Она повернулась к Ване и недвусмысленно велела: выпроводи гостью, сейчас не до нее! Действуй!

Ваня еще гуще побагровел. Большой, рыхлый, пунцовый, с растерянно открытым ртом, с пухлыми влажными губами – Ваня походил на толстого ребенка-переростка, застигнутого за тайным делом. На кого Ваня похож в данный момент, Нину совершенно не волновало. Она не способна воспринимать чужие эмоции. Своих под завязку.

И что они, Катрин и Ваня, мешкают? От нетерпения Нина чуть не стукнула ногой, зло не поторопила Катрин: уходи скорее!

Катрин и Ваня переглядывались, между ними происходил молчаливый диалог. Нина скрипнула зубами, посмотрела на часы. Обычно, когда вынуждена часто смотреть на часы, стрелки еле тянутся, а сейчас мчатся с реактивной скоростью.

– Я пойду? – уныло спросила Катрин.

– Э-э-э… – сконфуженно протянул Ваня. – Может, на кухне пока…

– Нет, нет! – перебила Нина. – До свидания! Всего хорошего!

Катрин направилась к дверям.

– Провожу, – устремился следом Ваня.

Но Нина схватила его за руку:

– Сама уйдет. Катрин! Захлопните дверь, там автоматический замок.

Когда раздался щелчок закрываемой двери, Ваня опустился в кресло, потер лицо.

– Что случилось, Нина?

– Не знаю, с чего начать. Лучше сразу с выводов. Давай поженимся!

Ваня захлопал глазами, снова потер щеки, будто они онемели или неукротимо зудели. Он молчал. Абсолютно глупо, непонятно и недопустимо молчал! Не бросился благодарно, не обнял, не пал ниц, не возликовал. И это Ваня? Ее Ваня? Нина всегда считала его своей собственностью, как маму или папу. Ваня влюблен в нее давно, прочно и на всю жизнь. Он не может перемениться, как гора не может переехать на другое место. Гору реально только взорвать. Ваня не выглядел взорванным, только слегка осыпавшимся.

– Почему ты молчишь? – нетерпеливо воскликнула Нина. – Не рад? Но ты же хотел! Умолял! Уговаривал! Убеждал!

– Могу спросить, чем вызвано твое желание? – с трудом выдавил Ваня.

Нина не стала кружить вокруг да около.

– Я беременна.

Ваня уставился на Нинин плоский живот. Если бы Ваня отличился, то, по срокам, живот был бы размером с баскетбольный мяч, а Нина рожала бы завтра или позавчера.

– Это не от меня?

– Нет. А какая разница?

– Ну ты даешь! – строптиво насупился Иван. – Прилетаешь, требуешь немедленно жениться… чтобы я признал… а сама с другим… от другого…

– Так! Отказываешь? Спасибо! Извини за беспокойство! Только обращаю твое внимание: перечеркиваешь всю нашу прежнюю жизнь, детство, юность и…

– Первой ты перечеркнула!

– Не перебивай! Ваня! Как ты не понимаешь? Я в ужасном положении! Дважды ужасном! Потому что их двое!

– Кого? У тебя было двое…

– Не было, а есть! У меня там, внутри, – Нина ткнула пальцем в живот, – два зародыша. Представляешь?

– Нет, – честно признался Ваня. – Не представляю. А кто их тебе…

– Не важно! Ванечка, миленький! Осталось тридцать пять минут. – Нина показала ему руку с часами. – Через тридцать пять минут, уже тридцать четыре, я должна явиться в клинику, где мне сделают аборт. Только от тебя зависит, убить детей или оставить!

– Да почему от меня-то?!

– А к кому я еще могу обратиться? Кто меня спасет, если не ты, самый верный и надежный?

– Нина, не плачь, пожалуйста! Давай подумаем над ситуацией.

– Некогда думать. – Нина ладошкой вытерла щеки. – Тридцать две минуты. Если сейчас уйду, только-только успею.

Теперь для Вани наступил момент истины. От него требовалось быстро и кардинально изменить свою судьбу. Она, судьба, недавно поменяла рельсы, перепрыгнула на новый путь. А раньше ходила по единственному маршруту до станции «Нина».

– Я буду хорошей женой, – всхлипнула Нина. – Обещаю! Верной и преданной. Ва-а-анечка! Пожалу-у-уйста!

Когда Нина плакала, его сердце переворачивалось. Он с детства знал, где находится сердце. Разобьет Нина коленку или подружки ее, обидят, рыдает, а Ваня чувствует, как в груди что-то сжимается, – сердце. И в эти минуты Нину он любил особенно, потому что никто другой не вызывал таких ощущений. Даже мама, если болела, внушала страх потери, а не сладкую истому.

– Хорошо! – сдался Ваня. – Давай поженимся. Только не плачь!

– Правда? Ты на мне женишься? Ой, спасибо! – слезы мгновенно высохли. – В конце концов ты всегда этого хотел. И платье свадебное у меня есть, в шкафу висит, – пыталась пошутить Нина, – не пропадать же дорогой вещи.

– В конце концов, не пропадать, – механически повторил Ваня.

Его сердце, в отличие от прежних приступов, кувыркалось слабо и недолго, быстро утихомирилось. И наваливалось осознание только что принятого решения. Оценить его последствия Ваня не мог. Его математический ум требовал четких задач – из имеющихся данных построить уравнение и решать известными способами. В эмоциях и чувствах никакой определенности не было, сплошной сумбур.

