– Пока он не знает, что я в Париже, мне нечего бояться. Надо, чтобы мы с Фелисией успели убраться отсюда, пока он меня не нашел. Овернь далеко, это огромный край, который надежно укроет нас обеих.

– Просто чудо, что он еще не узнал вашего имени. Вы думаете, ему это никогда не удастся? Что вы будете делать, если однажды он заявится к вам?

– Честно говоря, не имею ни малейшего представления, мне бы этого совсем не хотелось, – отвечала Гортензия, живо перекрестясь, чтобы не искушать судьбу. – Но думаю, что там меня будет кому защитить. Вокруг столько храбрых мужчин: мой фермер Франсуа Деве, соседи… и еще…

– И еще ваш таинственный Жан?

– Он в первую очередь! Он и стая волков, которых он может собрать вокруг себя, когда только пожелает. Не беспокойтесь за меня, дорогой Эжен! Главное, чтобы мы с Фелисией успели исчезнуть незаметно для моего врага…

Прощаясь, Гортензия поднялась на цыпочки и поцеловала художника в гладко выбритую щеку.

– Спасибо, друг мой! Заранее спасибо!

Глава IV

Человек с зонтиком

Несмотря на оптимизм, проявленный молодой женщиной во время встречи с Делакруа, мысль о Патрике Батлере неотступно преследовала ее весь вечер: и на обратном пути, когда ей поминутно казалось, что в толпе прохожих видит наглое лицо в шапке рыжих волос, и в рождественскую ночь, когда они втроем допоздна сидели у камина и мадам Моризе предавалась воспоминаниям об ужасах революции и блеске Империи, а Онорина слушала, не оставляя своего вязания, и даже на полночной мессе в маленькой соседней церкви. Монахини расположенной неподалеку обители убрали ее цветами и ветками омелы. Множество восковых свечей пылало перед алтарем с потускневшей позолотой, перед наивным изображением яслей, где маленькая и хрупкая Дева Мария склонилась над младенцем Иисусом, таким крепким и щекастым, что с трудом верилось, как он мог родиться у столь эфемерного создания. Но благочестивый пыл прихожан от этого не охладел, и так приятно было слышать, как присутствующие хором подхватывают древние рождественские песнопения.

Это были минуты спокойной и глубокой радости; однако Гортензия не могла отдаться им полностью, как ей того бы хотелось. Мыслями она уносилась в Комбер, к Жану, который пообещал, что проведет подле нее этот чудесный праздник, и вот теперь она так от него далеко.

Конечно же, он не будет на нее сердиться, он поймет, что по долгу дружбы она обязана была уехать, чего бы ей это ни стоило. Он будет ее ждать сколько потребуется, терпеливо и спокойно. Но теперь между Гортензией и ее близкими, ее домом встала угрожающая фигура человека, любовь которого она имела неосторожность разжечь и чью гордость, скорее, нежели сердце, она ранила. Он жаждал мести за то, что им пренебрегли. Но что это будет за месть? Чего он хотел, этот Патрик Батлер, которого она стала опасаться с первой их встречи, этот жестокий, беспощадный человек, который, однако, умел говорить ей о своей любви с такой пылкой страстью? Если, к несчастью, им придется столкнуться лицом к лицу, вряд ли он ограничится пустыми разговорами. Доказательством тому была его расправа с Фелисией… Что тогда она будет делать? Что ему скажет? А если ему и вправду взбредет в голову преследовать ее до самой Оверни? Как ей быть? У нее был только один выход, как она и говорила Делакруа: уехать из Парижа до того, как он узнает, что она вообще здесь появлялась.

Мирная радость, светившаяся на всех обращенных к алтарю лицах, в конце концов сообщилась и молодой женщине, и ее сердце распахнулось в горячей молитве. Она просила всевышнего помочь ей, дать ей возможность вызволить подругу и избежать мести человека из Морле.

Молитва принесла ей облегчение, и она в приподнятом расположении духа заняла место за столом рядом со своими хозяйками. На ужин была пулярка и ванильный крем. Женщины с аппетитом подкрепились, предварительно по обычаю торжественно положив в камин полено, освященное днем. Потом они обменялись скромными подарками. Гортензия преподнесла своей старой приятельнице кружева из Пюи, которые она предусмотрительно захватила из дому, и получила носовые платки, собственноручно вышитые мадам Моризе. Онорине они подарили шерстяную шаль и пару митенок, отчего та пришла в полный восторг. Затем они разошлись по своим комнатам, естественно, гораздо позже, чем обычно. Но на этот раз Гортензия заснула мгновенно, в этом ей помогла молитва, очистившая душу, к тому же она очень устала за день, оказавшийся слишком долгим. Она проснулась поздно, когда Онорина уже вовсю гремела кастрюлями на кухне. Мадам Моризе ждала к обеду гостей: супружескую чету дальних своих родственников и двух старых приятельниц.

Стояла ясная солнечная погода. Дети бегали по улице с рождественскими песнопениями, переходя из дома в дом, где им давали кто пирог, кто монетку. Их звонкие голоса разносились далеко окрест, пели они не всегда правильно, но с таким подъемом и так старательно, что слушать их было одно удовольствие.

