Взъерошенный и злой я ввалился в собственный кабинет, в котором заботящаяся о счетах за электричество уборщица вечно норовила по утрам отключить сплит и открыть окна для проветривания. Стоявшие в комнате жара и влажность давили на мозги так, что хотелось снять кожу в попытке хоть немного избавиться от этого преследующего ощущения липкости и нехватки воздуха. Хорошо, что я еще на этапе строительства предусмотрительно обзавелся в офисе собственной туалетной комнатой с душем. Поэтому, врубив кондюк на шестнадцать градусов и максимальную скорость обдува, я, срывая с себя на ходу пропотевшую одежду, поплелся устраивать себе контрастный душ. Может, взбодрюсь, приду в себя. Хотя мне бы лучше не взбадриваться, а наоборот — расслабиться, а то сейчас снова выйду к народу, а они от меня по всем щелям тикать бросятся. Блин, за время собственноручно устроенной себе опалы я уже столько раз срывался на них, что было реально стыдно перед сослуживцами. В конце августа, как температура спадет, обязательно договорюсь с Шоном насчет аренды их корпоративной базы и вывезу свой народ на длинные выходные, пусть расслабятся, отойдут от начальственного рыка и постоянных раздолбонов. Вот только как самому успокоиться? В своей квартире я жить не могу — стены давят так, что хочется их сломать, в офисе жить продолжать — ребятам уже в глаза неловко смотреть. А дома у родителей не смогу находиться, то есть, находиться — не вопрос, а вот оставаться при этом в адеквате… Сомнительно. Особенно теперь. Если еще ДО того как, в самые первые дни ее приезда эта, мать его, заноза, преследовала меня во всем — в звуках за стенкой, в тихом шепоте телефонных разговоров, периодически доносившемся до меня через открытые окна, в ярких пятнах ее одежды и белья, сушившихся в прачечной. Я, млин, смотреть не мог на эти крохотные кружевные безобразия, притягивающие взгляд каждый раз, когда спускался с корзиной к стиральной машинке. Я даже как-то поймал себя на том, что уже тяну руку, чтобы прикоснуться к ней хоть так, опосредованно, через шелковый кусочек ткани, который через несколько минут прильнет к ее коже — еще более нежной и гладкой, чем труд сотен безмозглых гусениц. Да твою ж дивизию, я превращался в слюнявого идиота, дрочащего на украденный фетиш! Да, да! Знал бы кто, что я так и не сменил в офисе постельное белье, пропитанное запахом нашего секса, ее волос, ее тела, и спал теперь только на нем, как, мать его, сопливый пацан, вдыхая до боли в ребрах. С этим надо что-то делать. Ведь так не может продолжаться? Слава Богу, Марина выкарабкалась и уже дома. Отец трепетно ухаживает за ней. А я, получается, сколько уже околачиваюсь в офисе? Вторую неделю? Или третью? Да какая, нах, разница. Вечность уже. Вечность без моей Васьки, без ее взглядов, улыбок, смеха, тихих стонов, рваных вздохов… Стоя-а-а-ть, а вот тебе ледяной водички… И ладно мужики, побухтят-побухтят, но стерпят. А вот немногочисленные девицы в конторе… Это да, проблемка может вырисоваться. Светка секретарша уже косится вовсю и перешептывается с грымзами из отдела кадров. "Разгоню на хрен", — злобный рык заклокотал в груди. "Вот только пускай попробуют…"

Что должны попробовать грымзы-кадровички, додумать я не успел. Мобильный завопил "Radioactive" дурным голосом Рыж. При всех своих достоинствах "сестренка" не то чтобы не умела петь, она даже намека на голос не имела, но радостно вклинивалась со своими воплями подпевать любимым группам, звучащим из ближайших динамиков. Чем заслужила подпольную кличку Баньши, на которую, услышав пару раз из уст любимого, обижалась до слез — искренних, детских, прозрачных, крупных слез. В один из таких моментов я, желая спасти ситуацию, попросил ее напеть что-нибудь на мой телефон, чтобы, типа, мог в одиночестве наслаждаться ее ангельскими песнопениями вдали от необразованной черни, неспособной оценить бархатистые переливы ее грудного контральто. Слава Богу, звонила она мне нечасто, скажем так — супер редко. Что, с одной стороны, не могло не радовать с точки зрения сохранности рассудка человека с тонким слухом, а с другой стороны, вот именно сейчас моментально включило иррациональный тревожный звоночек — противный такой, свербящий аж до зубной боли.

— Привет, Седенький, — как-то слишком бодро завопила Рыж. — Как твои дела?

— Э-э-э, да как бэ… А твои как дела?

— Пока не родила. Но уже вот-вот. Причем прям совсем вот-вот, воды отходят и раскрытие уже шесть сантиметров, вон даже пробочка уже вышла, — бодрый голос вдруг дрогнул и сменил тональность на торопливо просящую. — Седенький, солнышко, ты же не бросишь меня в терновый куст, да? Не спалишь меня Шончику, а? Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, Седенький, ты мне нужен как мужчина, в смысле, не как совсем прям мужчина, но мне очень нужны твои мужские сильные руки. И ноги. И спина, А-а-ань, спина же тоже нужна?

— Стоп, — я яростно потер переносицу свободной рукой. — Рядом адекватный кто-то есть?

В трубке послышалось обиженное сопение, и Рыж кому-то передала мобильник, сопровождая передачу едкими комментариями, типа: "У-у-у-у, если даже лучшие представители такие сексисты-шовинисты, то что говорить об остальных. Это Арсений, на, говори."

