— Сень, может, умнее было бы тебе оставить меня там, у дольмена, а потом прислать за мной кого-то. А ты бы быстро дошел и добрался до больницы, — пропыхтела я на минутном привале где-то через полчаса пути, запрокинув голову и в безмолвном ужасе рассматривая уходящую резко в гору тропку. Черт, проще лечь и умереть прямо тут!

— А ты, я смотрю, прямо источник гениальных идей, да, Васюня? — хмыкнул он недовольно себе под нос, откручивая крышку на грелке и делая несколько мелких глотков.

— А чем плоха эта идея?

— Может и ничем, будь на твоем месте кто другой. Но с тобой этот вариант даже не обсуждается. Я не выпущу тебя из виду.

— Но почему?

— Потому что! — огрызнулся он, впрочем, совсем беззлобно. — Если тебе уж так нужно разговаривать, то давай продолжим начатую беседу, но уже после Хохотунчика. Тут метров восемьсот всего так круто в горку. Но мы сейчас после дождя намаемся — скользко. Дыхалку надо беречь.

— Мы, вроде, уже… — не то что бы я была готова продолжить, но хотелось, чтобы последнее слово осталось за мной. А потом стало как-то совсем не до этого. Глинистая почва, казалось, всеми силами пыталась убежать из-под трясущихся ног. Корни, на которые так легко ступал идущий впереди Сеня, как капканы захлопывались на моих неуклюжих лапоточках, а заманчиво предлагающие зацепиться за них руками ветки, выдержав братца, мерно двигающего булками прямо перед моими глазами, с обиженным всхлипом ломались в моих дрожащих ручонках. Восемьсот упомянутых метров чертова Хохотунчика я карабкалась чуть ли не со слезами на глазах, мысленно поминая ни разу не добрым словом шутника, давшего такое название этому отрезку пути.

Когда Арсений выдернул меня из густой тени тропы на божественно ровную, залитую солнцем полянку, я готова была расцеловать шелковистую травку, едва качающуюся перед моим носом. А что, на четвереньках это делать было удобно, да и шатало значительно меньше, чем на двух отказывающихся от дальнейших силовых нагрузок конечностях.

— Так на чем мы там остановились? — нет, ну ведь ненавижу его прямо сейчас! Он же опять даже не запыхался после такого безумного подъема. Хотя глаза уже лихорадочно поблескивают, и губы потрескались — явно температура начала подниматься. — Ты, помнится, хотела изначально поговорить о сегодняшней ночи, а пока мы обсудили только наш первый опыт. Не хочу сказать, что мне и тогда не понравилась, но второй раз несравненно лучше. Так что да, обсудить есть что.

— В смысле? — да все я понимала, только вот эта манера Арсения говорить о нашей близости так… обыденно и в то же время как о чем-то исключительном… вот как так у него выходит?

— В том смысле, что мне это представляется вполне себе ожидаемой закономерностью, — фыркнул Арсений, стрельнув на меня глазами. — Чем больше практики, тем круче результат.

— Ну, как мне кажется, тебе грех жаловаться на недостаточный объем практики или отсутствие желающих практиковаться с тобой. — А вот это уже был маневр уклонения в сторону, и, судя по усмешке Арсения, он прекрасно это понял.

— Гм… не стану спорить, — он вдруг нахмурился. — Но раз уж мы это обсуждаем, не скажешь, как с этим у тебя?

— Ты не можешь меня об этом спрашивать, — и без того молотящее сердце сделало в горле переворот.

— Почему?

— Потому что! — повторила я его недавний аргумент.

— Ладно, мне, собственно, на это наплевать. Нет дела до того, что было. Гораздо актуальнее, что будет теперь, — Арсений не стал продолжать и даже не смотрел на меня вопрошающе, он просто молча поднял меня с земли и настойчиво потянул по внезапно материализовавшейся в трех метрах от полянки колее. Неужели здесь уже ходит транспорт? Боже, если ты есть…

От меня не требовалось ответа прямо сейчас. Зато меня ставили в известность, что сделают это в скором времени. Готова ли я его дать? И если да, то будет ли он таким, который устроит Арсения? А каким он должен быть, чтобы удовлетворять меня?

Какое-то время шли молча, приостанавливаясь лишь для того, чтобы хлебнуть из грелки воды с противным привкусом резины. Но сейчас и это было за счастье. Продолжил разговор Арсений без всяких вступлений.

— Все это время меня интересовало, почему ты оказалась в тот вечер в баре, — он не продолжил «а потом и в моей постели», но это незримо повисло в воздухе.

— Хочешь сказать, что за эти годы ты так и не узнал? — закусила я губу.

— Я не слушаю и не собираю сплетен, а с самим Марком мы так и не общались. Как-то уж так вышло, что с твоим отъездом бодаться нам стало не из-за чего, а особого желания поболтать по душам так и не возникло.

Должна ли я рассказывать Арсению? Разве его это вообще касается? Ну, возможно и так, ведь как ни крути, он тоже оказался вовлечен в ту ситуацию.

— Я узнала… увидела Марка с Ольгой. В той самой квартире, что должна была стать нашим домом после свадьбы. И даже в той постели, где, видимо, должен был случиться мой первый раз. — Сказать было просто, горло не сжималось, и нигде внутри как раньше не появилось гулкого эха прежней боли.

— Мда-а-а, не зря у меня чесались руки каждый раз, как видел его с тобой.

— Странно слушать это… — я осеклась, не желая сейчас ляпнуть лишнее.

— От кого-то с моей репутацией, да, Васюнь?

Я промолчала, Арсений тоже, потому что сейчас любое слово могло нарушить хрупкий баланс между нами и испортить даже тот крошечный прогресс, которого мы каким-то чудом достигли.

— Знаешь, я, конечно, редкий засранец и эгоистичная скотина, но как только стал хоть что-то понимать в этой жизни, осознал, что лгать женщине — самое последнее дело. И не потому, что я такой, блин, честный и сознательный. Просто последствия полностью перекроют полученное таким путем удовольствие.

Мы прошли еще какое-то время, сопровождаемые только шелестом ветра в деревьях и звуками нашего дыхания. Если честно, то мне уже казалось, что конца и края не будет этому лесу. Ненавидела уже его до глубины души из-за того, что он никак, гад, не кончался. Вот не напрасно я так терпеть все эти походы не могла. Какой псих захочет топать здесь, перескакивая бесчисленные промоины и упавшие деревья по доброй воле? Вслух я, конечно, и слова не сказала. Мне ли жаловаться, если Арсений идет и еще волочит меня за руку, страхуя каждый раз, когда я умудряюсь неудачно поставить ногу и почти готова рухнуть. И это при том, что не могла не заметить и его усиливающуюся бледность, и появление красноватых пятен на скулах. Таких, как бывают у людей, когда температура подскакивает до опасной черты. Это пугало меня не передать как, и поэтому я сжимала зубы и переставляла ноги, утирая пот и помалкивая. В конце концов, мы не в бескрайней сибирской тайге и должны по любому выйти куда-то, причем весьма скоро. Нудить «ну когда уже, когда» у меня язык не поворачивался.

— Васюнь? — обеспокоенно позвал Арсений. — Ты как? Привал или еще немножко?

— Не хочу я больше никакого привала, Сень, — ответила сквозь зубы. — Хочу асфальт! Когда выйдем на трассу, лягу и целовать его стану!

— Это негигиенично, малыш, — фыркнул Арсений. — Но ты всегда можешь поцеловать меня. В любом случае в отличие от асфальта я тебе отвечу.

