Следующая пара дней была сплошной суетой. Мы с отцом мотались по объектам, встречались с нужными людьми, контролировали ход ремонта. Пока просвета не было видно, найти кого-то среди папиных старых связей, через кого можно было бы как-то повлиять на нашего могущественного оппонента, в этой ситуации не получалось. К тому же и на самого заказчика на охрану этого злополучного завода выйти не получалось. Он словно пропал, и на все вопросы что-то невнятно мямлил его помощник, который только и мог сказать, что ничего не знает и не решает. Марк тоже будто сквозь землю провалился, и я уже, если честно, готов был сорваться и поехать в загородный дом его отца и буквально потребовать, чтобы засранец хотя бы подтвердил, что жив. И лишь только мысль, что это может смешать все планы Марка, останавливала меня. Время шло, решения не находилось, вся суета раз за разом оказывалась тщетной. Конечно, с нами никто не связывался, угроз и нападений больше не было, но срок суда по заводу был все ближе, и растущее напряжение не ощутить было невозможно. Что-то будет и очень скоро, тут уж не надо быть ясновидящим. Единственными светлыми моментами для меня были разговоры с Василисой. Я просто не мог дождаться, когда окажусь один и смогу снова нашептывать ей, как ее личный демон-искуситель. Доводя ее до крайней степени возбуждения и истязая себя, но наслаждаясь даже этим контактом на расстоянии так, как никогда раньше полноценным сексом с другими.

Но вот утром четвертого дня все изменилось. Разбудил меня шум, и, вскочив, я выбежал из кабинета, что уже был как дом родной, только для того чтобы мне в лицо уперлось дуло автомата.

— Сеня, сынок, спокойно. Мы во всем разберемся! — в голосе отца явственно услышал крайнюю степень сдерживаемого гнева.

С десяток спецназовцев в масках и бронежилетах держали на прицеле не только меня, но и отца и остальных присутствующих, и не было похоже, что это чья-то неудачная шутка.

— Арсений Кринников, я так понимаю? — раздался мужской голос, полный холода и даже почти презрения.

— Да, это я!

— Вы задержаны!

— Не хотите сначала представиться и озвучить причину задержания? — из опыта знал, что спецы ребята резкие и нервные, так что лишних движений лучше не делать. Мне сейчас новые дырки в теле совершенно ни к чему.

— Следователь по особо важным делам генпрокуратуры Семцов Виктор Андреевич, — шагнув вперед, приземистый мужик в штатском ткнул мне в лицо корочками и даже подержал, давая время ознакомиться. — А с обвинениями вы уже были ознакомлены, гражданин Кринников.

Так, видимо, мои ближайшие перспективы не особо хороши, если за мной не местного важняка прислали и даже не из края, а прямо из Москвы, еще и в таком звании.

— И что, постановление на арест от нашего прокурора имеется? — конечно, я тянул время, чтобы хоть немного прийти в себя.

— Естественно, гражданин Кринников. Ознакомьтесь, — с желчной ухмылкой протянул он бумагу.

— Что, удивлены, что вас заранее не предупредили о том, что он подписан? — съязвил Семцов, когда я вернул ему документ. — У вас же это нормально. Полицейские местные чины и криминал за одни столом едят-пьют, и все друг другу братья-сваты.

— Ну, вам-то виднее. У меня друзей и родни криминальной нет! — огрызнулся я.

— Виктор Андреевич, мой сын не уклонялся от визитов в следственные органы и дал все требуемые разъяснения, и мне совершенно непонятно, какая необходимость в этом маски-шоу и для чего устраивать его задержание так, как будто он террорист международного масштаба, а не нормально вызвать повесткой, — вмешался в наш разговор отец.

— Это мне решать, насколько ваш сын опасен, потому как именно я теперь веду его дело, — следователь посмотрел на отца, как на пустое место, разве что только не раздуваясь от собственной значимости. Остро захотелось двинуть в самодовольную рожу этого урода, упивающегося своей недолгой властью. — Так что больше не рассчитывайте на поблажки и нарушения закона только потому, что находитесь в панибратских отношениях с руководством местного УВД. Этим грешат все маленькие городки, и поэтому частенько таким, как ваш сынок, удается уйти от ответа. Но я здесь, чтобы исправить все упущения и заставить его ответить по всей строгости закона.

— Честное слово, прямо горжусь собой, — пробурчал я. — Из-за простой аварии на дороге приехал такой большой человек, столько суеты устроил! И это вместо того, чтобы реальных преступников ловить.

— Арсений! — рыкнул на меня отец.

Семцов уставился на меня с откровенной неприязнью.

— А вы и есть настоящий преступник, Кринников. И ваше происшествие на дороге было переквалифицировано в попытку убийства, предусмотренное частью 3 статьи 30 и статьей 150 УК РФ. Так что, поздравляю, сидеть будете долго.

— Интересно, в какую сумму это обошлось одному неуемному индивидууму, да еще плюс ваши услуги мальчика на побегушках и овчарки в одном лице? Мдя, недешево я обхожусь!

— Арсений! — снова одернул меня отец, а лицо следака исказилось злостью.

