Я сдалась. Сложила оружие. Слова были не нужны — мы оба знали это.

Сквозь жаркий туман нашего взаимного желания прорезался голос:

— Ральф, где вы?

Вопрос прозвучал трижды, прежде чем мы смогли оторваться друг от друга и начали приводить в порядок свою одежду.

Сэйвил не сдержал проклятия в адрес незваных посетителей розария, и в этот момент его сестра и Джон Мелвилл появились перед нами.

— Роджер и Гарриет продолжают ссориться и выяснять отношения, — сообщила леди Реджина, — а мы решили прогуляться по саду. Понравился он вам, миссис Сандерс?

— Он не может не понравиться, — ответила я, с гордостью отмечая, что голос мой звучит вполне нормально, и вознося благодарность солнцу за то, что оно уже спряталось за дом, а потому, надеюсь, никто не обратит внимания на мои припухшие губы и пылающее лицо.

— Я как раз рассказывал миссис Сандерс некоторые подробности о нашем розарии, — сказал Сэйвил тоже совершенно обычным голосом. — Но мне кажется, она немного устала. Да и не мудрено: сегодня такой насыщенный день.

Не знаю, вложил ли он в свои слова какую-то долю иронии, но для меня они прозвучали вполне серьезно, и я была благодарна ему за возможность хоть немного прийти в себя.

— О, конечно, — согласилась леди Реджина, глядя на меня с подозрительным участием. — Чай будет подан через двадцать минут, и потом миссис Сандерс сможет наконец отдохнуть. Она заслужила отдых.

В последних словах Реджины мне все же почудились нотки сарказма, хотя у меня создалось впечатление, что ей это не свойственно.

Мы вернулись в гостиную, где я, почти не принимая участия в разговоре, выпила чаю с молоком и съела кусок булки, намазанный маслом, после чего отправилась наверх, к себе в комнату, пожелав всем доброй ночи и захватив с собой одну из свечей, специально положенных у дверей гостиной.

Окна в моей спальне были отворены, теплый, почти летний воздух наполнял комнату. Я встала у одного из окон, вслушиваясь в вечерние звуки. Откуда-то уже доносилось щелканье соловья, и я почувствовала, как комок подступает к горлу.

Вошла горничная, спросила, помочь ли мне переодеться. Я с благодарностью согласилась, так как ощущала немыслимую усталость после полного впечатлений дня, а когда она ушла, захватив мое желтое платье, чтобы погладить его, я снова подошла к окну.

Соловей продолжал свою песню, я прикрыла глаза, вдыхая запахи ночи, стараясь отбросить от себя все мысли. Потом медленно, словно в полусне, подошла к гардеробу и достала с верхней полки мешочек с лекарственными травами, который захватила с собой.

Я очень ясно помнила день, когда тетушка Маргарет дала мне самый первый пакетик с тем, особым, составом. Это было ровно за неделю до того, как мы с Томми поженились. Тетушка вошла ко мне вечером и сказала, протягивая пакетик: «Повремени с детьми, Гейл, ты еще так молода. Вам с Томасом нужно сначала стать на ноги. Принимай это, как там написано, каждый день, и не торопись заиметь ребенка».

Однако она запоздала со своим снадобьем: через шесть месяцев после свадьбы у нас появился Никки. Правда, это было…

Я держала в руках пакет и продолжала вспоминать.

Тогда, после рождения Никки, я поняла, что мы с Томми не можем позволить себе еще одного ребенка, и стала принимать лекарство тети ежедневно. Я научилась сама приготавливать его. И оно оказалось действенным: ни разу за время брака я не забеременела.

После гибели Томми у меня не было необходимости прибегать к нему, но я захватила пакетик с собой, когда собирала вчера вещи. Зачем? В этом я не хотела признаваться даже самой себе, пряча, как страус, голову в песок. Выходило, что я решила стать любовницей Сэйвила задолго до сегодняшнего поцелуя в саду.


Он пришел почти через полтора часа. Все это время я сидела в постели, рядом горела свеча, я смотрела в раскрытую книгу, но не понимала ни слова.

Услышав негромкий стук в дверь, я спокойно произнесла:

— Войдите.

Дверь открылась, он стоял на пороге, доставая головой почти до притолоки. На нем были светлая рубашка и штаны от вечернего костюма. Закрыв за собой дверь, Сэйвил сказал:

— Меня атаковал в библиотеке Роджер. Я уж начал думать, что никогда не смогу от него отделаться и придется его убить.

Я захлопнула книгу, положила ее на столик у кровати.

— Я знала, что вы все равно придете.

Пройдя легкой для своего роста походкой через всю комнату, Сэйвил подошел ко мне.

— Гейл, — произнес он.

Усевшись на край кровати, он некоторое время внимательно смотрел мне в глаза, словно что-то искал в них. Видимо, то, что он там нашел, удовлетворило его, потому что он кивнул головой и, приподняв мою руку, повернул ее ладонью вверх и поцеловал туда, где проступали голубые жилки.

— Благодарение Богу, — сказал он.

Под его губами мой пульс начал биться, как во время быстрого бега.

— Милорд, — выдохнула я.

Сэйвил поднял голову.

