Жюльетта Бенцони - Сделка с дьяволом

С остановившимся сердцем Гортензия смотрела на внезапно возникшего перед ней человека. Это, конечно же, он, у нее не могло быть сомнений: она сразу узнала это широкоскулое лицо, с задубевшей от ветра и солнца кожей, эти резкие черты, эти глаза цвета молодой листвы, смотревшие на нее с жестоким удовлетворением кошки, собирающейся сожрать мышь. Минуту они мерили друг друга взглядом, как два дуэлянта перед началом поединка.

Наконец в ней проснулся инстинкт самосохранения, молодая женщина рванулась к дверце. Выпрыгнуть, скрыться в толпе… Однако теперь фиакр двигался быстрее, но Гортензия не обращала на это внимания. Лишь бы ускользнуть от этого человека, замыслившего против нее зло. Но тщетно: железная рука крепко держала ее, не давая пошевелиться.

– Спокойно! Вы же знаете, что не вырветесь. Я поймал вас, моя птичка, хотя это стоило мне больших усилий!

– Как вам удалось найти меня? Как вы очутились здесь, в этом экипаже?

Он улыбнулся и, не выпуская руки Гортензии, поудобнее устроился на сиденье.

– Не буду пытаться представить себя умнее, чем я есть. Сегодня мне просто выпала сумасшедшая удача. Я ведь не думал, что турок уже успел вызвать вас из вашей норы. Я просто вышел прогуляться в сад Тюильри, и вдруг, о чудо! Появляетесь вы! Если вы хотели остаться незамеченной, то я не понимаю, как эта неудачная мысль пришла вам в голову: делать реверансы королю да еще на виду всего города провожать его до самого дворца? Мне оставалось лишь последовать за вами и запастись терпением. Вы что-то долго оставались во дворце…

Его прервал голос кучера. Он остановил фиакр и крикнул:

– Эй, почтенный! Вот и бульвар! Что дальше?

– Отвезите нас на улицу Сен-Луи! – крикнул ему Батлер.

– Так мы не едем в Сен-Манде?

– Вот где вы, оказывается, прятались, – воскликнул Батлер с улыбкой, делавшей его похожим на волка, потом громче кучеру: – Нет, туда нам больше не надо.

– Но мне надо! – крикнула Гортензия. – Эй, кучер! Делайте, что я…

Рука судовладельца грубо зажала ей рот, заглушив конец фразы. Другой рукой он крепко прижал ее к себе.

– Будем делать, что я скажу, – приказал он. – Нам надо поговорить, и я предпочитаю, чтобы это было в спокойном месте.

– А разве в карете недостаточно спокойно? – с негодованием возразила Гортензия. – Говорите скорее, что вы хотели мне сказать, и покончим с этим!

– О, нескольких минут мне не хватит. Вы очень приятно прокатили меня на корабле, дорогая… мадам Кеннеди. Теперь я прокачу вас в карете и отвезу куда мне вздумается. В ваших же интересах выслушать меня. В ваших, и особенно вашей подруги, этой премилой мадемуазель Ромеро, у которой и правда оказалось такое звучное имя римской патрицианки. Я же говорил, что она похожа на императрицу. Ну а вы? Как ваше настоящее имя?

Она в изумлении, которое и не пыталась скрыть, уставилась на него.

– Вам оно до сих пор неизвестно? Вопреки всему, что вам удалось сделать?

– Увы! Один из «братьев» помог мне за деньги отыскать вашу подругу и упрятать ее за решетку. Но он знал лишь ее. Знал, что в Бретань она ездила в сопровождении подруги, но ему так и не удалось узнать имя этой таинственной дамы. Слуги с улицы Бабилон немы как рыбы. Что касается вашей дражайшей Фелисии, хотя я и навещал ее в тюрьме, мне не удалось, несмотря на все угрозы, вырвать у нее ни одного словечка. Она ограничилась тем, что плюнула мне в лицо…

– Как бы мне хотелось сделать то же самое, – сквозь зубы проговорила Гортензия. – Итак, вы издевались над ней, проникнув в одиночную камеру? В то время как ее содержат там в строжайшей тайне? Значит, теперь в королевскую тюрьму может проникнуть кто попало?

– Мы живем в беспокойное, смутное время, еще нигде не установился надлежащий порядок. Вы представить себе не можете, чего сейчас можно добиться за горсть золотых монет! Но оставим это, ведь, благодарение богу, я нашел вас.

– Не примешивайте бога к вашим грязным преступлениям, господин Батлер. Поверьте, не всегда будет по-вашему.

– Может быть, а пока я хозяин положения и воспользуюсь этим. Вот мы и приехали!

Рукояткой трости он постучал в окошечко, окликая кучера.

– Остановитесь у следующего дома и позвоните у ворот. Нам откроют, и вы въедете во двор.

Ворота, заскрипев, открылись, карета запрыгала по неровной брусчатке двора, который мостили, видимо, во времена Людовика XIV, и наконец остановилась. Лакей, которого Гортензия запомнила еще в Морле, открыл дверцу и опустил подножку. Патрик Батлер спрыгнул на землю, протянул руку в перчатке, помогая Гортензии выйти из кареты. Она увидала, что находится во дворе старинного особняка. И дом, и двор имели вид довольно запущенный, по стенам змеились трещины. Пожухшая от холода трава пробивалась сквозь брусчатку.

