— Какого хрена надо тебе? Что за вопросы? Это вещи вообще не сравнимые, уж это ты должен однозначно понимать, — мрачно отвечаю я.

В самом деле, какой, к черту, выбор между спокойствием, жизнью и здоровьем близких и каким-то бизнесом, который даже после полного краха можно отстроить обратно, при достаточной доле упрямства, а вот потеря первого будет безвозвратной.

— Да нормальные вопросы и очень насущные, хотя уже ни черта не своевременные! — вздохнув, бормочет Марк.

— В смысле?

— В том смысле, что, даже уйди ты в сторону прямо сейчас, этот урод уже тебе не простит. Я тебе говорил, какой он редкостный злопамятный ублюдок. Могу процитировать то, что слышал собственными ушами, хоть для них это и не предназначалось: «Даже если этот наглый щенок приползет ко мне на пузе, я все равно теперь раздавлю его как червя!». С того момента, когда вчера твои ребятки повязали его гопников в вашем доме и сдали их ментам, он вообще в бешенстве. — Ага, вот эта подробность прошла мимо меня, потому как, вместо того чтобы принять отчет у того же Молотова, я пошел разговаривать с Зарицким. — Короче, Арс, здесь уже не выйдет даже просто предложить ему мировую и позволить порвать твоего заказчика, как Тузик грелку, потому как натянуть остро желают уже лично тебя и в твоем лице, естественно, вашу контору.

— Как будто я вообще собирался предлагать этому ушлепку мировую!

— А плохо, что не собирался! Если бы от меня зависело столько всего, включая родных и подчиненных, как от тебя, то я не только мировую предложил, но и собственную задницу! — раздраженно повысил голос Марк. — Вот только, как я уже сказал — момент упущен!

— А если так, то чего ты приперся? Просто поставить меня в известность или позлорадствовать? — короткая вспышка паники от слов бывшего друга сменяется злостью.

— Нет, придурок. Я предлагаю сделку. Я помогаю выбраться тебе, а ты мне.

Марк вскакивает и, выдавая, видимо, давно копившуюся нервозность, начинает метаться по моему кабинету туда-сюда.

— А более внятно можно?

— Я…у меня есть компромат на этого урода, что зажимает тебя. Причем такой, за который его, не глядя на положение, в землю закопают быстро и глубоко его же друзья-товарищи. Но если все это дерьмо вылезет наружу, то станет абсолютно понятно, что исходит утечка из нашей семьи. Более того, если использовать эту инфу, то я бы хотел, чтобы все указывало прямо на меня и никоим образом не на моего отца.

— Погоди, ты что, хочешь откровенно подставиться? — непонимающе смотрю на него.

— Вот именно, — продолжает он вышагивать, бросая на меня короткие настороженные взгляды.

— Не понимаю. Да кончай ты мельтешить! Сядь и нормально все объясни!

— Нечего тут объяснять! Мне нужна новая жизнь, с чистого листа, отряхнуться от всего. От отца с его долбаными указаниями, как мне следует жить, от Ольги, от грехов моих, что висят на мне мертвым грузом, вообще от всего!

— Но я-то как могу тебе помочь?

— Можешь. Я кое-что подготовил для себя… на самом деле довольно давно, но все не решался. Короче, Арс, я знаю, что ты на деньги не поведешься, и поэтому я тебе оставлю их на хранение. И исчезну, надолго. Но, возможно, время от времени буду связываться с тобой и просить переправить некую сумму, куда скажу.

— Что за, мать его, шпионские страсти?!

— Ты не поймешь! Я же тону здесь, разве не видишь? Просто подыхаю! Не я это, и жизнь чужая! Хочу ходить под парусом где-нибудь на краю света, возить галдящих отдыхающих, а не становиться тем, кем хотят видеть меня мой отец и Ольга! Но я не ты, я слабак! Если я просто не исчезну, отец мне никогда не позволит быть собой. Он добьет меня и сделает свое подобие!

— Ты же отдаешь себе отчет, что эта твоя мечта… ну, она и есть мечта и вряд ли что-то большее? Уверен, что именно это тебе нужно в жизни?

— Понятия не имею. И не узнаю, пока просто не попробую. Вот поэтому я хочу вырваться, разорвать все связи. А чтобы меня нельзя было отследить и вернуть, ты станешь моим казначеем. Я же на самом деле не знаю, как пойдет, и где и когда я решу остановиться, да и решу ли вообще. А взамен я избавлю тебя от проблемы. Будем считать это моим подарком.

— Уверен, что это не будет вроде данайских даров? — прищуриваюсь я. — Я пока плохо представляю, как все это будет выглядеть.

— Прекрасно будет. Смотри: я солью инфу, из-за которой у этого урода появятся такие проблемы, что ему станет не до тебя вообще, и исчезну. Он долбаный динозавр и атавизм из прошлого и ощутит на своей шкуре, что такое игра по новым правилам, когда с помощью скандала в сети и СМИ можно урыть человека безвозвратно. Конец его карьере, его бизнесу и даже его репутации среди таких же бывших криминальных ископаемых, как он сам. Ему не об охоте на тебя нужно будет думать, а о том, как собственную шкуру спасти. Если от властей и можно отмазаться, то от своих — нет. На тебя ничто не будет указывать, так что даже если он захочет отомстить, то будет искать меня. И хрен найдет. Так что все счастливы, хэппи энд и прочее нам обеспечено!