— Ральф, — поправил он. — Мне хочется услышать, как вы называете меня по имени.

Я облизнула пересохшие губы.

— Ральф, — повторила я, стараясь унять дыхание, смирить биение пульса.

Он улыбнулся своей ослепительной улыбкой:

— Кажется, я всю жизнь только и делал, что ждал, когда вы произнесете мое имя…

Он был — извините за банальное сравнение — как солнечный свет: горячий, несущий жизнь, пробуждающий эту жизнь, и мое тело тянулось к нему, как к солнцу.

Наклонившись еще ниже, он поцеловал меня, его пальцы ласкали мою шею, ключицы. Он продолжал целовать меня, и я, обхватив его руками, притянула к себе.

Мне хотелось обнимать его вечно, постоянно ощущать на себе его тело, вдыхать запах кожи, волос… И целовать…

Наконец его губы оторвались от моих и опустились ниже, коснулись шеи, груди.

— Гейл… — хрипло выговорил он. — Господи, Гейл, что ты со мной делаешь…

— По-моему… мне кажется, — умудрилась я выговорить, — эти чувства взаимны.

Сэйвил опрокинул меня на подушки, его руки смело двигались по моему послушному телу. Отстранившись, я начала расстегивать его белоснежную батистовую рубашку. Он застыл и терпеливо ждал, пока я закончу. А потом я стала гладить и целовать его теплое смуглое тело… обнаженное тело…

Как мне описать то, что свершилось между нами в ту ночь? Техника любви, я полагаю, остается техникой — почти машинальными движениями, и то, что происходит между одной любовной парой, не слишком отличается от действий второй или третьей. Разница в малом, а вернее, в самом что ни на есть огромном — в чувствах. В накале страсти, в яркости огня, в его насыщенности. В мере нежности. И доброты.

В ту ночь Ральф и я стали любовниками. От слова «любовь», а не от слова «незаконное сожительство», «тайная связь». Хотя и от последних значений никуда не уйдешь.

Мы стали любовниками, когда я ощутила его внутри себя, когда мы слились воедино; когда я почувствовала, какое наслаждение мы даем друг другу — никто из живущих на земле не сможет мне дать ничего подобного.

От этой мысли мне стало горько, потому что я знала — он не может стать всецело моим.

Но лето лишь начиналось. Впереди было еще много дней, которые я проведу в этом прекрасном замке, а значит, до расставания далеко…


Ральф ушел от меня на рассвете, а встретились мы уже за ранним завтраком. Он сидел за столом, когда я вошла, и ответил на мое приветствие наклоном головы и едва заметной улыбкой, тронувшей лишь уголки губ.

Я же была еще наполнена переживаниями минувшей ночи.

Взяв с буфетной стойки тарелку и положив какую-то еду, я заняла место подальше от Ральфа, хотя, кроме него, за столом сидела только его сестра.

— Сегодня мы с Джоном, — обратился он ко мне, — собираемся проверить, как идет строительство некоторых новых зданий, и сразу после завтрака отправимся туда. А наши мальчики еще вчера уговорили меня дать распоряжение наполнить бассейн. Это уже делается, там можно будет плавать. Если хотите, второй завтрак подадут прямо на лужайку перед банями, и можно устроить пикник с детьми.

— Мой сын не умеет плавать, милорд.

— Вы уже говорили об этом. Значит, необходимо побыстрее научить его, чтобы он тоже не был лишен этого летнего удовольствия, миссис Сандерс.

— Мои мальчики впервые начали плавать в нашем бассейне, — сказала леди Реджина. — А также, насколько помню, Ральф и Джон. Да и я тоже.

Я не скрыла удивления:

— Вы умеете плавать, леди Реджина?

— Представьте, да… И у меня к вам небольшая просьба: поскольку вы наша гостья и пробудете здесь какое-то время, называйте меня просто Джинни, а мне разрешите звать вас Гейл.

Этим предложением леди Реджины я была удивлена намного больше, чем ее умением плавать. Ведь исходя из того, что она могла подумать, когда узнала, в какой спальне мне предложено обосноваться, линию ее поведения я представляла себе несколько иной. Во всяком случае, на сближение я не рассчитывала.

— Вы очень любезны, леди Реджина, — ошеломленно ответила я.

— Джинни, — тут же поправила она.

— Джинни, — неуверенно повторила я.

Она повернулась к брату:

— А мне тоже можно участвовать в вашем пикнике у бассейна?

— Конечно, Джинни. Я еще не успел сообщить об этом всем остальным.

Реджина удовлетворенно вздохнула.

Я же с настойчивостью, достойной лучшего применения, вернулась к вопросу, всерьез меня беспокоящему, помимо всего прочего, конечно, а именно: кто будет учить Никки плавать и отвечать за его безопасность. Мистер Уилсон еще так молод.

— Подозреваю, что за это возьмется сам Ральф, — весело сказала Джинни. — Он уже проверен на моих мальчиках. Они плавают как рыбы.

Ральф поднялся из-за стола:

— Прошу извинить, Джон ожидает меня. До встречи, леди.

Я старалась не провожать его глазами, когда он выходил из комнаты.

Глава 16