличная звукоизоляция, или что никто там не занимается передачей сплетен, но все же… Мои щеки начинали пылать при мысли о том, что Арсений едва не отправился тогда на поиски презерватива, и в тот момент меня это не только не особо беспокоило, но показалось отчасти забавным. Почему, пока он рядом, я будто одурманена и никакие «завтра» или «потом» меня не волнуют и важно только одно — чтобы он был как можно ближе? И тогда, когда я вела себя, как идиотка, ни секунды не задумывающаяся о последствиях, мне было так безумно хорошо, как никогда жизни ни до, ни после, а сейчас, поступая правильно и обдуманно, я просто умираю под невыносимой тяжестью.

Я готовила, иногда убирала, когда дядя Максим оставлял мне такую возможность, гуляла по пляжу, стараясь не забредать в сторону кайтерской кофейни, и думала, думала. Отмахивалась от непонятного чувства вины и горечи раскаяния, но они липли ко мне снова и снова, и чем дальше, тем сильнее. В чем мне раскаиваться? Разве мои доводы не были логичны? Разве поступать разумно это плохо? Разве нежелание причинять ущерб чувствам близких должно ощущаться каким-то насилием над собой? И так заново, и по кругу, и днем, и бессонными ночами.

Маме с каждым днем было все лучше, и если ей и нужна была помощь, то совсем справлялся дядя Максим, и я признавала его право сейчас компенсировать те дни, что они с ней провели в разлуке. Работу я закончила на третий день после приезда. Кирилл уехал на съемки в какой-то богом забытый угол мира, где не было толком связи. Арсений… он словно испарился. Нет, я, конечно, постоянно слышала, как мама или дядя Максим говорят с ним, шутят и делятся новостями, вот только я для него будто перестала существовать. Но с другой стороны, чего я хотела? Разве это не подтверждало на все сто мою теорию о его непостоянстве? Я что, думала, что после того как я оскорбила его гордость, отказавшись поверить в его способность измениться, будет звонить и приезжать как ни в чем не бывало? Будет бегать за мной, упрашивая изменить свое о нем мнение? Нет, только не Арсений Кринников с его принципом: не выгорело с одной — всегда есть десять других! Че-е-ерт, ну почему мне так стыдно за эти мысли о нем? Мне! Будто я нарочно ращу нечто гадкое на уже чистой почве. Мысль о том, что он уже может быть не один, резала на части, лишала сна. Он ведь сказал, что будет ждать! Но разве я собиралась принять его условия? Я и он навсегда? Абсурд! Я даже ни разу сама не позвонила ему и при этом могла проводить часы, пялясь на безмолвный телефон. Кричала одна на пляже: «Какая, к черту, мне разница, ждет он меня или уже вовсю отводит душу с очередной подружкой!» И не могла перестать испытывать лютую ненависть к даже гипотетической женщине, которой он вдруг касается прямо сейчас. Гуляла по городу и, задумавшись, оказывалась то у офиса, то у его квартиры, и, ругаясь так, что прохожие оглядывались, буквально сбегала оттуда. Спустя неделю таких вот метаний я уже чувствовала, что реально рехнусь. С какой-то стати моя собственная советь ополчилась на меня и стала изводить упреками в том, что я ни разу даже сама не набрала его номер, не сделала ни единой попытки ему поверить. Испугалась, видишь ли, того, что он не захотел брать ту часть, что мною предложена, и потребовал все. Но ведь, в конце концов, я знала, с кем имею дело, давая себе позволение нырнуть с головой в стихию по имени Арсений! Надо было тогда думать, а не потом! Все эти потом, если, раньше, сейчас, позже, хорошо, плохо устраивали бесконечный бардак в моей голове и чувствах. Короче, я признала свое поражение в попытке разобраться в самой себе и поняла, что реально двинусь умом, если не случится в ближайшее время какое-то чудо чудесное, и я не обрету хоть каплю ясности и покоя. И без посторонней помощи мне, очевидно, не обойтись. Даже если никакого чуда так и не случится, я хотя бы прекрасно проведу время, уж в этом, набирая Лесю, была просто уверена.

***

Сквозь хохот и визг Настены я услышала шорох открывающейся входной двери Федоровых. Леся тут же подскочила с насиженного местечка на подоконнике и с радостной улыбкой покатилась встречать мужа. Поддерживая сидящую на закорках бандитку, я выдвинулась следом за хозяйкой, успев увидеть, как Рыж, потянувшись на цыпочках, целует Митю, без перехода и перерыва тут же ставя его в известность о наших грандиозных планах на нынешний день:

— Лю-у-уля-а-а, машину я сегодня забираю! И всех детей тоже!

