— Монастыри. Успели, — пробормотал Арсений, по лицу которого уже непрерывными струйками тек пот. — Василиска, давай, вытаскивай из рюкзака кайт и насос.

— Зачем? — для настоящего удивления я была слишком вымотана, но даже в таком состоянии это его указание казалось как минимум странным. — Зачем тебе кайт? Ты хочешь туда взлететь?

— Взлететь? — Недоуменно переспросил Сеня. Очевидно, что он был очень сосредоточен, и смысл моего вопроса до него дошел не сразу. А потом понял и только улыбнулся. — Нет, Васюнь. Нам надо очень быстро обустроиться в укрытии. Давай, поспешай, а я пока постараюсь еще мягоньких веток наломать для настила. Да, и сумку вот эту резиновую тоже освободи. Я сейчас вернусь.

Он уже собрался уйти, но я вцепилась в его рукав.

— Скажи мне, что с тобой все нормально! — Несмотря на то, что в моем разуме просто не осталось места хоть для каких-то эмоций из-за изнуряющей усталости, беспокойство за Арсения сверлило изнутри мучительно и непрерывно, как монотонная зубная боль. И так же, как от нее, избавиться от этой проедающей нутро тревоги без медицинского вмешательства не выйдет.

— Да что мне будет? — Арсений изобразил свою обычную самодовольную ухмылку, и, вроде, и правда, выглядел в совершеннейшем порядке в отличие от меня, но в самой глубине души я чувствовала легкую фальшь, неверную ноту в звучании этой мелодии бесшабашности.

Следующему своему движению я никогда не смогу дать разумного обоснования. Это вышло само собой, чисто инстинктивно. Протянув руку, я положила ладонь ему на влажный от пота лоб. Не знаю, чего я хотела. Узнать, нет ли у него жара? Ощутить кожей, насколько правдивы его слова? Я что, эксперт в диагностировании состояния путем прямого контакта? Чушь! Я просто это сделала, потому что нуждалась именно в этом. Испугавшись в первый момент собственного порыва прикоснуться, я чуть не отдернула руку прочь, но Арсений, резко выдохнув, опустил веки, настолько неприкрыто демонстрируя мне удовольствие от одного простого касания, что меня пронзило необъяснимое желание дать ему больше. И не только ему. Медленно я провела пальцами по его брови, стирая влагу, скользнула по виску и скуле до челюсти, чувствуя, как она напряглась, и словно под гипнозом не могла оторвать глаз от его лица. Как так может быть, чтобы одновременно на нем — абсолютно бесстрастном и застывшем — отражались яркие оттенки стольких эмоций? Угроза, крайняя жажда, предельное напряжение и в то же время поразительное наслаждение этим моментом, которое он совершенно осознанно не желал прятать от меня. Это однозначно читалось и в его мрачно горящем тяжелом взгляде из-под опущенных ресниц, и в хищном подрагивании его ноздрей, и в судорожных рывках его адамова яблока. Опять сделав сама первое опрометчивое движение, я теперь замерла, совершенно завороженная и им, и мощным откликом моего тела и души. Это было как в одно и то же мгновение ощутить на себе всю земную гравитацию, беспощадно говорящую тебе, что ты создание из плоти и крови, с первобытными инстинктами и потребностями, бесстыдно заявляющими о себе в полный голос, наплевав, насколько это уместно сейчас, и в то же время болтаться в невесомости в миллионе километров от всего, хоть отдаленно похожего на реальность. Отблеск молнии прорезал темноту уже намного ближе, возвращая нас в привычное измерение с его насущными проблемами. Я отшатнулась, но Арсений поймал мою руку и мимолетно прижал ее к губам.

— Сейчас нет на это времени, Васюнь. Но ты вот это запомни. Продолжим с этого же места, — пробормотал он, и от ломкой хрипоты в его голосе, и ожога на коже от губ у меня мощно содрогнулось все внутри, в самой что ни на есть примитивной жажде, отрицать которую уже просто не выйдет. — А сейчас давай-давай, а то мало не покажется!

Я смутилась аж до удушья и попыталась найти столь спасительный гнев на Арсения за эту его самоуверенность и собственную идиотскую способность совершать в его сторону шаги, с последствиями которых я потом не представляю, что делать. Что-то происходило между нами и даже скорее во мне, нечто сродни свободному падению с огромной высоты или, вернее, добровольному затяжному прыжку в бездну, и в этот раз судьба не собиралась меня щедро наградить парашютом в виде извечных злости и обид. Их просто не нашлось ни в едином закоулке души, а шевелиться действительно нужно.

Арсений скинул с себя оба рюкзака, снял пропотевшую насквозь футболку и кинул ее прямо мне в руки, а сам убежал куда-то, ловко прыгая по огромным замшелым валунам. Тем временем я послушно вывалила на землю все наше скудное имущество: кайт и насос для него, цветастую одежду Сени для каталки, планку со стропами, гидрик, аптечку, какую-то непонятную штуковину, больше похожую на ключ, но только без характерных бороздок и зазубрин, и большую эмалированную кружку. Да, негусто.

Минут через десять вернулся Сеня с охапкой длинных мохнатых веток и, нервно глянув на небо, бросил мне:

— Васюнь, возьми в кармане бордшортов стропорез — ножик такой небольшой складной — и попробуй настругать хотя бы горсточку щепок или даже стружки вот из этой дровеняки. Только, пожалуйста, аккуратно, нож острый.