Батлер, не отпуская руки Гортензии, повел ее в дом, они поднялись по лестнице с истертыми и расшатанными каменными ступенями.

– Я получил этот дом в наследство в прошлом году, – пояснил он. – У меня пока не было ни времени, ни желания, честно говоря, привести его в порядок. Но в данный момент он мне очень пригодился.

Пропустив вперед Гортензию, он толкнул дверь, затем пинком затворил ее.

– Ну вот, – сказал он со смехом, показавшимся молодой женщине отвратительным, – здесь мы сможем спокойно побеседовать. Снимайте манто и шляпу, чувствуйте себя как дома. Здесь вам не будет холодно.

Действительно, в старинном камине ярко пылал огонь. Гортензия подошла к камину, однако приглашению снять манто не последовала. Эта комната оказалась не гостиной, как она подумала сначала, а самой настоящей спальней, причем готовой к приему гостей, поскольку постель была разобрана.

Взгляд Гортензии, лишь скользнув по старинной кровати с колоннами и пологом с поблекшей вышивкой, обежал комнату. Она была убрана по моде эпохи жеманниц, с чудесными деревянными панелями, на которых кое-где еще виднелась позолота, но и на стенах, и на обивке мебели время оставило свои разрушительные следы, кроме того, несмотря на веселый огонь камина, в комнате чувствовался слабый запах плесени.

Окончив осмотр, Гортензия остановила холодный взор на Батлере.

– С нашей последней встречи ваше воспитание нисколько не улучшилось, – презрительно заметила она. – Вам бы должно быть известно, что даму не принимают в спальне. Этот особняк представляется мне достаточно большим, чтобы в нем нашлась хоть одна гостиная.

– Их здесь четыре, но все еще более обветшалые, чем эта комната. А потом… для того разговора, который у нас состоится, милая дама, – добавил он с особым упором на слове «дама», – эта комната представляется мне весьма подходящим местом. Кстати, не на такую ли комнату вы намекали, когда обещали приехать ко мне в Брест? Вспомните-ка! Вспомните, как благосклонно вы принимали мои ухаживания… и мои признания в любви! Вы ведь знали, что я вас любил? Да что я говорю? Я просто был от вас без ума и готов на самые безрассудные поступки, чтобы добиться взаимности. Ну же! Вспомните, что я вам сказал однажды! Я говорил, что готов отправиться в замок Торо и занять там место человека, которого, по всей видимости, вы хотели освободить взамен одной только ночи любви! А вы? Разве вы не клялись, что не знаете никакого узника и никого не собираетесь освобождать?

– Мы действительно никого не освободили, – устало ответила Гортензия.

Никогда еще она не чувствовала себя так мерзко, она кляла себя за то, что согласилась сыграть эту роль в надежде помочь Фелисии вызволить любимого брата. Каждый упрек Батлера был ею вполне заслужен, и никогда еще она не чувствовала себя такой униженной. Судовладелец своим смехом отвлек ее от горьких размышлений.

– Я прекрасно знаю, что вы никого не освободили, но лишь потому, что он умер раньше, не так ли? Его звали Джанфранко Орсини, князь Орсини! О, не удивляйтесь, я хорошо знаком с комендантом замка. Мне не составило труда узнать, что произошло той самой ночью, когда вы должны были бы нестись по дороге в Брест на свидание со мной. Вы любили этого князя, ведь так? Ради него вы согласились на эту малопочтенную роль?

– Да, ради него! Но я его не любила.

– Расскажите кому-нибудь еще!

– Мы не были с ним даже знакомы. Но я поступила так ради его сестры Фелисии, которую я люблю как родную. Мы вместе росли, и я не могла отказать ей в помощи. Ее брат – единственное существо на земле, кого она любила, не считая меня.

Батлер прошелся по комнате, под его ногой жалобно скрипнули планки узорного паркета. Он швырнул в угол шляпу, снял пальто и бросил его на стул. Страсть, пылавшая на его лице, когда он осыпал Гортензию упреками, казалось, остыла. Он совершенно спокойно подошел к ней так близко, что она почувствовала вновь легкий запах английского табака и вербены, исходивший от него.

– Должно быть, вы действительно очень любите ее, моя прекрасная незнакомка, если согласились на эту жалкую роль. А может, вы всего лишь хорошая комедиантка, актриса? Среди них попадаются прехорошенькие, вполне способные сыграть роль знатной дамы. Вы были неподражаемы, изображая ирландскую леди. Думаю, что уже говорил вам это, потому что обмануть меня трудно. Итак, с каких подмостков вы спустились? Из какого балагана?

Терпеть его насмешки было выше ее сил. Какая разница, если этот человек узнает ее имя, если ему все равно уже было известно, кто такая Фелисия? Ему ничего не стоило разыскать и ее.

– Я графиня де Лозарг, Гортензия де Лозарг. Вдова и мать маленького сынишки. Теперь вы знаете правду. О, только не напускайте на себя этот самодовольный вид! Вы решили, что уязвили мою гордость? Ничего подобного! Я все равно собиралась открыть вам свое имя. Я должна была это сделать.

– Вы должны мне еще кое-что, дорогая моя. Но, признаюсь, я доволен. Гортензия… Какое красивое имя! В моем саду этих цветов как травы по весне. Помните мой дом в Дурдифе? В тот день гортензии были голубыми, как ваше платье, как небо. Вы еще любовались ими…