Вот как можно нести всякую похабную чушь, когда все вокруг так плохо? Или он нарочно это делает, чтобы позлить или отвлечь меня от того, насколько все серьезно? Конечно, нарочно, это ведь Арсений! Но хуже всего то, что злиться по-настоящему у меня не выходило. Скорее уж все было с точностью до наоборот. Проснувшись в одиночестве, лежала какое-то время, прислушиваясь к физическим ощущениям и к своим медленно просыпающимся эмоциям. Ждала досады и чувства вины, стыда за свою очередную слабость и импульсивность. Но их не находилось. И даже не было недоумения, что, сделав такой круг, я опять оказалась там же, где и пять лет назад. Досада? Ощущение поражения? Нет. Страх посмотреть ему в глаза и увидеть там насмешку или торжество? Да нет. Мы уже не те, что раньше, повзрослели, хотелось бы думать, поумнели. Хотя все же есть кое-что. Меня смущала и причиняла дискомфорт мысль, что Арсений может подумать, что я стану строить какие-то планы на его счет после этого ночного срыва. Но я же не наивная и прекрасно осведомлена, что он не создан для сколько-нибудь продолжительных отношений, а уж тем более чего-то постоянного. Увидеть на его лице, как он тяготится необходимостью как-то реагировать на меня, думая, что я этого от него жду, вот это — по-настоящему неловко и способно лишить меня равновесия. Поэтому, думаю, нам стоит объясниться сразу и не оставлять между нами напрягающее обоих провисание. Ведь нам и дальше жить рядом, и очень глупо, избавившись в одночасье от груза детских обид, тут же взвалить на себя новые.

Перевернувшись, я села и поморщилась от небольшой тянущей боли внутри. Я вчера не хотела, чтобы Арсений заметил полное отсутствие у меня опыта, и при этом настолько сильно нуждалась в этом примитивном и неопровержимом подтверждении жизни, что, похоже, немного перестаралась с поспешностью. Ну, что хотела, я получила и даже через край. Потрогала свои припухшие губы, натертые его щетиной скулы, подбородок, и волна влажного тепла стремительно покатилась по телу, делая и без того чувствительную кожу просто полыхающей. На какой-то момент я будто выпала снова из реальности, оказавшись в том нашем моменте близости. Он был и похож на первый, и все же абсолютно отличался. И дело не в отсутствии резкой боли. Просто все было совсем другим. Арсений — такой же яростный, требовательный, захвативший всю меня с первого же касания и агрессивного поцелуя. Он как стихия, его не предсказать, не обуздать. Каждое движение и стон — внутривенное вливание чистого желания в кровь. Он пугает и завораживает этой беспощадной жаждой обладания, не оставляя ни единого шанса для отступления. А та остановка, пауза были лишь иллюзией выбора. Он уже наверняка знал в тот момент, что я окончательно сорвалась. Если ты выпал из самолета, то не можешь остановить падение, и не важно — раскрылся твой парашют или нет. Законы гравитации неумолимы и обратной силой не обладают. Поэтому да, уверена, что, предоставляя мне свободу выбора, он точно знал, что тормозов у меня уже не осталось, и я неминуемо врежусь в него на полной скорости. Уж за столько лет он наверняка выучил все признаки отчаявшейся в своем вожделении женщины, научился разжигать до состояния почти бессознательности, и мое полное отсутствия страха, сомнений и действия на грани животной интуиции этому наглядное подтверждение.

Но опять же, я не чувствовала из-за этого злости или досады. Нет, скорее уж некое восхищение им. Его невозмутимостью, которую он щедро вливал в меня, неважно, каким способом. Его заботой, казалось бы, сдержанной и почти суховатой, но не упускающей ни одной детали. Его мгновенным и безоговорочным ответом на мою потребность в нем, несмотря на мою эгоистичность и собственное состояние. Да, Господи, нет никакого смысла раскладывать на отдельные составляющие то, что я испытывала сейчас. Он просто дал мне все, что нужно, позаботился обо всем, тогда как я была бесполезна, беспомощна и полностью сосредоточена на себе. Не позволил мне понять ни жестом, ни словом, что я практически навязываю ему близость в такой момент. Наоборот, я никогда не чувствовала себя такой неистово желанной. Я могу ничего не понимать в отношениях как таковых, но то, как сильно он меня хотел, осознавала каждым сантиметром кожи, всей своей сущностью. Это такая сила чувственного голода, которая просто обязана пугать абсолютным отсутствием границ. Но нет. Я не была испугана ни тогда, ни сейчас. Потому что сама нуждалась не меньше.

Но это все не меняло того факта, что ночь закончилась и нам нужно идти дальше. Так что разговора не избежать. Он, может, и не будет сам по себе приятным для нас, но наверняка принесет облегчение и не позволит копиться напряжению. Мама больна, на нас напали, явно происходит что-то реально плохое, и отвлечение на попытки балансировать и что-то угадывать сейчас совершенно излишни.

