Людмила Волок - Сделка

Перестройка набирала обороты, а с ней и Александр Петрович. Он и по прежним понятиям был человеком далеко не бедным, но когда частный бизнес стало возможно вести открыто, дал вовсю развернуться своему предпринимательскому таланту. Конечно, он имел привилегии, и весьма существенные, во время приватизации предприятий, но, нужно отдать должное, свои фабрики и заводы он, как новый хозяин, не губил, а твердой рукой вел к неизбежному процветанию.

Сегодня в его концерн «Интерконтиненталь Груп» входили не только заводы, газеты и пароходы, но также самая большая сеть частных клиник «Целитель». По горькой иронии судьбы, даже это не могло сейчас помочь Александру Ольховскому, человеку из списка самых богатых людей страны, спасти свою дочь.

* * *

Вера набрала телефонный номер Анжелики.

– Лика, здравствуй, как там у вас дела? – Вера Николаевна старалась говорить ровным голосом.

– Ой, мам, привет, все отлично, погода чудесная, знакомых встретили, прикинь, реально Монако – большая деревня! – тараторила дочь. – А вы как? Все нормально?

– Аня приболела, – начала издалека Вера.

– Простудилась? Она так и ездит с откинутым верхом? Наверняка продуло. Мам, скажи ей, пусть не ходит пока на занятия, дома отлежится, никуда ее лекции не денутся! Ну все, пока, цем-цем, пора одеваться – мы приглашены на ужин!

В трубке раздались короткие гудки, и Вера растерянно крутила в руках телефон. Звонить снова? Они возвращаются только через неделю, а Максим Леонидович настаивает на немедленном начале химиотерапии. Вера не могла принять такое решение сама.

Пока она раздумывала, как построить беседу при второй попытке достучаться до затуманенного светским лоском сознания дочери, телефон зазвонил, и женщина вздрогнула от неожиданности. Это был зять.

– Добрый день, Вера Николаевна, – пророкотал он в трубку приятным баритоном. – Что там с Анечкой?

Вера помолчала – всего пару секунд, а он уже понял, что проблема серьезнее простуды.

– У нее телефон не отвечает, я набирал только что. В чем дело, Вера Николаевна? – напирал Александр Петрович, и Вера испытала острый укол вины – словно это она недоглядела, пропустила предательскую болезнь…

– Александр Петрович, думаю, вам стоит вернуться раньше.

– Вера, черт возьми, говорите прямо! – обычно не теряющий так быстро самообладания зять горячился. – С девочкой что, случилось несчастье?!

– Нет. Не в том смысле… То есть я хотела сказать, что это не несчастный случай, – торопливо начала объяснять Вера, словно оправдываясь. – Вчера она упала в обморок, и мы поехали в больницу. Выяснилось, что у нее серьезная болезнь. Ее обследовали, а сейчас она спит, телефон я отключила, чтобы никто не беспокоил.

– То есть, моя дочь сейчас в больнице, – уточнил Александр Петрович.

– Да.

И потом он задал самый страшный вопрос:

– В какой?

– Аня в институте онкологии.

Он помолчал, справляясь с новой информацией. И сказал:

– Вера, мы будем в больнице максимум через шесть часов. Ждите нас там. Ничего пока не предпринимайте. Я позвоню, когда приземлимся.

* * *

Аня читала книжку, когда в палату вошли родители. Она сначала обрадовалась, а затем удивилась:

– Пап, мам, привет! Вы почему вернулись раньше?… Из-за… меня?

Отец подошел к Ане и обнял ее:

– Все будет в порядке, дочка. Мы уже разговаривали с твоим врачом, и еще я связался с очень хорошей клиникой в Германии. Думаю, мы отправимся туда в ближайшие дни.

Аня серьезно посмотрела на родителей. Отец выглядел озабоченным и словно больным. Лика – даже Аня так часто называла маму – старалась сдержать слезы, запрокидывая голову, чтобы слезы не размыли тушь на ресницах.

– Ну, вот что, – девушка отстранилась от отца и присела на койку. – Давайте перестанем темнить, я уже взрослая девочка. У меня рак?

Она смотрела прямо в глаза бабушки. Та отвела взгляд и подсела к Ане:

– Деточка, ну еще ничего не ясно. Папа хочет показать тебя лучшим врачам…

– Да каким еще врачам, бабушка! – взорвалась та. – Мы уже двое суток обследуемся, и я сдала литра три разных анализов! Диагноз уже давно поставлен, может, все-таки начнем лечение, вместо того, чтобы пытаться найти оправдание вашему страху и нежеланию поверить в реальность?!

Родные Ани словно окаменели. Никто не ожидал от нее такой резкости и… правоты. Она была права – во всем.

Никто не хотел говорить ей правду – может, этот заговор молчания словно делал беду нереальной, и она, не проговоренная вслух при Ане, отступала и уменьшалась в размерах. Казалось – заговори они сейчас о болезни, как беда поселится навсегда в их уютном и защищенном мире, оказавшемся таким уязвимым.

И уже никогда жизнь не будет прежней.

Отец подсел к Ане и взял ее руки в свои. Заглянул в глаза.

– Аня. Врачи говорят, что у тебя опухоль мозга.