Нина, Катрин, двойняшки, которых заделал Нине какой-то подлец, родители, мечтавшие, что он женится на Нине, их тоже со счетов не сбросишь, да и прошлые свои надежды и мечты, как и нынешние открытия, связанные с Катрин… Простенькое уравнение с одним неизвестным членом – Нининым ухажером-прохвостом, а голова кругом.

Отец Вани говорил: «Если не знаешь, как поступить, действуй как благородный человек». Обещав беременной неизвестно от кого Нине жениться, он поступил как благородный человек? Похоже. Но никакой радости не испытывает. Благородство, оказывается, сродни зубной боли.

Все! Часы остановились. Явно и зримо – стрелки наручных часов замедлили ход, еле ползут. Нина спасена. Точнее – спасены два отродья гулящего промальпа. А кто сказал, что от Сергея родятся плохие дети? Таких уродов, что ей приснились, в природе не бывает. Очень даже симпатичные близнецы появятся, мальчики или девочки. И Ваня станет прекрасным отцом. По требованию, периодическим отцом, потому что от работы, науки, его оторвать непросто. И не надо, сама справлюсь. Сейчас-то что делать? Торопилась, торопилась и вдруг – бац! Остановка. Девушка, ваши требования удовлетворены. Как станете действовать? Наверное, нужно подойти к Ивану, обнять, поцеловать? Ой, не хочется! Потом в постель с ним лечь? Мамочки! Никуда не денешься! Подождите, не торопите, после свадьбы! Морально подготовлюсь, соберусь и не стану кочевряжиться. Действительно буду тебе, Ванечка, хорошей женой. Эмоции – в узел. Чувства – в кулак. И все ради детей, которые свалились на мою голову… то есть не на голову, а в другое место, и в ходе мероприятия, которое для меня больше никогда не будет сладостным…

Они безмолвствовали. Ваня изучал пол, Нина – потолок. Хорошенький вид у людей, решивших пожениться!

Нина посмотрела на часы, наверное, сотый раз за сегодняшний день. Всего десять минут прошло! От одной жизни до другой! Можно поехать в институт, успеет на третью пару. Нет, ковать железо, пока горячо!

– Ваня, едем подавать заявление?

– А? Какое заявление?

– В ЗАГС.

– Да, конечно, – с рабской обреченностью согласился он. – Выйди, пожалуйста, я переоденусь.

– Хорошо. Паспорт не забудь.

«Не хватает дула пистолета, – думала Нина по дороге на кухню, где хотела воды попить. – В ЗАГС под дулом пистолета – это по-нашему! Всю жизнь мечтала притащить кого-нибудь на аркане к венцу».


Двойняшки испытывали чувства людей, приговоренных к смерти и помилованных в последние минуты. Словно их уже возвели на эшафот, накинули петли на шеи, а потом прочитали высочайший указ, по которому они будут жить свободно, долго и счастливо. Власть переменилась.

Некоторые от подобных перемен трогаются умом. У Федора Михайловича Достоевского, пережившего ситуацию с эшафотом один в один, обострилась эпилепсия, которая, конечно, не тяжкий психический недуг, но тоже не подарок. Достоевский – дальняя родня папочки. Вот бы удивился и порадовался папочка, если бы узнал! Не узнает и отцом их не станет.

Шура и Женя приходили в себя. Первой заговорила Женя, которая хоть и слабая, трепетная, но более выносливая.

– Как жить-то хорошо!

– Классно! – подтвердил Шура. – Особенно после того, как тебя чуть не прирезали.

– Хочется петь и танцевать.

– А мне – хряпнуть стаканчик водяры.

– Замечательно! Как будто не знаешь, скольких наших предков алкоголь погубил. У тебя дурная наследственность.

– Она же и у тебя.

Женя решила отойти от скользкой темы и переменить разговор.

– Не так уж дядя Ваня и плох, – сказала она.

– Да нам хоть черта лысого, если мамочке обязательно в браке рожать хочется. Лишь бы родила нас!

– А ты, Шурочка, о дяде Ване отзывался ужасно! – напомнила сестра.

– Когда он был сбоку припеку.

– А теперь готовимся называть его папочкой.

– Женька! Ты вечно меня готовишь! То внушила, что я девочка с бантиками – готовься, мол, Шурка, на пяльцах вышивать! А мне вышивание – как зайцу пианино. То заставляла…

– О тебе забочусь! Шура! Без подготовки ты можешь наломать дров. Представь, младший братик, у нас будет новый папа…

– Сама ты младшая! И я против дяди Вани не восстаю. Во-первых, ученый. Уважаю, а ты в науке ни бельмеса. Во-вторых, невредный и покладистый.

– А кто восхищается дедушками, которые вином под макушку заливались и в сражениях рубились направо и налево?

– Другая историческая ситуация! Если дядю Ваню накачать, неизвестно, какие фортели выкинет!

Они заспорили, что означало: вернулись в привычное состояние дружбы-состязания.

Перспектива иметь неродного отца двойняшек не радовала, но и не шокировала. Среди их предков не редкостью было, когда детей воспитывали чужие дяди и становились роднее всех родных. Бабушка Кайле всех детей родила не от дедушки Шлейме, верного иудея, хозяина скромной лавки и тайного миллионера, а от молоденького гуцула Остапа, младшего приказчика. Дедушка Шлейме вообще не мог иметь детей, а Кайле была у него третьей супругой. Наконец, сообразительной. Догадалась, как наследников на свет производить. Правда, когда детей уже пятеро было, дедушка Остапа уволил, прогнал со двора.