Ага, ты давай еще расплачься, придурок, рыкнула прежняя сторона моей натуры, нежданно пробудившаяся от появления Василисы, а сейчас прямо возжелавшая вылезти из тех углов, в которые ее запихнул, работая над собой! Ожидал-то чего? Что она прямо только ждет, что ты ей флажком махнешь — типа, давай, детка, время пошло — я готов, и она метнется, как в дешевом сопливом кино и, обвив в страстном объятье твою шею, аж ножки подожмет от счастья? Ну да, эта тема как раз про мою Снежную королеву! Но, с другой стороны… то, что между нами тогда случилось… давай, скажи это, не будь слюнтяем, Сеня, секс это был. Но не такой, о котором можно походя сказать вот так, как о выпитой кружке дерьмового кофе. Это было… другое. Выходит, только для меня? Хотя это ведь я столько лет был зациклен на Василисе. Я страдал фигней, отслеживая каждое ее движение, особенно когда не замечала. Каждый похотливый чужой взгляд, брошенный в ее сторону, за который тут же хотелось зрения лишить смотревшего. Уж кому как не мне было знать, что может твориться в мозгах у любого, имеющего член, от этих рассеянных взглядов из-под ресниц и чуть приоткрытых губ, когда она зависала, не понятно о чем думая. Как же я в то время одновременно и хотел и не хотел, чтобы эта недавняя нескладеха знала, что творит с тем, у кого в жилах кровь, а не водица, каждый поворот ее головы и рассредоточенная улыбка, адресованная пространству, а не кому-то конкретному.

Так! Стоп! Сто-о-оп! Я тряхнул головой, как мокрый пес, будто воспоминания можно отряхнуть и, открыв глаза, тут же наткнулся на пристальный взгляд Шона. Он, конечно, мог видеть лишь мой силуэт, так как был у костра, а я стоял в полутьме, но почему-то мне показалось, что видит он меня не только четко, но и насквозь. Неопределенно махнув головой, — не пойми, то ли здороваясь, то ли прощаясь, я забрался в машину. Хотел ли я свалить сразу, к тому же подняв кучу песка в воздух? Еще как. Кому, к черту, я тут нужен? Но что-то удерживало меня… кто-то. Сидеть и смотреть на нее одну, сложив руки на руле, не сводя глаз. Разве не должно это ощущаться жалко и противоестественно? Так вот не ощущалось. Не должен разве злиться на эти последние слова? Еще как! Но это был не гнев «пошло оно все на хер, и глотайте меня, какой есть!». Нет. Совсем по-другому. «Как, мать его, это все изменить?» — вот какой гнев. Да, она швырнула в меня словами, обесценивающими все, что между нами произошло, но мало ли я в своей жизни бросался ими, точно зная, что в сказанном не было и тени правды? Особенно когда это касалось Василисы. Да, гораздо чаще, чем мне сейчас хотелось бы помнить, чаще, чем сам себе мог бы простить. Поэтому и сидел в салоне и смотрел на нее до тех пор, пока не стали все грузиться по машинам и не отчалили на ночевку.

Что такое звезды не на твоей стороне? Это то, что мне досталось ночевать в одном двухместном домике с Гешей. Раньше мы с ним делили это крошечное уютное пространство много раз. И на самом деле он прекрасный парень — остроумный, не злой и даже не страдает излишним сарказмом. Не храпит, черт возьми, и не озадачивает необходимостью поболтать, как будто мы две подружки-не-разлей-вода. Обычно. Но сегодня, похоже, мое терпение решили испытать все и сразу. Геша возлежал на своей койке, возведя очи к потолку, и трандел, не затыкаясь, так как был слегка навеселе. И все бы фигня, но вот единственной темой разговора была не завтрашняя погода, не особенности того, как я катаю и почему так, и не снаряга. И даже не девушки. Нет, единственной звездой вечера была Василиса Прекрасная, она же в кругу моих друзей — Русалка Неотразимая. Вот клянусь, я сжимал не только кулаки и зубы, мозги свернул в бараний рог, чтобы не подорваться с постели и не настучать этому мечтателю хренову по черепу до состояния полного, млин, умолчания! Да сколько же нужно иметь терпения, чтобы слушать, какая она — читай Василиса — красавица-умница-скромница. И глаза у нее не оторваться-утонуть, и голос — всю жизнь бы слушал, и смех такой, что голова кругом, и фигура… а то я не знаю каждый ее изгиб, не помню до сих пор, как ощущалось это золотистое гибкое тело под жадными трясущимися пальцами. Обдрочился на него за столько лет! Я отвернулся к стене и делал вид, что уснул, но самого аж трясло от восторженных речей этого идиота о моей занозе. Моей! Личной! А этот придурок все не затыкался и уже чуть не нафантазировал им десять детей и серебряную свадьбу, куда всех нас позовет. Да обломайся, Ромео! Я за малым не взорвался от долбаных мечтаний этого подпившего идиота, как вдруг он затих, избавляя нас обоих от катастрофичных последствий. И это о Геше я думал, что он был бы неплохой партией для моей Васьки? Да ни за что! Как, собственно, кто бы то ни был. Сопение соседа стало равномерным, и я скатился с узкой койки, потому как спать что-то вообще расхотелось. Выйдя наружу, присел на ступеньках, пытаясь собрать эмоции и мысли хоть в некое подобие порядка. Но в это время до меня донесся тончайший оттенок знакомого аромата. Или это меня уже совсем глючит, что даже в ночном свежем воздухе чудится ее поразительный запах? Раздался тихий скрип, и я увидел силуэт сидящей на деревянных ступеньках женщины через пару домиков от нашего с Гешей места ночевки. На базе все вагончики стояли очень близко друг к другу, так что мне не составило труда узнать Василису, особенно когда ветер по бесцеремонному обыкновению принялся трепать ее волосы, и они сверкнули своим неповторимым оттенком в свете одинокого фонаря. Впрочем, и она меня легко узнала и сразу поднялась и ушла в дом, оставив меня гадать, почему ей не спится. Думает ли она о нашем неуклюжем вечернем разговоре? Скучает по своему столичному красавчику? Или вспоминает о прошлом? И если да, то перебирает все обиды, жалеет, что не срослось с Марком? При взгляде на меня ее хоть иногда накрывают хлесткие вспышки воспоминаний о той ночи, меня лишающие концентрации и заставляющие сожалеть? Нет, не о том, что это случилось, а что закончилось так неправильно и глупо.

