— Наши змееносцы жуть какие голодные с каталки выходят, прям ямы желудков! Так что этот скромный перекус заметут и не заметят. Зато с голодными сравняются и смогут уже заняться чисто суровым мужским делом — шашлыком. Нам они только мангал прогреть и позволяют, — похохатывала Женя, водружая несколько килограмм салата на разложенный походный столик. — Тут самое главное — от песка уберечь всю снедь. А то меня аж всю передергивает, когда он на зубах хрустеть начинает. На вот лаваши пока, тут на доске не очень удобно, но ты постарайся порезать на одинаковые квадратики, а я туда брынзу с зеленью накручу.

Мы в восемь рук хлопотали у стола и мангала, распространяющего запахи, от которых рот моментально наполнялся слюной, и даже слегка кружилась голова. Я сейчас, наверное, понимала состояние «ямы желудка»: на свежем морском воздухе, стоя практически босыми ногами на еще прохладном песке и отворачиваясь от жаркого при этом солнца, я чувствовала нагулянный зверский аппетит и тайком таскала то неровно отрезанный кусочек сыра, то редиску, то выхватывала из-под ножа Жени очередной стебелек темно-зеленого до синевы укропа или пряной, бьющей в нос своим резковатым ароматом кинзы.

— Кстати, а я все спросить хотела, откуда все эти ваши клички, ну, например, почему Седой-то? Разве у него есть седина?

— А это не из-за волос, — ответила крутившая рядом со мной лаваши Света. — Я тоже спрашивала у своего. А он говорит, Шон сказал, что когда они познакомились, у Арсения глаза были такие… как пепел седой, светло серый. Так и прилепилась кличка — Седой и Седой. — А я в этот момент покрылась холодным потом, ведь знала же, что такими серые глаза Сени становятся в моменты бешеной ярости. Господи, он что, дрался с Шоном? А Света тем временем продолжала: — Мой — Манки, потому что его первый кайт был именно этой фирмы. Серега — Авангард, потому как его магазин так называется, Макс — Экстример, любит полихачить, Директор, так просто потому что он директор в своей компании, так что по-разному клички прилипают. На вот, заверни все эти лавашики в целофан и пошли, я тебя пофоткаю, а то все ты кого-то, а сама так и не засветилась на песочке.

Время летело незаметно, и потихоньку начали выходить на берег наши, первой вернулась довольная Машка, которая тут же полезла таскать со стола вкусняшки и начала тоненько повизгивать над казанком с «наконец-то полезной», как она выразилась, едой. Затем накатались профи. Арсений по-прежнему вытворял что-то совершенно сумасшедшее у самой кромки пляжа. Но я старательно смотрела куда угодно, лишь бы не потянуться опять к фотоаппарату, чтобы продолжить кадр за кадром составлять собственный альбом персонального наваждения. В какой-то момент я почувствовала, что почва уходит из-под ног, и завизжала пойманным за хвостик поросенком. Народ захохотал, а Геша, незаметно покравшийся сзади, подхватил меня на руки и понес к воде с криками:

— Светик, фоткай с раскадровкой. Ща я Русалку в море выпускать буду.

Я в поисках опоры вынуждена была обхватить его шею.

Но не успел он дотащить меня до мокрого песка, как сбоку раздалось требовательное рычание:

— Геша, прими кайт.

Обернувшись, молодой человек еле успел отпустить меня, как ему в руки практически воткнулся огромный мокрый змей, чуть не завалив ничего не понимающего парня. Тот обнял сердито шелестящего на ветру змея и, немного отойдя от воды, уложил взбрыкивающее строптивым жеребцом снаряжение на песок.

Все веселье сползло с меня как опавшая пена для ванны, когда я увидела Арсения, шагающего к нам и буквально испепеляющего обоих бешеным взглядом. Казалось, сейчас он начнет дымиться, и его гидрик оплывет и сползет лохмотьями, как в фильме ужасов. У меня все мышцы свело до одеревенения в ожидании неминуемо надвигающейся катастрофы в его лице. Вот сейчас точно разразится тот самый отвратительный скандал, в которых мой сводный братец всегда был профи. Ярость, бушующая в глазах Арсения, будто перетекла в меня, рождая не меньшую ответную злость, и я решительно шагнула вперед. Не желаю, чтобы все окружающие стали невольными свидетелями очередной попытки загнать меня в угол, а ни в чем не повинный парень вообще пострадал из-за свойственного Арсению приступа бешенства.

— Не надо! — прошипела я, оказавшись лицом к лицу с ним и вперив взгляд в его седые, как верно подметил кто-то, от злости глаза.

— Веселишься? — ответил он, и я узнала ту самую хрипотцу в голосе, что пробивалась всегда, когда он выходил из себя.

Арсений остановился, потому что я преградила ему дорогу, но при этом продолжал убивать бедного Гешу взглядом.

— А тебя это, как всегда, бесит? Тебе нужно видеть меня вечно несчастной и в одиночестве? — Я, сама не осознавая, уперлась ему рукой в грудь, требуя всего его внимание себе. И, естественно, я его получила. Арсений медленно, явно борясь со своей психованной натурой, опустил глаза на мои руки, а потом посмотрел в мои. И я ощутила себя пойманной в тот водоворот дикой стихии, что сейчас бесновался в его взгляде. Меня аж до печенок пробрало, до такой степени, что зубы лязгнули, как от озноба.

