Легкая усмешка пробежала по лицу графа, когда он заговорил:

— Насколько я могу судить, у Джорджа было какое-то количество собственных денег. Но скорее всего их источник все тот же — неплохое приданое супруги. Впрочем, какое это имеет значение сейчас?

Я откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.

— Какой он все-таки бесхарактерный, ваш кузен, — произнесла я со вздохом. — Бог ему судья…

И снова наступило молчание.

— Возможно, у вас есть основания так говорить, — сказал после паузы Сэйвил. Я открыла глаза, — Сужу не по собственному опыту, милорд, а просто по здравом размышлении.

Граф согласно кивнул, но было видно, что он не поверил мне ни на йоту. Разумеется, я была не вправе упрекать его за это, однако раздражение сдержать не сумела.

— Я отправляюсь спать, — сухо сказала я, поднимаясь с кресла. — Ответ дам завтра утром.

— Прекрасно.

Он встал одновременно со мной. Мы стояли, глядя друг на друга, нас разделяло футов шесть потертого, выцветшего ковра.

Внезапно мне захотелось как-то загладить свою холодность.

— Оставляю вас наедине с бутылкой хереса, милорд, — произнесла я подчеркнуто любезно и, кивнув в сторону двух шкафов с застекленными дверцами, добавила:

— Здесь найдется кое-что, если вам захочется почитать.

Было еще только начало десятого. Наверняка он привык поздно ложиться и поздно вставать. Что касается меня, то я уже в шесть утра бываю на ногах.

— Благодарю вас, миссис Сандерс, — с необыкновенной учтивостью ответил Сэйвил. — Вы очень любезны. Будем надеяться, — продолжил он с улыбкой, — что к утру буран стихнет.

Мне трудно описать улыбку Ральфа Мелвилла, графа Сэйвила, могу лишь сказать, что она подействовала на меня сильнее, чем выпитый бокал хереса.

— Спокойной ночи, милорд, — пробормотала я.

— Спокойной ночи, миссис Сандерс.

Я торопливо вышла из комнаты, стараясь, чтобы мое поспешное отступление выглядело по возможности достойно.


Когда я вошла в спальню Никки, чтобы пожелать ему доброй ночи, он стоял у окна, вглядываясь в ночную темень.

— Снег все еще идет, мама, — сообщил он. Я тоже подошла к окну. Снег валил вовсю, ветер тоже не стихал; было слышно, как он гудит в трубах.

— Боюсь, наши гости не сумеют завтра уехать, если так будет продолжаться, — сказала я самой себе.

— По-моему, он хороший человек. Верно, мама? — произнес Никки.

— У тебя все хорошие, — ворчливо ответила я.

— Может, так оно и есть? — предположил мой чудесный сын.

Вместо ответа я обняла его и погладила по мудрой не по летам голове. Если я попытаюсь уверить вас, что мой Никки — один из самых добрых и отзывчивых мальчиков на свете, вы, пожалуй, решите, что я рассуждаю предвзято. Но мое мнение могут подтвердить и другие, в том числе наш викарий мистер Ладгейт, который просто обожает Никки и часто говорит, что из него вышел бы превосходный священнослужитель.

Никки поднял на меня глаза, голубые и чистые, как предвечернее летнее небо, и ангельским голосом спросил:

— Разве он не нравится тебе, мама? Я уклонилась от прямого ответа:

— Просто я не знаю, чем занять графа, чтобы он у нас не скучал.

— Я покажу ему завтра нашего Скуирта, — пришел мне на помощь сын.

Я поцеловала его в светло-шоколадную шелковистую макушку.

— Тебе пора в постель.

Он на мгновение прижался ко мне.

— Спокойной ночи, мама. Увидимся вместе с солнцем.

Это была наша традиционная, ставшая почти ритуальной фраза.

— Увидимся вместе с солнцем, дорогой, — повторила я.

Я подождала, пока Никки уляжется, и потом зашла в комнату графа — удостовериться, что миссис Макинтош поддерживает там огонь в камине. Пламя было достаточно ярким, постель приготовлена. Рядом, в комнате Гроува, тоже все было в порядке — тепло, и трубы не слишком дымили.

Я не сразу легла в постель, оказавшись у себя в спальне, и довольно долго сидела возле камина, завернувшись в одеяло, размышляя о том, как поступить, какой ответ дать завтра графу Сэйвилу относительно этого чертова завещания, свалившегося как снег на голову.

Пока что я не сомневалась лишь в одном: Никки ничего не должен знать о человеке, который носил имя Джордж Мелвилл, лорд Девейн.

Глава 3

Когда я открыла глаза на следующее утро, снегопад продолжался. Я растопила камин и оделась, с удовольствием ощущая его приветливое тепло.

Мистер Макинтош уже растопил плиту на кухне. Я присела к дубовому столу и съела большую миску овсяной каши, прежде чем отправиться на конюшню кормить лошадей.

Небо только-только начинало светлеть, превращаясь из черного в свинцово-серое, снег валил с тем же упорством, что и вчера. Сугробы возле конюшни доходили мне чуть ли не до пояса.

«Проклятие! — ворчала я себе под нос, с большим трудом пробираясь сквозь снежные завалы. — Что делать с моим гостем? Чем занять его сиятельство в течение целого дня?..»