Девушка дернулась, словно ее ударило током, но попросила:

– Продолжай, папа.

– Они считают, что нужно немедленно начинать химиотерапию. Думаю, нужно послушать их, а затем все-таки отправиться на консультацию за границу.

– Алекс, а ты не можешь пригласить профессора в нашу страну? Ну, чтобы не возить Аню туда-сюда… – внезапно высказала здравую мысль Лика, и все удивленно на нее уставились.

– Пожалуй, надо такой вариант обдумать. Действительно, устроим консилиум здесь, у нас условия ничуть не хуже. А чего нет, достанем и доставим.

* * *

– Бабушка… Я догадывалась с самого начала, что мои дела плохи. Но… надеялась, что пронесет, – Аня попыталась улыбнуться, но губы задрожали, и она разрыдалась.

Шла уже вторая неделя химии. Аня плохо ее переносила: ее постоянно рвало. После того, как добавили облучение, волосы начали стремительно выпадать. Вера пригласила в палату парикмахера, и та соорудила на внучкиной голове стильный ежик, который удивительным образом ей шел. Огромные, с шоколадным оттенком глаза на худеньком лице, казалось, стали еще больше, и у Веры щемило сердце при каждом взгляде на внучку: такой незащищенной, трогательной и юной выглядела она, в своей розовой шелковой пижамке, с тонкими прозрачными руками…

И профессор из Германии, и другой – из Канады, и остальные пять светил онкологии в один голос заявили, что операцию делать слишком поздно. Оставалась слабая надежда на химию да на лучевую терапию. Но после первых результатов Максим Леонидович пригласил Веру в свой кабинет и сообщил:

– Три месяца.

Сообщил правильным тоном, каким уже сотни раз сообщал родным больных сроки, оставленные судьбой для их близких.

Вера вернулась в палату, в которой почти все время находилась рядом с внучкой. Иногда ее сменяла Анжелика, но от нее было мало толку: она все время плакала, но не могла ни подставить судно, ни остановить капельницу.

Вера же просто физически не могла бросить Аню – ей казалось, что, уходя из больницы, она оставляет в палате номер двенадцать свою душу, и бродила по городу, как робот: заехать в свою квартиру, взять то; заехать в особняк, взять это… Купить книгу. Зайти в супермаркет за любимыми Аниными конфетами. И вспомнить, что Аня не может ни читать, ни есть. И что она медленно умирает, а вместе с ней – Верино сердце.

За окном стремительно темнело: стояло то время года, когда вечер наступает внезапно, как ночь в пустыне.

– Не включай свет, бабушка, – попросила Аня. Она лежала на белоснежной постели, Вера видела лишь ее яркие глаза. Присела рядом, взяла внучку за руку и легонько сжала ее.

– Не тошнит? – спросила, нежно поглаживая ежик на Аниной голове.

– Я уже не знаю… Мне все время плохо.

Они помолчали.

– Папа постоянно спрашивает, чего я хочу, словно торопится исполнить мое последнее желание.

– Аня… – начало было Вера Николаевна, но Аня остановила ее взмахом руки.

– Не надо, бабуль. Вы скрываете от меня правду, но я чувствую, что умираю. И у меня нет – веришь? – нет никаких желаний! Папа все мои желания предупреждал. Да я уже почти весь мир объездила благодаря ему!.. Знаешь, я хотела бы лишь одного…

Аня сделала неловкую паузу и печально улыбнулась – наверное, улыбнулась, потому что Вера плохо различала в полутьме ее лицо. Лишь догадалась, что речь пойдет о самом сокровенном, и ласково погладила Аню по руке, как бы поощряя – продолжай, родная, говори, мы на все готовы ради тебя.

– Лишь одного, – повторила Аня. – Понять, что значит – любить. Любить парня, ходить на свидания… У меня ведь ни разу в жизни не было таких отношений – ну, как в кино. Или в книжках. Ну, знаешь: «Я не думаю о тебе только тогда, когда ты рядом»… Не помню, где я это прочитала, но так всегда хотелось это испытать. Господи, как жаль, что – не успею…

Ее голос на последних словах зазвенел и сорвался. Слезы брызнули из глаз, и она глотала соленые струйки, плача над своей несбывшейся любовью.

Ранние заморозки укрыли серое сентябрьское утро серебристым покрывалом, и это непривычно тихое для города время перед рассветом наполнялось какой-то звенящей торжественностью. Сергей зашел на территорию автопарка и направился к водителям, курившим возле гаража.

– Привет, – сказал всем одновременно, но за руку начал здороваться со всеми по очереди.

– Доброе утро, Серый, – ответили несколько голосов. Сергей старался тщательно соблюдать негласный устав поверхностно-приятельских отношений, но за три года так и не стал своим. Его не принимали, как равного, но и не отталкивали, словно изгоя. Он был просто другим, водители это чувствовали, но то, что Сергей не пытался демонстрировать свое превосходство, одновременно и вызывало уважение, и раздражало.

– Ну все, смена начинается, по машинам, – Андрей Иванович Прилипко, начальник автопарка, вышел из ворот гаража и задержался возле Сергея:

– Как там брат? Не образумился еще?

– Я его не видел с воскресенья – у нас разные рабочие ритмы, – не то сообщил, не то пошутил Сергей.