Завернувшись в плед, я выползла наружу, щурясь от яркого солнца и стараясь игнорировать необъяснимое наслаждение от примитивного, тянущего, немного болезненного ощущения внутри. И то, насколько остро-сладко было принимать глубокие мощные движения Арсения в глубине моего тела, когда он, стиснув мои бедра, перехватил инициативу и отобрал контроль, насаживая на себя. Сильные руки, сжимающие мою плоть почти до боли, с дерзкой жадностью, заставлявшей упиваться ликованием ту первобытную часть меня, о существовании которой я и не подозревала. Его выражение лица — напряженное, мрачное, почти дикое, его взгляд, пожирающий без остатка и требующий еще и еще, все больше меня, даже когда уже, кажется, ничего не осталось. Ох! Вообще-то, Василиса, ты собиралась подумать о чем-то более насущном и вести адекватный разговор! Да, собиралась, но, подойдя к реке и увидев там обнаженного Арсения, я словно опять оказалась во вчера, потерянная и нуждающаяся в нем как можно ближе. Желательно на мне и во мне. Разве нормально, что один человек так действует на тебя, что теряешь большую часть своих мозгов и способность связно мыслить? Хотя Арсений всегда воздействовал на меня, как никто на свете. Но раньше это была злость, обида, а теперь желание, причем по силе оно не уступало прежним эмоциям. Да чего уж там, скорее даже, намного превосходило. Ну, вот я и выяснила на себе, как работает эта сверхспособность Арсения, заставляющая женщину перестать мыслить адекватно, становясь одной лишь ходячей потребностью в нем. Никакая это не способность, это просто он сам, как есть.

Когда я после поспешного умывания примчалась обратно к дольмену, Арсений уже почти полностью собрал наши вещи, успев сдуть кайт, свернуть его в тугую «каталочку» и лихо утрамбовать весь наш скарб в рюкзак от самого змея. Он молча вручил мне оставшийся бинт и подмигнул, тогда как у меня желудок в узел скрутило и от вида самого ранения, и от неприятной красноты вокруг него. В этот раз я очень старалась, накладывая повязку, но, очевидно, медицинскими талантами я не обладала, так что, на мой взгляд, вышло кое-как. Арсений нисколько не помогал мне все это время, наклоняясь и коротко касаясь губами моих пальцев или невесомо проводя свободной рукой по ногам. От этих простых мимолетных контактов наших тел я почему-то вспыхивала и терялась снова и снова в отзвуках ночных ощущений. И еще каждое такое прикосновение резко уменьшало мою решимость установить между нами границы прямо сейчас. Здесь, в этом лесу, вдали от всего знакомого и привычного я была не только вырвана из обычного окружения, само ощущение мира будто сместилось в иную плоскость за одну лишь ночь. Здесь не было нашего многолетнего прошлого, не было бесконечных поводов вспомнить обиды. Прямо в этот момент времени тут был он — мужчина, который демонстрировал мне неприкрытое желание и окружал заботой, и была я — женщина, которой безумно нравилось все именно таким. Да, я отдаю себе отчет, что это состояние просто временное явление, оно вообще иллюзия. Но сейчас мне хотелось чуточку продлить ее, впитать и распробовать до конца. Нет, я не собиралась позволить себе фантазировать, каково было бы существовать вот так, окруженной плотным вниманием Арсения как сейчас, не пытаться рассмотреть тайного, задевающего смысла в словах, не ждать подвоха. Просто чувствовать, улыбаться, говорить без задней мысли. Целовать с такой же легкостью, как делает это Арсений. Снова и снова заниматься сексом, жадно или неторопливо. И забыть, не думать, что это сиюминутно. Да уж, не самое подходящее время и обстоятельства для подобного экскурса в мир собственной чувственности. Сейчас неуместно, но это то, чего мне хотелось. Похоже, что я окончательно заблудилась сама в себе. Умом понимаю, что нужно все расставить по местам между нами, чтобы не позволить никому запутаться в смешанных сигналах. А вот душой желаю потянуть состояние блаженной неопределенности, в которой между нами все просто.

— Ты меня ужасно отвлекаешь, — пробормотала я, когда Арсений в очередной раз потерся уже колючей щекой о мое запястье и провел по нему губами.

— Таков мой план, — нахально усмехнулся он.

— Мешать мне тебя же и перевязывать?

— Мешать тебе стоять тут передо мной и надумывать черте что.

Я завязала бинт, и Арсений тут же схватил меня за бедра, притягивая ближе и утыкаясь лицом в живот. Его пальцы уверенно соскользнули на мои ягодицы и сжали их совсем как ночью, отчего у меня вырвался вздох, больше похожий на жалобный всхлип.

— Очень жаль, что нам нужно идти и что у меня больше нет презервативов. Иначе мы бы еще долго постигали прелести секса на открытом воздухе. — Он поцеловал, обжигая дыханием сквозь тонкую ткань комбинезона и тут же отстранился, а меня прямо-таки шатнуло в его сторону, будто он был огромным магнитом.

— Кринников, ты поразительно самоуверенный человек, — ответила, справляясь с непроизвольной реакцией тела на него.

— Не самоуверенный, Васюнь, а просто оптимист, — пожав плечами, сказал он, поднимаясь с камня, на котором сидел. — Я вот, например, искренне надеюсь, что в этот раз ты не струсишь и не сбежишь от меня так или иначе, не станешь отрицать произошедшее между нами.