Эль Кеннеди - Сделка

– Она в бешенстве, – говорит Логан, наблюдая, как Ханна у раздачи разговаривает с поваром.

– Еще бы, – соглашается Декс. – Честное слово, это каким же эгоистичным помойным ублюдком надо быть, чтобы перед самым конкурсом подвести своего партнера по дуэту!

Логан хмыкает.

– Помойным ублюдком? Я позаимствую.

– Все с ней будет в порядке, – уверенно говорит Элли. – Исполнение Ханны бесподобно. Кэсс ей не нужен.

– Кэсс никому не нужен, – соглашается Декс. – Он как сифилис.

Все смеются, а я переключаю внимание на Ханну и вспоминаю, как впервые пришел в кафе «У Деллы», движимый идеей уговорить Ханну позаниматься со мной. Это было чуть больше месяца назад, но ощущение такое, будто я знаю ее целую вечность.

Не понимаю, о чем я только думал, разглагольствуя о своем категорическом неприятии близких отношений с девушкой. Ведь что значит иметь постоянные отношения? От этого одна польза. Серьезно. Я могу заниматься сексом, когда захочу, и мне не надо напрягаться и искать кого-то. У меня есть человек, которому можно поплакаться после дрянного дня или губительных неудач на льду. Я могу выдавать худшие шутки на планете, и есть вероятность, что Ханна будет смеяться над ними.

Да я люблю быть быть с ней, все просто и ясно.

Ханна возвращается к кабинке с нашими напитками. Вернее, с напитками для Элли и Декса. Мы с Логаном попросили содовой, но получаем воду.

– Уэллси, где мой «Доктор Пеппер»? – недовольно тянет Логан.

Ханна останавливает его суровым взглядом.

– А ты знаешь, какое количество сахара содержится в газировке?

– Вполне приемлемое количество, так что я спокойно могу пить ее, – говорит Логан.

– Ошибаешься. Ответ: слишком большое. Через час тебе играть с Мичиганом – тебе нельзя накачиваться сахаром перед игрой. На пять минут ты почувствуешь прилив энергии, а потом сдуешься на половине первого периода.

Логан вздыхает.

– Джи, почему твоя девушка строит из себя нашего диетолога?

Я сдаюсь, беря свой стакан с водой и делая глоток.

– Хочешь с ней поспорить?

Логан смотрит на Ханну, которая всем своим видом ясно дает понять: будет тебе содовая только через мой труп. Затем переводит взгляд на меня.

– Нет, – угрюмо отвечает он.

Мой телефон мяучит вскоре после полуночи, но я не сплю. Я даже еще не переоделась в пижаму. Едва я пришла после работы, как тут же схватила гитару и принялась за новую работу. После того как Кэсс из эгоизма и мстительности испортил мне жизнь, такие вещи, как сон, отдых и душевное равновесие, перестали для меня существовать. Следующий месяц я буду ходячим психом, если только не найду волшебный способ совместить учебу, работу, Гаррета и пение, не получив при этом нервный срыв.

Я откладываю гитару и смотрю на экран. Это от Гаррета.

Он: Не могу заснуть. Ты спишь?

Я: Это зов тела?

Он: Нет. А ты хочешь, что бы был зов?

Я: Нет. Я репетирую. Я в полном стрессе.

Он: Тем более зов тела был бы на пользу.

Я: Держи свой зов в штанах. Почему не спишь?

Он: Все тело болит.

Мне сразу становится жалко его. Гаррет позвонил вечером и сообщил, что матч они проиграли и что он получил несколько ощутимых ударов. Чтобы облегчить боль, парень почти весь обложился льдом.

Мне лень набирать текст, поэтому я звоню, и он отвечает после первого гудка.

– Привет, – слышу я его хриплый голос.

– Привет. – Я откидываюсь на подушку. – Извини, что не могу приехать и расцеловать твои бо-бо, но я работаю над песней.

– Все в порядке. У меня только одна бо-бо, которую нужно поцеловать, а у тебя для этого не то настроение, да и твои мысли заняты другим. – Он делает паузу. – Между прочим, я имею в виду свой член.

Я сдерживаю смешок.

– Ага. Я поняла. Можно было не уточнять.

– Ты решила, какую песню возьмешь?

– Кажется, да. Ту, что я пела тебе в прошлом месяце, когда мы занимались. Помнишь?

– Помню. Очень грустная.

– Это хорошо, что грустная. Несет в себе сильный эмоциональный надрыв. – Я колеблюсь. – Забыла спросить – отец был на игре?

Пауза.

– Он ни одной не пропускает.

– Опять говорил о Дне благодарения?

– Нет, слава яйцам. Он даже не смотрит на меня, когда мы проигрываем, так что я не рассчитывал, что он будет разговорчив. – Голос Гаррета полон горечи, я слышу, как он откашливается. – Включи громкую связь. Я хочу послушать, как ты поешь.

От радости мое сердце бьется учащенно, но я скрываю свое ликование за обыденным тоном:

– Хочешь, чтобы я спела тебе колыбельную? Ну, ты хватил.

Парень хмыкает.

– У меня все болит так, как будто меня переехал грузовик. Мне нужно отвлечься.

– Замечательно. – Я включаю громкую связь и беру гитару. – Не бойся отключиться, если станет скучно.