— Меня бесит, что кое-кто не знает, когда руки нужно при себе держать, а не тянуть их ко всему, что движется! — прорычал Арсений, не позволяя мне теперь вырваться из западни, в которой я оказалась, решившись глянуть ему прямо в лицо. И это выводило меня из себя, но не умаляло мою решимость противостоять ему.

— Ну да, конечно, ты ведь у нас живой пример подобного поведения! Можешь прямо инструктаж проводить!

— Никогда в жизни я не прикасался к женщине, которая этого не хочет!

— Во-первых, ты нагло врешь! А во-вторых, кто сказал, что я этого не хотела?

— Седой, ты чего? — опамятовал наконец Геша. Напрасно он напомнил Арсению о своем существовании. Глаза напротив опять словно подернулись дымкой бешенства, фокусируясь на нем!

— Не смей! — снова зашипела я разъяренной змеей. — И ты еще имеешь наглость говорить мне о том, что сожалеешь? Да ты ни на грамм не изменился! Как был мерзавцем, ради собственного удовольствия отравляющим мне жизнь, так и остался! Отвали от меня раз и навсегда!

Последние слова я почти прокричала.

— Ребята, да вы чего? — я обернулась на встревоженный голос Геши, намереваясь попросить уйти его от греха подальше.

Если уж никуда не деться от выяснения отношений, и эта гадкая сцена уже начата, то я выскажу Арсению все, что думаю. Один раз, но полностью. Но вот ни лишних свидетелей, ни случайных пострадавших при этом не хочу.

Взглянув через плечо, я обмерла от прилива стыда и досады. Рядом с Гешей стояли Рыж и Шон, и я не знала, как давно они там и что успели четко расслышать.

— Седой, мужик, мне тут позвонили. Прям срочно нужно в город. Подкинешь, а? — тон Шона совершенно непринужденный, хотя взгляд колкий и настороженный.

Арсений уже открыл рот, явно собираясь отказаться, но мужчина не дал ему такой возможности.

— В моей вся гоп компания последние сорок серий Маши «досматривает». Их сейчас вытащить из машины не вариант. Выручай!

Арсений молча кивнул и, резко развернувшись, пошел переодеваться.

— Да что это тут было вообще? — почти возмущенно воскликнул Геша.

— Ой, Геш, я че тут приперлась-то, там же у тебя телефон прямо весь из себя разрывается — затараторила Рыж, неловко пытаясь поймать улетающий с ее плеч яркий платок практически перед лицом обалдевшего парня. Платок не ловился, так и норовя обмотать голову Геши, Леся кружила вокруг него хроменькой подбитой утей, чертыхаясь и смешно всплескивая свободной рукой. — Ой, Русалыч, а это не твои шлепочки такие желтенькие сейчас прям вот уплывут, а? Небось, потеряла, когда тебя на руках-то таскали. Геш, так это, телефон, вон, аж сюда слышу звон. Ой, пятку наколола, Геш, руку дай, а? — и, продолжая что-то бухтеть и причитать, наступая на раненую ногу, деловито утащила на буксире вконец загипнотизированного ее постоянным мельтешением и тарахтением молодого человека.

Поймав действительно качавшиеся на воде сланцы, я постояла, глядя на море и подставляя свое пылающее от стыда и злости лицо ветру. Да сколько же это будет продолжаться? Неужели нормально жить и общаться я смогу только вдали от дома, а стоит вернуться, и Арсений постоянно будет появляться адским видением, портить любой хороший момент и распугивать всех вокруг? Что мне с этим делать?

Ты и так уже сделала — не расхлебаешь, отозвалось у меня внутри. И так-то было хреново, так еще и усугубила тогда все той ночью. И самое ужасное, что я могла сколько угодно сожалеть, что она — эта самая ночь — была, но вот о том, что во время нее произошло, сожалеть при всем желании не выходило. Могла злиться, ненавидеть, что забыть ни одной секунды не могу, но только не жалеть.

ГЛАВА 14

Арсений

С самого момента, как Шон с чрезмерно озабоченным видом уселся рядом со мной и мы стартанули со спота, он не замолкал ни на минуту. Такое чувство, что он целенаправленно втягивал меня в совершенно бессмысленный сейчас разговор, пытаясь довести меня до окончательного бешенства. Хотя, о чем это я. Естественно, целенаправленно. Во-первых, Шон никогда не страдал ранее привычкой чесать языком не по делу просто для заполнения эфира, а во-вторых, его цепкий пристальный взгляд (после того как они с Рыж застали нас с Василисой в момент обострения на пляже) никак не вязался с показной общей расслабленностью. Я терпел сколько мог, коротко угукая и кивая, почти молясь, чтобы друг унялся и прекратил эту долбаную психоатаку. Но Шон проявил свойственную его характеру настойчивость и целеустремленность, теперь задавая такие вопросы, на которые требовались более развернутые ответы, нежели невнятное мычание. Рассуждал с заумным видом о зрелищности и безопасности олдскульных труков по сравнению с молодыми адреналинщиками, так и норовящими бахнуть сложный трук в анхукте. Да еще и настойчиво спрашивал моего мнения о каждом, как будто не говорили об этом уже раз сто раньше! И тут меня прорвало. Резко уйдя в обочину, я нажал на тормоз.