В этот момент телефон Арсения подал голос, и я была просто таки счастлива, потому что это означало, что цивилизация стала ощутимо ближе. С того момента мы передвигались под бесконечный аккомпанемент звонков, на которые отвечал Арсений. Хотя большинство он быстро заканчивал одной и той же фразой: «Решим это позже!». Идти стало веселее, предчувствие близкого завершения словно придало новых сил, но и нетерпение уже тоже зашкаливало. К тому же те конструкции на ногах, что соорудил Арсений, местами сдвинулись и стали нещадно натирать, но я молчала, потому что понимала, что озвучить значит вызвать очередную задержку неизвестно насколько. А все более яркие лихорадочные пятна на скулах Арсения однозначно говорили мне, что время не наш союзник. Когда я наконец услышала сквозь деревья звук двигателя, то реально чуть не разрыдалась.

— Васюнь, тебе нужно чуть посидеть тут. Хорошо? — спросил посерьезневший Арсений, и я просто плюхнулась на землю, где стояла.

— Ты надолго?

— До трассы и обратно. Это не займет много времени.

Я привалилась спиной к стволу, провожая Арсения взглядом и утирая пот. Усталость, накопленная во время этого идиотского похода, кажется, дождалась момента, чтобы накинуться на меня. Было такое ощущение, что я больше вообще не смогу пошевелиться. И я так вымоталась, что на это совершенно наплевать. Все, очевидно, я сдулась окончательно. Поэтому, когда Арсений появился, мне не удалось встать без его помощи. Спуск по крутой насыпи к шоссе запомнился невыносимой болью в мышцах, хотя, по сути, Арсений практически волок меня на себе. На трассе впритык друг к другу стояли два джипа, и вокруг них человек шесть крепких мужчин, одетых в камуфляж и с более чем мрачными лицами. В другой ситуации я бы десятой дорогой такое сборище бруталов обошла от греха подальше, но сейчас готова была у каждого на шее повиснуть. Но даже для этого мои руки бы сейчас не поднялись. Плевать, что выгляжу я сейчас как натуральное пугало, плевать на их изучающе-сочувственные взгляды. Конечно, никаких вежливых представлений не последовало, меня стремительно и без разговоров практически запихнули в салон.

— Боже, я в раю, — пробормотала, оказавшись на заднем сиденье одной из машин. — Какой кайф с этим может сравниться?

Арсений уселся рядом, и мы тронулись. Он наклонился вперед и о чем-то тихо переговаривался с сидящими впереди мужчинами. Я не хотела даже смотреть в окно, потому что там все еще был проклятый лес, и поэтому просто привалилась к двери и почти мгновенно отключилась.

ГЛАВА 28

Арсений

Всегда знал такую простую вещь, что слышим мы частенько не то, что нам на самом деле говорят, а то, что хотим или готовы услышать. Но никогда не думал, что недопонимание, вызванное несколькими фразами, сказанными в раздражении, может обладать столь долгоиграющими последствиями лично для меня. Хотя чему удивляться? Во всем, что происходило и происходит между мной и Василисой, не было, нет и, возможно, не будет ничего умеренного, способного уместиться в общепринятые рамки. Вечно время мы умудрялись все довести до крайности. Ладно, согласен, больше это я отличался. Но она была как катализатор для меня. Во всех остальных аспектах жизни и взаимоотношений я уже давно научился принимать взвешенные решения, тщательно обдумывать последствия и искать компромиссы. Но не тогда, когда это хоть как-то связано с Василисой. Как только дело касалось ее, в меня как бес вселялся, и в мозгу оставалась одна извилина, и та прямая. И даже во время этой нашей светской беседы на ходу я пару раз чуть не сорвался. Хотелось заорать, встряхнуть ее от нахлынувших обиды и гнева. Причем гнева на себя. За то, что не предугадал, не рассмотрел, не предотвратил, переборщил, пер буром там, где стоило подкрасться на мягких лапах… За то, что не смог скрыть вспышку злости и разочарования, увидев ее практически вылетающей из подъезда и не желающей даже взглядом со мной встречаться. Но чего уж там. Я сам тем утром пребывал в раздрае на грани паники. Оглушен и дезориентирован. Состояние из разряда «еще понятия не имею, чего хочу, но точно знаю, как не хочу». А теперь при мысли о том, как себя чувствовала Василиса тогда, нутро начинало болеть так, словно кто душу на кулак беспощадно наматывал. Хоть вой.