— Я посмотрю, как ты через пару дней в камере иронизировать будешь, — практически прошипел он. — Давай, на выход шагай!

Ну что же, дальше меня, и правда, не ждал санаторий или парк увеселений. Нет, конечно, Семцов меня не решился бить, да и соседям по камере я очень быстро объяснил, что бодаться со мной себе дороже. Но вот морально все это измотало меня изрядно. Допросы длились часами напролет, и мне уже начинало казаться, что я задницей прирос к этому жесткому стулу, да и наручники он не снимал нарочно в течение всего времени, пока я находился в его кабинете, и моя раненная рука совсем не была мне за это благодарна. Так продолжалось первые два дня, пока под разными предлогами ко мне не допускали адвоката нашей конторы, а потом нехотя, но пришлось избавить меня хоть от этого дискомфорта. Надо признать, что, хоть Семцов и был для меня априори продажным засранцем, но дело свое знал. Одни и те же вопросы, заданные сотни раз, перефразированные, требования выдать данные Василисы, как свидетеля происшествия, все это по кругу, раз за разом, день за днем и так целую неделю. Семь гребаных дней и ночей потребовалось моему адвокату для того, чтобы добиться предварительного слушания и вытащить меня в суд. На лицо Семцова было реально больно смотреть, когда судья выпустил меня под залог, прислушавшись к нашим аргументам. Артем Новицкий, штатный адвокат нашей фирмы был неподражаем, разнося в пух и прах наспех слепленные доводы прокуратуры и тыча раз за разом в процессуальные ошибки. Честное слово, несмотря на моральное истощение этих дней, мне так и хотелось ему зааплодировать и заорать «Краса-а-авчи-и-иГ!». Не помогли Семцову ни нарытые на меня старые характеристики, как на неуравновешенного и агрессивного типа, ни упоминания о моих старых еще подростковых приводах. Но, естественно, я понимал, что это еще не конец. Тот, кто дал ему команду «фас», ни за что не удовлетворится подобным результатом, так что теперь я реально буду как на приборном стекле микроскопа, и шаг вправо или влево будет автоматически являться билетом обратно в СИЗО.

Но когда я — небритый, вымотанный и вонючий — покидал здание суда рядом с отцом и Артемом, меня это меньше всего волновало. Попросив у отца телефон, я обогнал всех и, умоляя жестом мужиков с фирмы, уже готовых мне кости переломать в суровых мужских объятьях, подождать минутку, набрал Василису. И как только она поняла, что это я, а не отец, радость и предвкушение, несущиеся по моим венам, моментально будто обратились в ледяную воду. Ее голос сначала дрогнул, заставляя мое сердце со всей дури замолотить изнутри по ребрам, а потом стал сухим и отстраненным, останавливая его. Не было похоже, что она рада или хотя бы сердита. Просто вежливый вопрос, в порядке ли я. А я да, в порядке, особенно теперь, когда слышу твой голос и готов смеяться без причины, как идиот. У меня все так хорошо, как давно уже не было. Но чем больше оптимизма я вливал в свой тон, тем отстраненней звучала моя заноза. Разговор был закончен, а я так и остался стоять, пялясь бездумно перед собой. Мне кажется, или моя ледышка вернулась?

ГЛАВА 35

Василиса

Неделя. Семь дней, длившихся, казалось, бесконечно, несмотря на то, насколько они были заполнены необходимыми действиями каждую минуту. Семь гребаных пустых ночей, когда лежишь без сна и истязаешь себя воспоминаниями. Разве их так много насобиралось за недолгое время нашей близости с Арсением? Когда на какой-то момент мы стали друг другу чем-то важным? Вроде, и немного, но, очевидно, достаточно для того, чтобы лишить меня сна и заставить то и дело замирать от тянущей тоски в районе сердца и предчувствия чего-то плохого. Угнетало даже наличие такого факта, что я мысленно стала использовать обороты речи, присущие Арсению, словно переопылилась этой его дикостью и полным отсутствием фильтра цивилизации в моменты эмоций. Это в нем всегда на меня как-то действовало. Раньше бесило, потом пугало и завораживало одновременно, теперь… теперь причиняло боль отсутствием всего вообще.

Конечно, я себя усиленно урезонивала, твердила, что, скорее всего, возникли какие-то проблемы. О, да ладно! Будто это могло успокоить мое метущееся сердце! Как в идиотском гадании, чем оно должно утешиться? Тем, что он не изменяет мне, но влип в неприятности и теперь с ним черте что там происходит, но я не вхожу в число доверенных лиц, кому можно об этом знать? Это, типа, проявление мужской заботы и попытка уберечь от лишних волнений? Ну так вот, пользуясь выражениями Арсения Кринникова, охренительно тупая попытка! Или, может, это именно демонстрация того, что я не имею допуска во все аспекты жизни мужчины, с которым сплю? Ведь секс вообще не синоним полному доверию и открытости у большинства людей, а уж в нашем случае тем более. Но разве я ждала другого от Арсения? Может, и не ждала, но мне показалось, что между нами появилось что-то… не высказанное словами, но очень личное, важное, общее. Но неделя молчания говорит об обратном. Значит, все же показалось?