Со свойственной ей деликатностью мадам Моризе попросила Гортензию извинить ее за неудобство, которое мог причинить ей этот визит, возможно, неинтересных для нее людей. Но молодая женщина успокоила ее:

– Я сама свалилась как снег на голову, и вы еще хотите, чтобы я нарушила ваши планы? Я буду рада увидеться с вашими друзьями. Кстати, не те ли это люди, с которыми я уже встречалась у вас под именем мадам Кудер?

Действительно, когда, вынужденная скрываться от своего дяди, маркиза де Лозарга, она благодаря Видоку нашла приют у мадам Моризе, ее знали здесь именно под этим именем, скромным и незаметным, в отличие от титула графини.

Мадам Моризе вспомнила, что ее родственники, муж и жена, действительно уже встречались с «мадам Кудер», и согласилась, что лучше оставить Гортензии это имя.

– Они хорошие люди, но немного болтливые и неравнодушные к громким титулам. Конечно же, они будут счастливы отобедать в обществе мадам де Лозарг, но на следующий день об этом будет известно всем и вся. Я думаю, вам это ни к чему?

Итак, в убранной цветами гостиной мадам Моризе, как и в прошлый раз, встретились «мадам Кудер», супруги Бродье, дамы Меню и Кленшан. Разговор шел обо всем и ни о чем, в основном о событиях в их городке, не особенно занимавших Гортензию. Зато она могла позволить себе хранить улыбчивое молчание, что было весьма удобно для нее и удовлетворяло остальных. Она охотно ответила на несколько вопросов о жизни в Сен-Флу, поскольку считалось, что «мадам Кудер» прибыла именно оттуда. Так благополучно завершился этот праздничный день, несколько, правда, утомительный для того, кто горел жаждой деятельности.

На следующий день пришел Видок, принеся несколько куриных яиц для мадам Моризе в подарок от своей жены Флериды, разводившей кур. Это был отличный предлог потолковать с Гортензией. Та рассказала ему о своем визите на улицу Бабилон и о том, что ей удалось узнать. Бывший полицейский нахмурил брови:

– Конечно, хорошо, что мы знаем, кто за всем этим стоит, однако, по сути, мы ничуть не продвинулись в нашем деле. Париж велик, и чтобы отыскать этого человека…

– Но я вовсе не хочу, чтобы его нашли! – живо прервала его молодая женщина. – И еще меньше желаю с ним встретиться. У меня одна надежда: добиться освобождения Фелисии и уехать с ней в Овернь как можно скорее…

– До этого пока далеко. Кроме того, когда знаешь, кто твой враг, неплохо держать его в поле зрения. Назовите его приметы. Его зовут Патрик Батлер, говорите вы? Судовладелец из Морле, с которым вас познакомили Бюше и Руан-старший? Сегодня же вечером повидаюсь с обоими. Может быть, они знают о нем больше. Справлюсь и в полиции. Можно прочесать дорогие гостиницы. Не может быть, чтобы этот человек остановился в какой-нибудь захудалой таверне…

– А может быть, он поселился у друга? В любом случае вы должны действовать очень осторожно. У него, вероятно, связи в полиции, если ему так легко удалось схватить Фелисию…

– Ну, связи-то и у меня есть, графиня. Может быть, не такие высокие, но достаточно полезные. В этой неприглядной истории последнее слово будет за мной, или я перестану зваться Видоком! Что до вас, не пропустите прогулки, на которую вас приглашает Делакруа. Она может оказаться очень интересной.

– Откровенно говоря, я не понимаю, почему.

– Однако это совсем просто: по вторникам и четвергам, невзирая на погоду, король пешком прогуливается в парке Тюильри. Немного везения, и вы сможете поговорить с ним.

– И он вот так просто позволит мне заговорить?..

– Нет. Но если он узнает кого-нибудь из знакомых, случается, что он подзывает его к себе. Видимо, ваш художник на это и рассчитывает.

Укрепившись в своей уверенности, Гортензия употребила остаток дня на визит в контору банка Гранье на улице Прованс. Ее отец, банкир Анри Гранье де Берни, был основателем банка и сделал из него одно из самых процветающих предприятий в Париже эпохи Империи. Затем его вместе с женой убили. Сын Гортензии стал наследником доли своего деда за вычетом того, во что обошлось банку разорительное управление принца Сан Северо. Несмотря на это, наследство было достаточно солидным, чтобы молодая женщина могла рассчитывать на помощь банка в любых обстоятельствах. Тем более что теперь она могла обратиться к своему другу Луи Верне, который, несмотря на свое увечье, был назначен по просьбе Гортензии на одну из главных должностей в банке на улице Прованс. Она ни секунды не сомневалась в том, что доверенный человек ее отца не сможет отказать ей в помощи… и всегда поддержит любое правое дело.

Действительно, Луи Верне встретил ее с радостью и искренним дружелюбием. Возможность вновь заняться любимым делом, казалось, вернула молодому управляющему утраченное здоровье, хотя, конечно, ноги, укрытые шотландским пледом, по-прежнему отказывались ему служить.

– Видите, – с улыбкой сказал он, – я стал почти таким же, как прежде. Каждое утро я приезжаю сюда в своей карете с улицы Граньер, а вечером уезжаю домой. И все благодаря вам. Скорее всего эти господа не сочли бы возможным вернуть мне прежнюю должность, если бы не ваша настойчивая просьба. Я знаю, что об этом шла речь в первом письме, которое вы сюда прислали.