— Все! — голос такой тихий, что мог просто почудиться, и волна холода от того, как быстро Василиса отстранилась.

Что значит все? Какое, на хрен, все? Еще же ничего и не начиналось! Я открыл глаза, чтобы тут же столкнуться с чуть насмешливым взглядом Кирилла, стоявшего в дверях. Нам что, резко воду отключили? Чего он так быстро-то примчался? Ладно я мылся со скоростью света, а он чего? Василиса тут же загремела чашками, а Кирилл, подойдя вплотную, прошептал так, чтобы слышал только я.

— Мазохизм практикуешь? И как успехи?

Вот же говнюк глазастый!

— Со дня на день из любителей в профи перехожу, — огрызнулся я так же тихо. — Если так пойдет, к концу лета инструктором стану.

— Самосовершенствование это прекрасно, но, как говорится, помни о времени! — сказал он уже громче, и Василиса посмотрела на нас с подозрением.

Как будто я забывал! С момента нашего странного разговора в коридоре отделения я не переставал думать о его словах.

— Ты знаешь, для чего я на самом деле приехал? — спросил он, провожая взглядом пробежавшего мимо парня с какими-то бумагами в руках.

Да плевать я хотел, для чего ты приехал, ты скажи лучше, что сваливаешь незамедлительно, порадуй дядю.

— Так ты сам сказал — мне в морду дать! — однако фыркнул я.

— Ну, в морду — это так, для удовлетворения низменных потребностей психики и чисто удовольствия ради. — Кирилл вытянул длинные ноги. Лось самодовольный.

— Ну и как удовольствие?

— Вполне себе. Причем оно как-то неожиданно получилось обоюдным, хотя это и не входило в мои планы, — Кирилл хмыкнул и потер ребра.

— Ну, извини, дорогой! Я привык заботиться об удовлетворении партнера. Но в следующий раз, если есть острое желание продолжить, можем поиграть в одни ворота.

А чего уж мелочиться? Для Василисы уже отмазки есть — вон, в обезьяннике надрываются, так что можно вернуться и продолжить с того же места. А то ведь явно охота человеку, а я парень отзывчивый и не жадный.

— Да конечно извиню, особенно когда ты перестанешь быть таким тупым засранцем и начнешь делать то, что должен! — Тон Кирилла резко поменялся, теряя признаки веселости.

— И чего же это я задолжать тебе успел? — тут же интуитивно напрягся я в ответ.

— Не мне. Лиске. И себе, между прочим.

Как же бесит, что он зовет ее этим дурацким именем! Оно какое-то раздражающе интимное, что ли. Будто у него есть право на эту интимность… ну ладно, может, и есть, но я собираюсь это в ближайшее время исправить!

— А тебе не кажется, что ты сейчас опять нарываешься? Я, конечно, могу быть с тобой милым, но это в том случае, если ты о Василисе говорить не будешь.

Отвыкай считать ее своей, столичный гость.

— И почему это? Думаешь, права не имею? Я вот так не считаю!

— А я всегда подозревал, что у людей искусства со счетом плоховато! Скажу прямым текстом — тема с Василисой закрыта! — Хоть и сдерживался, но в пустом коридоре вырвавшийся у меня рык гулко отразился от стен.

— Она будет закрыта только тогда, когда я буду видеть ее счастливой и в безопасности! Пока ни того, ни другого не наблюдаю!

Нет, он действительно ни черта не понимал прямых и непрямых сигналов об опасности.

— У нее мать в больнице, придурок, с чего ей быть счастливой? А что касается безопасности, тут не тебе меня учить!

— Может, и не мне. Но именно я сегодня стал свидетелем явления перед Лиской одной весьма колоритной особы. Некой госпожи Зарицкой. Знакомый персонаж? — Еще какой, мля, знакомый! — И, боюсь, если бы не мое присутствие, она бы Василису с дерьмом смешала и по стенам размазала. И что-то никого, бросившегося на защиту, я не пронаблюдал.

