Откинул голову на подголовник, несколько раз ударился затылком. Попытался, не получилось – спинка мягкая. Я в душе не представляю, что сейчас делать и как быть. Как вытаскивать ее из апатии, как бороться с ее отрешенностью и равнодушием, что делать при следующей истерике. А она будет, я уверен. Все, что мне остается сейчас, это вот так держать девушку на руках, в своих объятиях, пытаясь согреть своим теплом и слегка покачивая в руках.

  Снова посмотрел на Мару – судя по ее расслабленному лицу, она заснула. Аккуратно, стараясь не разбудить, отвел длинную прядь от лица. Спутанные волосы лежали на моем плече, слегка щекоча шею. Повернул голову в ее сторону и вдохнул их запах. Мой наркотик.

  ***

  За окном начало потихоньку светать, на электронных часах начало девятого. Пасмурное небо так и осталось серым, как было вчера, как было всю ночь. Наверное, опять будет снег, быть может, дождь. Все неважно. Для меня имеет значение только моя мелочь, что котенком пригрелась в моих руках, свернувшись клубочком под тонким пледом. Ее тонкая ладошка на моей груди напротив сердца, переместившаяся туда еще пару часов назад, щекой прижимается к моей ключице. Она несколько раз чуть сдвигалась, меняла положение на более удобное, но неизменно оставалась в моих объятиях. Признаюсь честно, было у меня желание переложить девушку на кровать и дать ей выспаться в более комфортных условиях. Но не смог, так и остался сидеть на кресле, держа на её коленях. Не смог прервать обманчивое ощущение обладания, не обращая внимания на то, что несколько раз пришлось переминаться в кресле, расправляя ту или иную затекшую часть тела. Все не существенно.

  Вдруг у Марины сбилось дыхание, стало более тяжелым и быстрым. Слегка нахмурилась и повернула голову, поежилась во сне. Снится кошмар? Похоже на то. Судорожно дернулась в моих руках, тихий стон и сжавшаяся в кулак ладошка собрала футболку на моей груди. Прикоснулся кончиками пальцев к ее щеке – резко отвернулась от меня, а потом вдруг неожиданно прижалась к руке лицом. Мокрой щекой – слезы, опять плачет. Тихий стон, отчаянный, жалобный. Подхватил ее через плед под бедро, крепче прижимаю к себе, чуть покачиваю. Глажу по голове, пытаюсь разбудить. Вытащить из мучительного кошмара, развеять то, что заставляет страдать даже во сне.

  Прижался губами к маленькому ушку, шепчу что-то успокаивающее. Просто чтобы слышала мой голос. Обещаю, что постараюсь ее защитить, оградить от боли, разочарований и предательства. Резкий поворот ее головы, вытянувшаяся в струнку напряженная спина и наши губы друг напротив друга, на расстоянии всего каких-то нескольких миллиметров. Чувствую теплое дыхание, горячий воздух, что толчками опаляет мои губы. И мне рвет крышу. Я забываю обо всем, в чем клялся сам себе, что обещал Лене.

  Прикасаюсь к слегка приоткрытым губам девушки, легко, почти невесомо, боясь испугать и усугубить и так хреновую ситуацию, хочу просто успокоить ее, но не перейти черту... Она замерла в моих руках на вдох, а потом прильнула всем телом, прижалась, ища защиты, чуть подрагивая, развернувшись в моих руках. Все также в полусидящем положении, но снова расслабленная, ее ладошки на моем лице. И с жаром отвечает на мой поцелуй. Как безумный обхватываю руками, прижимаю к себе и впиваюсь в ее рот, совсем не соображая, что я сейчас делаю. Лишь тепло на моей щеке, податливые губы девушки и тепло кожи под второй рукой. При передвижении Марины по моему телу плед сполз вниз, оголив бедро и часть попки. И именно на этой части сейчас лежит моя рука – теплая, бархатная кожа округлого персика... млять!

  – Вадим... – тихий выдох-шепот в мои губы на грани слышимости оглушил меня сильнее, чем если бы в меня ударила молния.


  Глава 18

  Марина

  Накатившая истерика забрала столько сил, что я просто отключилась, провалилась во тьму, а потом... наверное, я все таки спала. И было мне так тепло и комфортно, как никогда раньше, будто плавала в теплой воде. Вот только недолго – вдруг стало тяжело дышать, словно что-то мешало сделать вдох. Застонала, пытаясь вырваться, скинуть груз с груди, сделать вдох, получить хоть каплю кислорода. Такой сладкий и такой недостижимый воздух. Забилась в панике, как муха в киселе – движения судорожные, слабые и через силу, через неимоверное сопротивление. А сил все меньше... и я ничего не могу сделать, кроме как застонать, закричать от бессилия...

  Тихий шепот на грани слышимости, лишь какой-то шелест, не более. Замерла, прислушиваясь, не в силах более пошевелиться. Пытаюсь удержать хрупкую надежду, затаила дыхание. И сквозь шум в ушах слышу:

  – Малышка, маленькая... я тут, с тобой. Услышь меня, вернись ко мне... это только сон, все понарошку, все не с тобой. Возвращайся, малыш. Просыпайся. Я тут, я рядом с тобой, все будет хорошо... малышка моя... мое солнышко...