***

Звонок знакомого бармена удивил меня и застал врасплох. Я уже какое-то время не виделся с Василисой и даже в городе старался не пересекаться. Не мог спокойно смотреть на то, как Марк лапает ее своими жадными грязными граблями и смотрит с торжествующим видом вокруг, словно отхватил главный приз. Ублюдок, будто он и в самом деле мог оценить ту, что сумел заграбастать, подло украв шанс у кого-то более достойного. Но после последнего нашего столкновения, когда Василиса бросалась на меня, как тигрица, защищая этого червяка, мне и ее видеть не хотелось. Неужели не знает, что он ходит налево при любой возможности? Или так хочет стать его женой, что закрывает на все это глаза? Тогда подумалось, что я реально ошибся в таком случае в моей лягушонке, если она ради выгоды ложится в постель с этим куском дерьма, после того как он возвращается со своих загулов. Я хотел отмахнуться от звонка и сказал, чтобы бармен позвонил ее женишку. Это его забота теперь — где Василиса и с кем.

— Я звонил, он недоступен. На автоответчик нарвался, — парень уже явно стал раздражаться. — Братан, мне вообще пофигу. Но этот хмырь, что с ней, заказал для нее уже третий коктейль, в этот раз крепкий. А судя по тому, что я вижу, твоя сестра и так уже хорошая. Да и руки этот чертила не особо при себе держит.

Вот почему меня мысль о том, что кто-то лапает Ваську, должна быть как красная тряпка для быка? Это вообще мое дело, что ли? Однако мгновенный набат крови в голове от приступа бешенства точно не признак того, что мне наплевать.

— Смотри, чтобы никуда не свалили! — прорычал я в телефон.

— А что я сделаю, если уйти захотят? — возмущенно крикнул бармен в трубку.

— Да что хочешь! Хоть ламбаду им станцуй, но они уйти не должны, — и я отключился, услышав поток ругани на том конце.

Я не знал, не придется ли мне тащить из бара Василису насильно, и поэтому поймал знакомого таксиста, предупредив дождаться и ничему не удивляться.

Но, как ни странно, Василиса не устроила скандала: ни когда я шуганул ее кавалера, ни когда предложил отвезти домой. Она взяла мою руку, будто мы друзья, и даже привалилась всем телом, ища опоры. Не потребовала убрать руки и свалить самому, когда обнял за плечи и повел к выходу, не давая шататься и спотыкаться на каждом шагу. В машине она прислонилась к окну щекой и закрыла глаза. Разве должно так щемить в груди от того, что она просто так близко. Разве должно злить и беспокоить то, что она выглядит какой-то изможденной и вымотанной.

— Не хочу домой, — пробормотала она, не открывая глаз.

— Тогда куда? К нему? — слова едва поперек горла не стали.

— Нет.

Хотелось спросить, конечно, почему, но на самом деле меня так обрадовал этот простой ответ, что стало наплевать. Провожать ее к этому говнюку, довести и еще и в дверь постучать… это был бы для меня перебор.

— Тогда к родителям? — буркнул, маскируя радость недовольством.

— Не-е-е! — замотала Василиса головой и уставилась на меня, как на психа. — Ни в коем случае.

И тут же опять закрыла глаза и оперлась о стекло, будто теряя любой интерес к дальнейшему. Она что, просто доверяла мне выбор, куда ее отвезти? Похоже, она пьяна еще больше, чем мне казалось. Ровно секунду я думал о гостинице, но мгновенно отбросил эту мысль. Сказав водиле править ко мне домой, я всю недолгую дорогу наблюдал за моментально отключившейся Василисой. Из машины я нес ее на руках и, переступая порог, еще усмехнулся дурацким мыслям о символичности того, как она впервые попадает в мою квартиру. Ага, будто будут и еще эти самые разы.

Но едва я положил ее на постель и наклонился снять туфли, она открыла глаза и резко села. Я замер в ожидании жуткого вопля и потока бурного возмущения. Однако же Василиса, хмурясь, молча осмотрела мою спальню и уставилась прямо на меня.

— Мы где? — хрипло спросила она.

— У меня. Только не вопи, я ничего… — начал я, выпрямляясь и отступая в сторону.