Злость и стыд за свою нерасторопность отвесили мне душевный пинок в живот.

— Ладно. Мой косяк. Признаю. Но я его исправлю в ближайшее время.

— Слушай, Кринников, ты хоть понимаешь на самом деле, какая она?

— Ольга?

— Василиса!

— А как ты думаешь? Мы вместе выросли! Я знаю о ней все!

— Знал. О ней. Не ее.

— Послушай, умник! Я годами с нее глаз не сводил! Так что кончай тут эту словесную эквилибристику.

— Это про те годы, которые она с содроганием вспоминает?

Вот же сука! Может, в драке он противник не из самых сильных, но вот словами может все равно, что нож под ребра сунуть. И самое противное, что сейчас двинуть ему и заткнуть — это равносильно тому, что самому себе поражение нанести.

— Конечно, это совершенно не твое дело, столичная штучка, но за это я уже извинился! И если будет нужно, сделаю это еще хоть сто раз! Но, опять же, это только между мной и Василисой, а ты свой длинный нос сюда не суй! — Как же хочется двинуть ему локтем по ребрам, чтобы заткнулся, но не судьба, Сеня.

— Извинился, говоришь? А зачем вообще так делал?

— Если я скажу, что был эгоистичным безмозглым придурком, это сойдет за объяснение, неуемный ты?

— Был?

Да как же ты уже достал! Хочешь поговорить. Давай!

— Да, был. Надеюсь. — Я посмотрел на него прямо, отказываясь уже скрывать вызов. — И раз уж у нас тут пошел вечер откровений, хочу тебе сказать, гость ты наш с Севера. Я намерен сделать так, чтобы Василиса не вернулась обратно в твою Москву, так что ты лучше начинай искать себе новую подружку!

Кирилл сощурился в ответ, но скорее уж изучающе, чем в гневе.

— Ну, раз так, то я тебе тоже скажу, горячий южный парень. Василиса мне друг, человечек, любимый мною всей душой, и дорогой моему сердце как никто, а не просто подружка! Мне, конечно, очень нравится, как ты бесишься и от ревности на пену исходишь, и я бы и дальше продолжил в том же духе. Но это расстраивает Лиску до такой степени, в какой она и сама себе не признается. Поэтому избавлю тебя от страданий, хоть, как по мне, ты еще этого не заслужил, и скажу, что ЭТУ черту мы никогда не переходили, и она даже не маячит на нашем с Лиской горизонте.

Информация медленно просочилась в тот отдел мозга, которому была предназначена. Не переходили, значит. Друг все-таки. Ладно. Тело словно получило дозу обезболивающего, и мрачный, облезлый, дурно пахнущий коридор полицейского отделения показался вдруг почти милым местечком.

— Надо же, как тебя попустило! — рассмеялся Кирилл, пристально глядя на меня. Да ладно, мне, вроде, всегда удавалось неплохо управляться с тем, чтобы не демонстрировать истинных эмоций окружающим. Но, видимо, не сегодня. Да и похер.

— Но ты, Кринников, раньше времени не расслабляйся. Потому как это только первая половина моего заявления. Если за то время, пока мама Лиски не встанет на ноги, ты ни черта не сделаешь с вашими отношениями и не перестанешь доставлять ей страдания самим фактом своего существования, я приму все меры, чтобы больше у тебя такой возможности не было. И прежде чем ты сейчас даже рот раскроешь сказать мне, как я не прав, я тебе отвечу в колоритном стиле наших сегодняшних знакомцев: мне совершенно, вот прямо абсолютно, насрать на твои трудности и возможную вину Лиски в сложившейся у вас тупейшей ситуации! Она мне друг, а ты левый мужик, которого знать не знаю. И да, я вижу, что ты хочешь ее так, что аж кишки узлом, и что не переболеешь ею никогда, как и она тобой. Но считаю: если нет шанса вам добиться того, чтобы близость друг к другу не истязала обоих, то к черту такую близость! Не сможешь сделать вашу общую болячку любовью, я увезу от тебя Лиску как можно дальше и дам ей хотя бы спокойствие.