— Арсений, здравствуй, это Анна, акушерка. Леська рожает уже. Как-то наш Егорушка решил, что врачи ему сроки не те и не туда поставили. До Краснодара она не доедет по-любому, а в нашем роддоме рожать не хочет. Сказала, только ты помочь можешь.

— Э-э-э… что-то я туплю. У меня, вроде как, вертолета нет. А где Митя?

— Да они все сегодня еще с утра в Благу уехали с ночевкой, там дует, говорят, хорошо сегодня и завтра с раннего утра. Вот они и рванули толпой. Пока недоступны, да и не даст ей Дима родить самостоятельно, в роддом отвезет.

— Так и пускай везет. Это его обязанность мужа и отца.

Анна по-доброму рассмеялась в трубку:

— Если бы ты знал, сколько мы тут молились, чтобы нашего мужа и отца Боженька отправил на время родов куда подальше, ты бы проникся ситуацией.

Я глубоко вздохнул:

— Ладно, принято. Что от меня надо?

— Нам нужны ключи от твоего кафе, которое на берегу моря, и от шлагбаума к нему. И чтобы ты нас туда привез и надул нам бассейн. Организовал нам все. Иногда, знаешь ли, в этом деле нужна и мужская помощь.

— Я понял. Вы где вообще?

— Мы с Леськой дома у них, только полчаса как с водопадов вернулись — расхаживались, расхаживались и дорасхаживались. Вон уже воды подкапывают, и раскрытие полным…

— К черту эти ваши подробности. Буду через пятнадцать минут.

Схватив со стола ключи от служебной машины и рявкнув, вылетая из кабинета, Свете, чтобы ни с кем, кроме отца и Марины, не соединяла, я выскочил из офиса. Взвизгнув шинами, сорвался со служебной стоянки, перепугав ребят на выезде и чуть не задев слишком медленно открывающиеся автоматические ворота. Казалось бы, какое отношение я ко всему этому имею? Но вот прямо сейчас я вспомнил слова Шона о неадекватности мужчины в такой момент и даже усмехнулся — прав был приятель. Если ты просто мужик, а не врач акушер-гинеколог, это навсегда останется для тебя священнодейством, чудом, магией, не поддающейся рациональному объяснению. Вот как, мать их, эта рыжая бестия и ее подружайка могут быть уверены в том, что все будет в порядке? Да еще и меня в неприятности втравливают. То, что Шон просто оторвет мне башку, не сказав худого слова, я уже знал. Вот просто знал и все. Потому что на его месте поступил бы точно так — молча оторвал бы голову ублюдку, посмевшему подвергнуть опасности жизнь его любимой. Ладно, будем решать все проблемы по мере их поступления.

— Седенький, посмотри, какой я клевый бассейн купила! Тут втроем поместиться можно, — завопила Рыж из дальней комнаты, как только я зашел в дверь. — Слушай, а у тебя в «Гроте» полы, забыла че-то, ровные? Мне подстилки под бассейн брать?

Помявшись, я все-таки решился попробовать поговорить с «упертой свининой», как однажды назвал супругу Митя:

— Рыж, может…

— Нет, нет, нет, нет, нет, нет, не-е-е-ет — пропело, вываливаясь мне навстречу, рыжее, встрепанное, сильно беременное чудище, погребенное под ворохом разноцветных покрывал и подстилок. — Не пытайся меня отговорить. Я Настену свекровушке с ночевкой отправила, от мамы с папой отбрехалась, мужу ветер колданула и зарядку на телефон из его сумки вытащила. И тебя, серенький, седенький волк, слушать не стану. Егорка хочет рождаться в воду. И мы сделаем это! И ты нам не только не помешаешь, но еще и поможешь. Так, держи вот это, забирай бассейн, вот еще полотенца тащи. И это, у тебя кран с теплой водой где, в подсобке? А сколько там метров до площадки, где столики стоят? Надо же будет, наверное, шланг какой-никакой купить, чтобы воду набирать и периодически освежать, да? Купим по дороге? Ой, а у тебя там свечки есть? Ну, такие, ароматические? Стой, стой, я сейчас достану.

Казалось, что у меня звенит в ушах, рябит в глазах, и вокруг головы порхает пара десятков беременных Рыжиков, каждая из которых что-то дает, что-то спрашивает, куда-то посылает, о чем-то просит и…

— Ой, ой-ей-ей-ей, Аню-у-ута-а-а!

— Бегу, моя хорошая. Вот так, обопрись на спинку кресла, а я тебе поясницу помассирую. Пой, пой давай. Ааа-ооо-ммм. Вот так, давай вместе. Ааа-ооо-ммм.

— Дурдом, мать вашу, — вконец очумевший и дезориентированный, я покорно поволок в машину сваленный на меня скарб.

Дорога до «Грота» запомнилась плохо, казалось, что в зеркало заднего вида я смотрел больше, чем на дорогу. Но Рыж сидела, как ни в чем не бывало, и болтала с Аней о какой-то ереси, как выразился Шон пару месяцев назад. Я практически не вслушивался, так, выхватывал отдельные фразы и словечки. Но и этого хватило, чтобы поклясться себе, что свою будущую жену я на первом же месяце беременности увезу в какой-нибудь супер охраняемый санаторий строгого режима и под страхом расстрела не подпущу к ней этих полоумных дурынд. Это, конечно, их дети и их дело, но заставлять ребенка ползать в десять дней? Крутить их над головой в какой-то динамической гимнастике? Обливать холодной водой и заставлять нырять с рождения? Да чтоб я сдох, если позволю вытворять это со своим сыном, или, того паче, дочкой. Мой сын (или дочка, неважно) будет спать в нарядной кроватке, застеленной белоснежным бельем, и, проснувшись, будет улыбаться мне, своему отцу и лупать огромными зелеными глазенками, такими же, как у Ва..