  Голос, этот голос... такой ласковый, такой зовущий меня, такой родной... рванула к нему изо всех сил и вынырнула из тьмы. И так мне стало хорошо. Можно сравнить лишь с блаженным теплом после холода студеной зимы. Не вздрогнула когда почувствовала прикосновение к губам – вдруг пришло осознание, что мне больше нечего бояться в этом сне, все худое миновало меня, развеялось густым туманом под его яркими лучами. Не отдавая себе отчет, что именно я делаю, ответила на поцелуй, желая принадлежать этой путеводной ниточке, слиться с ней, раствориться в ней. Мигнул в сознании вопрос, что слишком уж реальны ощущения на моих губах, уж слишком явно я ощущаю тепло чужого дыхания на лице, уж слишком явно наслаждение от поцелуя. Кто же ты? Единственный ответ – Вадим, никого другого не хочу и не смогу принять.

  Другой мне никто не нужен. И я хочу сказать, что люблю его, хотя бы во сне, раз наяву это не возможно.

  – Вадим...

  И натыкаюсь на ледяное отчуждение. Что случилось? Что такое? Открываю глаза и забываю как дышать. Не сон – губы чуть пульсируют от прилившей к ним крови во время поцелуя. Ледяной обжигающий холод в темных глазах. Не любимых голубых. Покрасневшие скулы, жесткая складка около плотно сжатых губ, обида, исказившая давно привычные черты лица друга.

  Попыталась отодвинуться и сердце мое сбилось с ритма, по телу прошлась неприятная волна осознания – я сижу у него на коленях, подогнув одну ногу под себя, обнимаю одной рукой за шею, а вторая на его лице. Кончики пальцев закололо, словно от нестерпимого мороза. Я отдернула руки, сжалась в больших твердых руках. Словно окаменевшие, они так и лежали на мне, удерживая от побега. Одна на моих ребрах поверх футболки, крепко прижимая к себе, вторая – под футболкой, на бедре под попой без трусиков.

  – О, Боже мой... – выдохнула – простонала я.

  – И снова мимо, – спокойный голос и совершенно непроницаемое выражение лица, каменное тело, объятия как тиски. Пошевелилась в попытке выбраться и меня сразу же спустили с колен. Еще и футболку одернул и отодвинул подальше.

  – Что ты тут делаешь? – сама не могу узнать свой голос. Быть может, не самый важный сейчас вопрос, но больше ничего в той каше, что сейчас вместо моих мозгов, я отловить не могу. И не могу справиться со смущением – на моих губах я все еще чувствую вкус его поцелуя, а место где его ладонь касалась меня, горит как обожженное. Как результат, начинаю злиться.

  – Сижу в кресле. Некоторое время нахожусь в твоей квартире. Сюда тебя привез тоже я.

  – Почему? – я раздражаюсь, сама не понимая от чего. А воспоминания, снова всколыхнувшиеся в душе, опять мешают дышать. И снова хочется плакать. А еще больше – проверить свой телефон на звонки и эсемес. А тут гость...

  – Маришка, тебе была нужна помощь. Контекста нет, успокойся, – при его движении в кресле, попытке встать, непроизвольно шагнула назад, от него. Снова кольнул болью ласковый вариант моего имени, произнесенный не тем парнем. Жаркой волной по телу прокатился стыд, остро почувствовала свою слегка неодетость. И неожиданно начала зарождаться злость. И это мне понравилось.

  У меня вдруг появился выбор – жалеть себя в присутствии постороннего и получать жалость от него в ответ. Или злиться, раздражаться, а может быть, даже поскандалить, обидеть, накричать, выплеснуть негатив, что мерзким комком ворочается в груди. На постороннего, невиновного мужчину. Ключевое слово – мужчину. И я выбрала второй вариант.

  – Я спросила, какого хрена ты сейчас тут делаешь? Сколько можно увиливать от прямого вопроса?

  – Я прямо тебе ответил, Мар. Как ты? – парень сама невозмутимость, с беспокойством смотрит на меня, отслеживая мои эмоции, которые, наверняка, бегущей строкой крупным шрифтом отображается на моем лице. И это бесит меня еще сильнее! Почему у кого-то получается читать меня без словаря, а я нихрена не могу понять людей, которые мне близки и которых считаю, что знаю! Ошибочно, в который раз.

  – Сегодня я потеряла двоих близких для меня людей. Вернее, вчера, но не суть важно. Я получила отличный жизненный урок, который все расставил по своим местам. В результате пришлось резко повзрослеть, что к лучшему, бесспорно. И я ему благодарна за такой жизненный опыт, при случае скажу спасибо. А пока буду жить дальше, – неожиданно для самой себя начинаю повышать голос, уже почти кричу. Слегка визгливо, неприятно, с нотками истерики.

  – Понятно, – парень слегка запнулся, смотрит на меня с сочувствием.

  А меня накрывает злость за это – что такого он понял из того, в чем я сама ни бельмеса не разбираюсь?! Ох, как я злюсь. И в первую очередь она на саму себя – я жду сейчас совершенно другого разговора, с другим человеком, надеюсь на него, лелею самую глупую мечту, которую только можно придумать. Он позвонит-напишет-придет и извинится, скажет что все ошибка, что я все не так поняла. Что он раскаивается и я ему нужна... черт! Какая гордость? Какое чувство собственного достоинства, о чем вы? Нет и речи о них. И то, что такой меня видит давний друг, бесит до красной пелены в глазах. Я сама себя перестаю уважать, что уж говорить об уважении окружающих?! Мне надо как можно скорее выпроводить его из квартиры, побыть одной, быть может, тогда в моей тупой голове наивной идиотки хоть что-то прояснится. А если нет... так хоть никто не будет видеть меня в таком жалком состоянии. Не перед кем краснеть, стыдиться и пытаться держать маску, на которую просто нет сил. Ни от кого не придется терпеть жалость...