– Детка, я могу наблюдать за тобой, когда ты скучаешь, и мне не будет скучно.

Гаррет Грэхем, мой личный льстец.

Я устраиваю гитару на колене и пою в полный голос. Моя дверь закрыта, и хотя стены здесь картонные, я не опасаюсь, что придет Элли. Первым делом после того, как Фиона сообщила мне печальную весть о распаде нашего дуэта, я выдала Элли беруши и предупредила ее о том, что до конкурса буду петь по ночам.

Как ни странно, я больше не злюсь, а испытываю облегчение. Кэсс превратил наше исполнение в какое-то вульгарное, джаз-хэндовое представление, которое я презираю, поэтому, несмотря на бешеное возмущение подставой, прекрасно понимаю, что без него мне будет гораздо лучше.

Я трижды исполняю песню, пока не начинаю хрипеть, потом останавливаюсь и хватаю с тумбочки бутылку с водой.

– Между прочим, я все еще здесь.

Вздрогнув от звука его голоса, я смеюсь – совсем забыла, что он еще на линии.

– Ну что, так и не убаюкала тебя, да? Даже не знаю, воспринимать мне это как похвалу или как оскорбление.

– Как похвалу. У меня от твоего голоса мурашки бегут по коже. Под него невозможно заснуть.

Я улыбаюсь, но знаю, что он меня не видит.

– Я никак не могу решить, что делать с последним куплетом. Заканчивать на высокой или на низкой но те? Ох, может, стоит где-то посерединке? Знаешь что, у меня идея.

Я отключаюсь и решаю этот вопрос, а ты ложишься спать. Спокойной ночи, дурашка.

– Уэллси, подожди, – говорит он, прежде чем я успеваю нажать на кнопку.

Я выключаю громкую связь и снова подношу телефон к уху.

– Что?

На том конце пауза, длиннее которой я не слышала.

– Гаррет, ты здесь?

– Гм, да. Извини. Я здесь. – Он тяжело вздыхает. – Ты могла бы поехать со мной домой на День благодарения?

Я холодею.

– Ты серьезно?

Еще одна пауза, более длинная, чем предыдущая. Я почти уверена, что парень сейчас возьмет обратно свое приглашение. И вряд ли это сильно меня расстроит. Я уже имею некоторое представление об отце Гаррета и сомневаюсь, что смогу высидеть весь праздничный ужин и не придушить его.

Что это за человек, который может бить своего сына? Своего двенадцатилетнего сына?

– Ханна, я не могу ехать туда один. Ты поедешь со мной?

При этих словах его голос срывается, а у меня раскалывается сердце. Я судорожно вздыхаю и говорю:

– Конечно, поеду.

Вопреки моим ожиданиям, дом отца Гаррета – совсем не хоромы, а обычный особняк, расположенный в престижном районе Бостона в Бикон-Хилле. Я была в Бостоне несколько раз, правда, не в этой его шикарной части, и не могу не восхищаться красивейшими домами девятнадцатого века, вымощенными брусчаткой тротуарами и изящными газовыми фонарями, освещающими узкие улочки.

За два часа дороги Гаррет не сказал и пары слов. От него исходят ощутимые волны напряжения, и от этого я нервничаю еще сильнее. Кстати, Гаррет одет в дорогой костюм – черные брюки, хрустящую белую сорочку и пиджак с галстуком, – который красиво облегает его мускулистое тело. Он похож на мужчину-мечту, и даже хмурое выражение на лице не умаляет его сексуальности.

Очевидно, это отец потребовал, чтобы он надел костюм. Когда Фил Грэхем узнал, что сын приезжает с девушкой, он попросил, чтобы и я оделась официально, так что сейчас на мне элегантное голубое шелковое платье до колена, в котором я выступала на прошлогоднем конкурсе. К платью я надела серебристые туфли на десятисантиметровых «шпильках». Когда Гаррет заехал за мной и увидел на мне эти туфли, он улыбнулся и сказал, что теперь сможет целовать меня без риска получить растяжение мышц на шее.

Нас встречает не отец Гаррета, а милая блондинка в красном коктейльном платье до щиколоток. Платье дополняет черный кружевной жакет с длинными рукавами, что меня сильно удивляет, так как в доме дико жарко, и я спешу снять с себя верхнюю одежду.

– Гаррет, – тепло говорит женщина, – я очень рада наконец-то познакомиться с тобой.

На вид ей лет тридцать пять, но мне трудно судить, потому что у нее глубокий, мудрый взгляд, как у человека, прожившего несколько жизней. Я называю это «старые глаза». Не знаю, почему у меня возникло такое ощущение. Ведь ничто в ней – ни элегантный наряд, ни дружелюбная улыбка – не говорит о том, что она знавала трудные времена, но я, как человек, переживший травму, мгновенно чувствую странное родство наших душ.

Гаррет отвечает коротко, но вежливо:

– Я тоже рад познакомиться с вами…

Его фраза повисает в воздухе, и в ее бледно-голубых глазах мелькает страдание, как будто она только что поняла, что Фил Грэхем не сообщил сыну имя женщины, с которой живет.

Уголки ее губ на долю секунды опускаются, но в следующее мгновение улыбка снова озаряет ее лицо.

– Синди, – договаривает она. – А вы, должно быть, девушка Гаррета.