— Ты хоть понимаешь, на что себя обрекаешь? Если он так на меня закусил из-за куска земли, тебя он по гроб жизни не простит!

— А видал я его прощение!

— Ты годами не сможешь вернуться, Марк! — качаю я головой.

— А я и не собираюсь! Здесь нет ничего, к чему бы я хотел возвращаться, — Зарицкий сжимает кулаки, и я вижу в его глазах решимость. — Я все равно свалю, даже если придется как-то приспособиться без твоей помощи. Так позволь же мне напоследок выпендриться и побыть чертовым героем!

Я молчу, потому что не считаю себя вправе подводить черту под его привычной жизнью.

— Арс! Ты в деле? Я ведь прошу совсем немного! — нервно сглатывает Марк.

Я прекрасно понимаю, что ему нужно. Он давно собирался, готовился к этому безрассудному бегству, но ему нужен некий спусковой крючок, неоспоримая и значимая причина уже переступить эту грань, и он эгоистично требует этого от меня. И дело совсем не в сохранении денег, ради Бога, сейчас есть для этого тысячи возможностей, таких, что и отследить будет нереально! Дело в том, что ему нужно осознание того, что обратной дороги быть не может, вот поэтому он и здесь сейчас. Что же, а мне нужна безопасность и решение ситуации, и похер, какой ценой. Так что тут эгоизм взаимный. Ну, и кого это волнует?

— Кринников, я жду! — нетерпеливо дергает меня Марк.

— Давай я дам тебе ответ завтра.

В это момент в дверь стучат.

— Вы еще не закончили? — раздается голос Василисы с той стороны.

— Заходи, Васюнь! — вместо меня отзывается Марк и поворачивается к ней. — Совещание перенесено на завтра!

— Прекрати звать ее так, — не могу сдержаться я, а Марк довольно оскаливается и одними губами снова произносит: «Васю-у-уняа-а!»

Вот же козел неисправимый!

— А ты, и правда, поумнел и повзрослел, если стал брать время на раздумья, — криво усмехается он и стремительно идет к двери. — До завтра.

Как только за Марком закрывается дверь, я подхожу к ней, запираю и швыряю ключ на стол. Василиса следит за мной и вопросительно поднимает бровь. Быстро набираю на внутреннем телефоне пост внизу.

— Наверх никому не подниматься, — отдаю приказ и тут же вижу, как вспыхивают щеки Василисы.

Она сглатывает, но не отворачивается и просто наблюдает за мной.

— Поехать домой мы не можем. Ко мне на квартиру тоже не вариант. В гостинице номер снимать тупость, потому как я не потерплю, чтобы мужики, охраняющие двери, могли услышать все эти звуки.

— Звуки? — глаза Василисы прищуриваются, но губы чуть приоткрываются.

— Ага, те самые, которые ты будешь издавать, — усмехнувшись, шагаю к ней и тяну здоровой рукой футболку через голову.

— Думаешь, буду? — Василиса пятится назад. И, нет, в ее глазах нет и тени страха или отказа. Она меня дразнит, разжигает. Не знаю, осознает ли она до конца, или это чистые инстинкты, но именно это она и делает. Вытаскивает наружу ту дикую часть меня, которая желает ее так неистово и долго, что слов для этого просто не существует.

— Будешь, Васюня, еще как будешь! — я не иду — подкрадываюсь к ней, пока она продолжает отступать, возводя с каждым шагом мою потребность в ней в новую степень остроты. — У нас есть только этот вечер и ночь перед тем, как ты уедешь в Краснодар, и я собираюсь сделать так, чтобы ты каждый день там без меня с ума сходила от желания вернуться и оказаться снова подо мной.

Я вижу секундную вспышку раздражения из-за моего наглого заявления, но дыхание Василисы уже сбилось и, похоже, она решает оставить его на потом. Я счастливый придурок, однозначно!

— А ты? — вместо этого шепчет она севшим голосом и, вскинув голову, смотрит мне прямо в глаза, требуя откровенности и одновременно открыто показывая степень собственного влечения.

Отступать ей больше некуда, она прижимается спиной к стене, и эта опора будто придает ей больше уверенности.

— Я что? Буду ли я кричать? Ну, возможно, не так громко, может, только рычать или пошло стонать, но молчать точно не получится, — я наклоняюсь к самому ее лицу, не зная, кого больше искушаю — себя или ее этой предельной близостью.

— Я не об этом, — качает Василиса головой, и ее взгляд становится ошеломляюще уязвимым. — Ты будешь здесь сходить с ума без меня?

— Васю-у-унь, — стенаю я и целую в висок. — Сходить с ума… помирать… загибаться я без тебя буду.

Мой открытый рот скользит по ее щеке и подбородку, минуя губы, ниже, и Василиса откидывает голову, подставляя мне шею. Я дурею от этого покорного жеста и не могу вздохнуть от той нежности, что заполнила мою грудную клетку, и разум на короткое время вытесняет даже жгучую похоть к Василисе, которая, казалось бы, была неистребима во мне годами.

— Ты ведь знаешь, что я боюсь, — сипло шепчет Васька, продолжая подставляться под мои поцелуи. Ее глаза прикрыты, а руки бессильно висят вдоль тела.