Пришлось разгребать снег, чтобы открыть ворота конюшни, и, когда я наконец вошла туда, лошади встретили меня дружным радостным пофыркиванием. Я зажгла фонарь, а затем несколько жаровен, наполненных древесным углем, и вскоре воздух в конюшне заметно потеплел. Взобравшись по лестнице на сеновал, я принялась сбрасывать оттуда сено прямо в стойла. Ржание больших лошадей сделалось еще громче и радостнее, и только два несчастных пони в дальнем углу конюшни жалобно похныкивали.

— Иду, иду, имейте терпение, — успокаивала я их, но они были безутешны, пока не получили своей доли душистого корма.

Мир и покой воцарились в конюшне. Единственным звуком, нарушавшим безмятежную тишину, было дружное веселое хрумканье. Его не мог заглушить однообразный вой ветра, доносившийся снаружи.

Мне было хорошо. Я улыбалась. Я любила эти утренние часы в конюшне, они приносили успокоение.

Дверь с грохотом открылась — вошел Джон Гроув.

— Господи, миссис Сандерс! — воскликнул он. — Что это вы поднялись ни свет ни заря? Я бы сам присмотрел за лошадьми.

— Я привыкла приходить к ним по утрам, Гроув, — сказала я. — И мне совсем не в тягость накормить и ваших животных.

— Спасибо вам, миссис Сандерс. — Улыбка обнажила его редкие зубы, она была совсем мальчишеской, несмотря на то что в волосах Гроува проглядывала седина. — Могу я надеяться, что у вас найдется и немножко овса для моих мальчиков?

— Конечно. Только сначала я позабочусь о том, чтобы напоить их.

— Я сделаю это сам. Небось вода замерзла в ведрах?

— Очень может быть, Гроув.

— Тогда покажите, где у вас насос. Я наполню пустые ведра.

Я с благодарностью приняла его предложение, а сама начала засыпать в кормушки зерно.

Когда ведра были наполнены, я предложила Гроуву погреть озябшие руки над жаровней, что он с удовольствием сделал.

— Карета, в которой вы приехали, принадлежит графу? — поинтересовалась я.

— Что вы, нет! — Гроув с негодованием отверг мое предположение. — Его сиятельство не стал бы держать такой старомодный экипаж.

Я пожала плечами:

— Как знать.

Впрочем, мне было известно, что в последние годы прежние громоздкие кареты стали уступать место изящным и более удобным фаэтонам с низкой подвеской и правил ими уже не кучер на козлах, а форейтор, сидящий верхом на одной из передних лошадей, запряженных цугом.

Гроув посчитал необходимым поведать мне, каким образом его хозяин дошел до такой жизни, что оказался в допотопной карете.

— Мы отправились в путь в фаэтоне его сиятельства, — рассказывал он, — но не успели отъехать двух миль от Девейн-Холла, как лопнула чека у одного колеса, а тут еще снег повалил, и его сиятельство решил не ждать, пока починят, а взять старую карету лорда Девейна.

— Значит, я не ошибусь, Гроув, если предположу, что вы вовсе не кучер графа Сэйвила?

— Вы совершенно правы, мэм, — с некоторой гордостью ответил он. — Я его конюх. Служил конюхом еще у отца его сиятельства и учил графа еще ребенком ездить на пони.

На это мне сказать было нечего. Я решила немного поговорить о погоде:

— Похоже, снег зарядил не на шутку.

— Боюсь, что так, мэм. Придется нам провести тут еще денек.

Я чуть не застонала от этих простодушных слов, но мужественно сдержалась и произнесла:

— Вообще-то у меня в конюшне работает один деревенский малый, но полагаю, сегодня он не придет, и нужно будет убираться самой. Я почищу стойла своих лошадей, а вы…

— Ни в коем случае, мэм! — воскликнул Гроув. — Я сам сделаю всю работу. А вы идите в дом и садитесь завтракать.

— Уже! — сказала я с улыбкой.

Дверь конюшни снова открылась, чтобы впустить моего сына, который весело желал нам доброго утра.

— Здравствуй, дорогой, — ответила я. — Ты хорошо спал?

Можно было и не задавать подобного вопроса: Никки всегда спал хорошо, и я не уставала обещать самой себе, что буду делать все, чтобы этот порядок никогда не нарушался.

— Наверное, Тим не пройдет к нам по такому снегу, — сказал Никки. — Я помогу тебе, мама, ладно?

— Я только что говорила то же самое мистеру Гроуву, дорогой. Приступим к делу.

Гроув протестовал, но мы его не слушали. Я решила ничем не быть обязанной графу Сэйвилу. Не только ему самому, но и его слугам.


К девяти утра все лошади были накормлены, напоены, стойла приведены в порядок, устланы свежей соломой, проход к ним чисто выметен. Мы вернулись в дом и как раз снимали в холле рабочую одежду, когда сверху спустился его сиятельство граф. На нем были умопомрачительный утренний костюм, свежая сорочка, белоснежный шейный платок. Волосы цвета темного золота были тщательно причесаны, сапоги-ботфорты начищены до блеска. Граф не без удивления воззрился на нас.

— Лошади в полном порядке, милорд, — весело доложил Гроув. — Миссис Сандерс накормила их отборным зерном.