— Ну, понятно, что того, кто в твоей пузене, ты забираешь, с этим даже я поспорить не могу. Пока. — Шон снимал с себя рюкзаки с кайтами и досками, за несколько секунд завалив немаленькую прихожую горами матчасти. — А полицейского забираешь тоже? Она же, вроде как, у бабушки сегодня должна быть. О, Русалочка, привет. Рад тебя видеть.

— Привет, Шон, — я еле удерживала гарцующую на мне Настену.

— Я не полице-е-ейский! Я принце-е-есса! Йии-х-х-ха-а-а-а! А бабушку мы тоже берем с собо-о-ой!

— А мне вообще-то на работу. Как бэ…

— На работу свою дуй на лонгборде! В костюме и на лонге — смотреться будешь отпадно! Девицы твои из канцелярии осыпят в очередной раз комплиманами. А мы едем на Утриш, и нас много — четыре прекрасные девушки плюс один прекрасный юноша-невидимка, — Леся привычным жестом погладила круглый животик, задрапированный складками яркого воздушного шифона.

Дмитрий пристально посмотрел на улыбающуюся жену и задрал левую бровь в ожидании продолжения тирады, которая не замедлила последовать:

— Че ты так бровями своими танцуешь выразительно? Мы нашу Русалку хотим выгулять, она там, оказывается, и не была ни разу. На дельфинчиков посмотрим, себя, красивых таких, покажем. А на выходные там жесть, что творится. Не хочу я по той давке. Лучше сейчас: и сезон толком не начался, и водичка чистая, и дельфины от толп не устали. Ой, там, кстати, в тумбочке деньги закончились. Положи туда еще, а?

Шон поперхнулся и в возмущении уставился в спину смешно покосолапившей в сторону кухни супруги.

— Рыжая, ты не обнаглела? Две недели назад я принес тебе зарплату. Ты ее уже всю спустила?

Моментально развернувшаяся на босых пятках, Рыж грозно уперла руки в бока и, выставив вперед пузико, стала теснить сердито сверкающего глазами мужа к входной двери:

— Так вот именно! Все по трудовому кодексу — две недели назад была зарплата, а сегодня должен быть аванс. Я же не на финтифлюшки какие ее спустила, а на важные и нужные в доме вещи. Вот сам скажи — тебе что, не понравился тот шкафчик в туалете, который так изумительно поместился в нишу над стиралкой?

— Понра…

— А полочки рядом с твоим любимым креслом что, не понравились? Как раз ты туда свои книжки, которые я вечно из-под кровати с твоей стороны выгребаю, и положишь.

— Лю…

— Нет-нет, ты скажи, но только честно, может, тебя не устраивает новая сушилка на балконе, вмонтированная в потолок и экономящая кучу места?

— Так. Стоп, — Шон поднял руки вверх в извечном жесте сдавшегося в споре с беременным ураганом мужчины. — Я все понял и осознал. Без тебя и твоих усилий я бы до сих пор жил в необорудованной пещере.

— И та была бы не твоей, а временно арендованной! — Леся победно фыркнула, тряхнула тяжелой гривой рыжих кудряшек и вернулась на кухню.

А подождавший, пока жена скроется с его глаз, Шон тихо пробухтел:

— А с подпитываемым гормонами инстинктом гнездования бессилен справиться даже Господь Бог.

— Что-что ты там ворчишь?

— Спрашиваю, тебе прям сейчас деньги нужны? — повысил голос Митя, заговорщицки подмигивая мне.

— Ну, если машина заправлена, то не особо — только на билеты всем, «мороженое дитЯм и цветы бабам», — умело скопировав акцент незабвенного Папанова, ответила Рыж, складывающая мытые фрукты и питьевую воду в огромную пляжную сумку.

Через двадцать минут мы гомонящей толпой вывалились из подъезда высотки на парковку. Женская часть семейки Федоровых выглядела как экзотические тропические птички — такие же яркие, громко галдящие, такие же искренние в своей радости, что даже их двоих было достаточно, чтобы мы воспринимались именно как праздничная толпа, в которой выделялся лишь один оплот невозмутимости и спокойствия, облаченный в строгий приталенный офисный костюм, кипельно-белую рубашку, дорогие туфли и… с длинной доской на колесах в руках.

На идущей параллельно городской набережной улице руливший от самого дома Шон припарковался и уступил место жене. Усадив ее на водительское сидение, мужчина лично проверил, на каком расстоянии находится кресло, отрегулировал зеркало заднего вида, заглянул в бардачок с аптечкой и вручил ей портмоне с документами.

— Лесь, пожалуйста, аккуратно. И не вздумай ехать через Дюрсо, растрясёт. Лучше через Анапу — дольше, но по нормальной дороге.