Он схватил насос, небрежно раскатал кайт и начал его быстро накачивать. Через минуту я не выдержала:

— Сень, мне страшно. И я не понимаю, для чего эти щепки, ветки… А из-за этого становится еще страшнее.

Не отрываясь от своего дела, Арсений одарил меня улыбкой, в которой не было и тени насмешки, и постарался объяснить в двух словах:

— Тогда сперва расскажу, чтобы не боялась того, что мы с тобой делаем. Я накачиваю поперечные баллоны змея, потом свяжу его стропами и сделаю что-то вроде надувного матраса, чтобы на нем можно было лежать. Скалы еще не прогрелись, они и летом-то не бывают теплыми под утро, а уж в мае так тем более. А тебе простывать нельзя. А от дождя мы с тобой спрячемся во-о-он в том полуразрушенном дольмене, видишь? — Сеня кивнул куда-то себе за спину. Обернувшись, я только сейчас внимательно рассмотрела, что то самое нагромождение камней на вершине взгорка — не что иное, как дольмен, с расколовшимся и накренившимся центральным камнем с характерным круглым «оконцем», пролезть в которое мог, наверное, только небольшой зверек, типа енотов, в изобилии водящихся в этих местах. Зато теперь в образованную отколотым куском плиты щель мог залезть не самый упитанный человек.

— А щепочки нужны на растопку, хочу успеть костерок развести, хоть небольшой, кипяточку сообразить, чтобы согрелась. Теперь не так страшно? — Он, наконец, отсоединил насос, схватил планку с аккуратно замотанными на нее стропами и резкими движениями начал их разматывать. Выбрав парочку, он собрал разложенный кайт гармошкой и принялся его обвязывать. Видя, что Арсений нервничает и закусывает губу при каждом новой порыве свеженького ветерка и очередного глухого раската, с каждым разом становящегося все более отчетливым и громким, я постаралась тоже ускориться, и через несколько минут на плоском камне передо мной лежала горка сухих щепок и стружек. Между тем мой «горец» уже утащил скомканный, наспех связанный кайт в укрытие, расправил его на уложенных на ровном каменном полу ветках, кое-где подтянул стропы, чтобы между наполненными воздухом баллонами не оставалось больших зазоров, и у него действительно получился практически надувной матрас, по крайней мере, на первый взгляд выглядевший вполне удобным, насколько это позволяли условия. Сеня тут же выскочил, огляделся, схватил несколько ровных плоских камней и тоже затащил их внутрь.

И в этот момент прямо мне на нос упала огромная холодная капля, предвестник будущей водной стихии, от чего я непроизвольно вскрикнула, моментально привлекая к себе внимание Сени. Он вскинулся, выхватывая меня взглядом, вздрогнул от прилетевшей и ему прямо в левый глаз капли, сморгнул и, цапнув разложенную для просушки на соседнем валуне футболку, сгреб ею все мои щепочки. Второй рукой он подхватил меня под руку и, мягко подталкивая в сторону дольмена, велел залазить и обустраивать «булки» на приготовленном специально для них роскошном ложе.

— Так, Вась, бегом распотроши аптечку, там должна быть грелка резиновая. Нашла? Да, это она. Давай ее сюда, сбегаю на речку, наберу нам чистой воды на чай, может, пару листиков травы какой для заварки цапну и прихвачу там еще немного плавника, пока сухой. Ты сиди тут. Сними с себя свои тряпки — вон пропотевшие все, мокрые, ты в них только мерзнуть будешь.

Только в этот момент я вспомнила о своей сумке, в которую Кирилл так заботливо уложил вполне себе удобные футболки и штаны, которые сейчас были бы весьма кстати. Но потом отмахнулась от этого. Во-первых, раньше надо было думать, когда от машины уходили, а во-вторых, я и с той ерундовой ношей, что поручил мне Сеня, не особо-то смогла справиться, а еще и добавлять, пусть даже и совсем немного, это был бы перебор. Да и как-то наплевать на это сейчас. Но вот мысль остаться тут одной, даже совсем ненадолго, меня неожиданно напугала до заикания. Вдруг он сейчас растворится в этой темноте, и я его больше не увижу? Не просто останусь одна перед надвигающимся природным катаклизмом, а останусь без него!

— Я с тобой! — вскинулась я, даже на секунду не желая оставаться в одиночестве в этом стремительно темнеющем лесу, как будто, минуя день, опять наступала ночь.

— Вась, ну что ты… Я же мухой метнусь!

— Нет, я с тобой, — неожиданно даже для себя заупрямилась я и шагнула ближе, показывая, что намерена прилипнуть к нему, как репей.

— Ладно, пошли. Дай только все остальное брошу под крышу, — смирился вообще-то не особо и упиравшийся Арсений.

Взяв меня за руку широкой мозолистой ладонью, он потянул меня вниз по склону, туда, где за шелестом колышущегося под резкими порывами ветра кустарника угадывалось журчание небольшой горной речушки.

Первым делом, достигнув воды, Сеня откупорил грелку, выполоскал ее и набрал под завязку чистой воды. Потом, оглянувшись по сторонам, махнул вверх по течению и сказал, не глядя мне в глаза: