Эстель Маскейм - Сделай шаг

– Джейден, – бормочу я. – Хочу кое-что тебе сказать.

Должно быть, по моему озабоченному виду и тихому голосу он догадывается, что я собираюсь сообщить нечто серьезное, поскольку улыбка тут же сходит с его лица, и он выпрямляется.

– Кенз?

Господи, с чего бы начать? Столько всего нужно изложить, а как – совершенно непонятно. Не в силах поднять глаза на Джейдена, продолжаю сидеть с опущенной головой, уставившись на собственные руки.

– Тем вечером в магазине… я покупала пиво не для себя… – признаюсь я и сбиваюсь с дыхания.

Ужасно стыдно говорить, но надо.

– …а для мамы. На кухне спиртного не осталось, она дала мне свои права и отправила за бутылкой.

Сглатываю и осмеливаюсь искоса поглядеть на реакцию Джейдена. Он внимательно смотрит на меня со спокойным сосредоточенным выражением и ждет, когда я продолжу. Как же сложно произносить это вслух! Никогда никому не рассказывала о маминой пагубной привычке. Даже Уиллу и Холдену. Мне всегда было легче задвинуть свои проблемы на задворки сознания, однако сейчас я признаюсь не только Хантеру, но и самой себе.

– Она пьет уже четыре года, – продолжаю я, переводя взволнованный взгляд за спину Джейдена на Скалистые горы, за которые потихоньку садится солнце. – С каждым годом все становится хуже и хуже. Сначала пара бокалов в неделю. Затем – по одному за ночь. Потом по несколько.

Я вздыхаю, чтобы хоть как-то облегчить внутреннее напряжение, но легче не становится.

– Теперь объем измеряется бутылками.

Некоторое время Хантер молчит. Подвинувшись на край сиденья, кладет руку мне на колено.

– Кензи, мне жаль.

– Я тебя избегала по определенной причине, – сбивчиво выпаливаю я застревающие в горле слова и смотрю на Джейдена.

Дрожу всем телом, не из-за холода. Приходится продолжать, превозмогая себя.

– По реальной причине. Надо было тебе сразу сказать.

– О чем, Кенз? – спрашивает он.

В его распахнутых глазах отражается смесь тревоги и заинтересованности.

– О чем ты?

С каждым мгновением грудь сдавливает все сильнее и болезненнее. Сказать Джейдену правду – значит раскрыть ему все, что я так долго подавляла, пытаясь оставить прошлое позади. Четыре года я неплохо держалась и старалась не думать о Грейс. Каждый день я вижу ее имя в прихожей, однако, помимо этих сиюминутных воспоминаний, мысли о ней редко меня посещают. Так легче. Размышления о ней и о том, какой бы она стала, затянули бы в меня в ту же воронку, что и маму. Поэтому мне сейчас трудно оживлять прошлое в памяти, формулировать и рассказывать Джейдену.

Я снова смотрю в сторону, обращая лицо на тихую воду вокруг нас. Не слышу ничего, кроме своего прерывистого дыхания и грохота сердца в груди. Зажмуриваюсь и погружаюсь в темноту. Молчание затянулось.

– Моей сестре на этой неделе исполнилось бы четыре года, – шепчу я.

В горле пересохло, даже больно говорить. Не буду открывать глаза. Мне нравится видеть темноту.

– Ее звали Грейс. Вернее, звали бы. Когда мне было тринадцать, она родилась мертвой. Так что нам не довелось познакомиться.

Джейден глубоко вздыхает и сжимает мое колено, а другой рукой накрывает мои ладони в знак участия и утешения. От прикосновения становится тепло, и я чувствую благодарность за поддержку. А он молчит и ждет, когда я буду готова продолжить. Глаз я так и не открыла, даже, напротив, зажмуриваюсь еще крепче, борясь с подступающими слезами. Чувствую себя уязвимой и незащищенной, а ведь это только начало рассказа…

– Мои родители… так и не сумели справиться. И с того дня стали совсем другими. Изменились на моих глазах. Смеются гораздо меньше, чем прежде, и даже когда вроде веселые, глаза у них все равно печальные. Мама только и делает, что сидит с бокалом вина, а папа работает с утра до ночи и ничего не видит, – бормочу я дрожащим голосом.

Слова вырываются из меня вперемежку со слезами. И я уже не могу остановиться.

– Грейс – единственная моя утрата. Я не знала сестры, но горе просто невыносимо, – шепчу я.

Нарастающее давление в груди отзывается болью. Напряжение распирает изнутри, плечи опускаются. Заставляю себя открыть глаза и смотрю на Джейдена сквозь пелену слез.

– Поэтому я не могла быть с тобой, Джейден, – признаюсь я, захлебываясь рыданием.

Слезы льются по щекам горячими пощипывающими ручейками. Признание вызывает болезненное облегчение, однако боль приносит удовлетворение и почти физическое чувство очищения. Я слишком долго держала все в себе.

– Потому что у тебя… все еще хуже, – продолжаю я, продолжая плакать.

Он никогда не видел меня в таком состоянии, ведь обычно я предстаю иной. Его глаза полны понимания и сочувствия, и он еще крепче сжимает мои руки, давая понять, что он рядом и внимательно слушает.

– Ты знал родителей. Знал, какими они были, что любили, во что верили. У тебя сохранились воспоминания о них. Как у тебя получается жить дальше? Как ты справляешься с потерей тех, кого ты по-настоящему знаешь? Как живешь без них, если уже испытал, каково жить с ними?

Мы оба потеряли близких, но я даже представить не могу, что пережил Джейден. В нашем случае Грейс так и не суждено было войти в семью. У нас остался только образ, мысль о ней. Мы потеряли лишь саму возможность, а Джейден потерял намного, намного больше.

Опускаю глаза, и только тогда до меня доходит, что не он за меня держится, а я за него. Причем так крепко сжимаю пальцами его руку, что костяшки побелели. Может, ему и больно, только он не подает вида.

– Я не могла к тебе даже близко подойти, когда у вас такое случилось, Джейден, – со стыдом признаюсь я, резко качая головой.

Хотела бы я быть сильнее, уметь справляться с горем.

– Прости меня. Я просто не могла. Я думала, ты не сможешь найти ответы на те вопросы. Думала, ты станешь другим. Что не сможешь снова быть счастливым. И не могла видеть чье-то несчастье.

– Кензи, – шепчет Джейден, сползает с сиденья и опускается передо мной на колени на крошечной палубе, глядя на меня из-под ресниц.

Затем снимает руку с колена, берет мое лицо в ладони и утирает мне слезы мягкими подушечками больших пальцев.

– Воспоминания помогают мне справляться, – уверенно отвечает он. – Шестнадцать лет я прожил с родителями и благодарен за каждый год. Они были счастливы. Пускай судьба им отвела мало времени, но они прекрасно его провели. Любили друг друга, Дэни и меня. Уверен, они бы хотели, чтобы я не тосковал дни напролет, а жил полной жизнью. Это не означает, что я по ним не скучаю. Чертовски скучаю!

Он выдыхает и поднимает взгляд в облачное небо, моргает несколько раз, а потом снова смотрит на меня.

– Я держусь, потому что они живут в моих воспоминаниях. Так что ты ошибаешься. Мне не хуже, чем тебе. Я не могу представить, каково терять кого-то, не имея о нем ни единого воспоминания. Кенз, – говорит он, опуская подбородок и глядя мне в глаза с неподдельным сочувствием. – Мне жаль.

– Скажи что-нибудь заурядное, – шепчу я, и на моем искаженном горем лице появилась тень улыбки.

Мне полегчало, с плеч упал груз, и в груди уже не давит. Я понимаю и Джейдена, и себя. Стоило проговорить свои мысли вслух, и причины моего душевного состояния становятся ясны.

– Ну, что сказать, – говорит Джейден с легкой улыбкой. – Ты нравишься мне еще сильнее, чем час назад. Хотя, казалось бы, такое невозможно. Спасибо, что доказала мне обратное.

Он смотрит на водную гладь в направлении пристани. Все еще держа меня за руку, поднимается с колен и прикасается второй ладонью к моей влажной щеке. Знаю, видок у меня сейчас просто кошмар. Несусветный кошмар! Потекшая тушь щиплет глаза, и я утираюсь толстовкой.

– Кенз, – мягко произносит Джейден.

Я замираю и смотрю на него. Он наклоняется вперед, продолжая гладить меня по щеке, и нежно касается холодными губами моего виска.

– Спасибо, что рассказала.

К дому Джейдена мы отправляемся по отдельности: я следую за «Короллой» Терри, буксирующей лодку. Эти несколько минут наедине с собой мне просто необходимы. Одну руку держу на руле, а другой яростно стираю косметику салфеткой, поглядывая то на дорогу, то в зеркало заднего вида. Глаза у меня красные и опухшие.

На обратном пути, помимо облегчения, я испытываю кое-что еще: ошеломляющее чувство гордости, которое никак не могу объяснить. Чем можно гордиться? Что разрыдалась перед Джейденом? Тут, скорее, более уместно чувство стыда. Однако почему-то его нет совсем. Может, я горжусь, что набралась смелости и выложила все как на духу?

Мы поворачиваем на Пондероса-драйв. Я продолжаю держаться за Джейденом и Терри. Меня позвали в гости на весь вечер, чему я очень рада. Домой пока не хочется. Еще рано, солнце село совсем недавно. И теперь, после моих откровений, хочу быть с Джейденом сильнее, чем когда-либо.

Они паркуются на дорожке, а я заглушаю мотор у тротуара. Прежде чем покинуть машину, напоследок бросаю взгляд на свое отражение в зеркале заднего вида. Кожа неровная, вся в пятнах, глаза воспаленные, и веснушки видны во всей красе. Вздыхаю. С тушью и тональником я, конечно, чувствую себя уверенней, но что поделать. Сегодня я открыла Хантеру душу. И пусть. Забираю толстовку с пассажирского сиденья, натягиваю ее через голову, вылезаю из салона и запираю машину. Джейден и Терри возятся у бампера «Короллы» и пытаются отсоединить прицеп. Судя по всему, намереваются оттолкнуть лодку обратно в уголок. Надеюсь, что не бросят ее там еще на год. Было бы печально.

– Заходи в дом! – обращается ко мне Терри через плечо.

Он стоит на коленях на земле и что-то тянет, не вижу, что именно.

– Нэнси должна быть на кухне.

Джейден, готовый прийти дедушке на подмогу, мнется рядом. Он с улыбкой кивает, подбадривая меня пойти внутрь.

– Мы присоединимся через минуту.

Киваю ему в ответ, засовываю руки в передний карман толстовки и направляюсь к крыльцу. Небо окрашено потрясающими розово-оранжевыми разводами, но темнота уже просачивается сквозь них. Я останавливаюсь на крыльце, еще раз тру глаза и осторожно открываю входную дверь. А там – восхитительный аромат корицы. Захожу в теплый уютный дом, гораздо более гостеприимный, чем мой. Следуя этикету, снимаю туфли, прохожу по коридору со свечами и смущенно заглядываю в открытую кухонную дверь, чувствуя себя непрошеным гостем.