— Увезешь? Да хрен ты угадал! Не отпущу, ясно?

— И как, собственно? Как и раньше будешь окружать и давить собой? Украдешь и запрешь в каком-нибудь неприступном доме в горах? Кринников, жизнь не старая советская комедия. Поэтому тебе не передо мной нужно тут на дерьмо исходить, не гнать от Лиски всех, не создавать вокруг зону отчуждения, чтобы быть единственным на горизонте. Во-первых, это не сработает, понятно? Во-вторых, я тебе не позволю, в этом уж будь уверен. Ты же не полный мудак, я же вижу, хоть и не сокровище. Так сделай, чтобы и она это увидела!

Да что за времена такие настали! Все только и делают, что поучают, пытаются напугать и осыпают сомнительными комплиментами!

— Чтобы увидела, должна захотеть увидеть! — огрызнулся я, признавая, однако, его правоту.

— А вот это, как я уже сказал, не мои проблемы. Решай их как хочешь. Могу только немного подсказать. Лиска не вражеская территория, которую тебе нужно брать с боем. Она вообще не выносит конфликты, поэтому то, что ты столько лет вынуждал ее противостоять тебе, было для нее настоящим мучением, и, думая об этом, я хочу врезать тебе снова. Она не зверек, которого нужно приручать подачками и обманными трюками. Не капризная фифа и стерва, которой принципиально загнать тебя под каблук и самоутвердиться, поэтому даже если станешь вдруг пресмыкаться — это тоже не сработает. Единственное, что тебе поможет — это полная откровенность. Перестань трусливо прятать собственную уязвимость перед ней, как делал все эти годы, прикрываясь насмешками и агрессией. Ты же влип в нее, потонул давно со всеми потрохами, и сам прекрасно знаешь это, но все корчишь из себя черте что. Нет у тебя никакого пространства для маневров, ты причалил, все, конец! Признай сам и покажи ей правду, только так, возможно, сможешь добиться доверия.

— Показать, говоришь? Ну и что же ты предлагаешь сделать? Я пытаюсь, между прочим, все это время!

— Пытайся лучше, или мне придется поступить так, как я сказал, — резко понизил голос Кирилл, потому что в этот момент мы заметили Василису и отца, идущих явно по наши души.

— Я чай не буду, — тихо сказала Василиса, когда отец присоединился к нашей компании.

Ну да, кофеманка Васька у нас. Чай никогда особо не любила. Или опять просто сбегает?

Кирилл положил ей руку на лоб, отодвигая волосы и ласково вынуждая поднять к нему лицо, как это делают с детьми. Сделал он это таким привычным движением, и Васька, совершенно не раздумывая, подчинилась ему, слегка запрокидывая голову и прикрывая глаза, что ощущалось — это самая для них обычная вещь. У меня аж зубы заныли от зависти к тому, как она реагирует на его прикосновения. Ни тени напряжения или желания отстраниться. Просто принимает их как самую обыденную вещь в мире. Хотя нет, не буду я завидовать. Не хочу я, чтобы она так на меня реагировала. Надо, чтобы как у меня — сразу и в жар, и в холод, и кожа как будто на два размера усадку дала, и в паху больно и сладко, а мозги как у обдолбанного… Завидовать не буду, но вот как ни крути, сам факт его рук на ней бесит неимоверно. Я дико желаю заграбастать себе все права на любые к ней прикосновения. Нежные, случайные, обыденно-мимолетные, заботливые, страстные и самые бесстыдные. А сейчас только и могу, что смотреть на изгиб ее бледной шеи и вспоминать, как же пахнет и ощущается ее влажная от пота кожа. Да, определенно, мастерство в сложном и неблагодарном искусстве самоистязания при помощи не в меру богатого воображения растет прямо на глазах!