Понимаю, ему неуютно в компании Джейдена и Дэни, но уверена, что по мере общения он освоится. Ясное дело, Холден злится, что мы с Уиллом вдвоем на него насели. Я подсаживаюсь к нему на кровать, шутливо обхватываю руками его поджарое тело и прижимаюсь щекой к его груди. Он не обнимает меня в ответ, но и не отталкивает. Позже ему обязательно станет лучше, так что сейчас довольствуюсь хотя бы этим.

– Раз вы снова дружите, – говорит Уилл, подвигаясь к краю стула и болтая джойстиком на проводе, – то оба придете ко мне на вечеринку в следующем месяце, да?

– Ты закатываешь вечеринку? – интересуюсь я, не отрываясь от Холдена. – Помнится, в прошлый раз год назад кто-то разбил зеркало?

– Ага, – вздыхает Уилл. – Но не из дорогих. Мама все равно его терпеть не могла. Пятнадцатого числа папы не будет в городе, и она разрешила устроить еще одну пирушку, если захочу.

Он делает паузу, заговорщицки ухмыляется и продолжает:

– А я, разумеется, хочу, еще как. Так что приглашайте кого пожелаете.

– Выпивка разрешается, верно? – бурчит Холден.

Он все еще мрачен, однако, судя по любопытному взгляду, известие о вечеринке пробудило в нем интерес. Просто он его тщательно скрывает.

– Ага, – смеется Уилл. – Только не до такой степени, чтобы вас выворачивало на заднем дворе. Может, теперь вернемся к игре?

Он взмахивает джойстиком в направлении телеэкрана, побуждая Холдена поскорей снять паузу.

– Максимум два игрока, так что, Кензи, извиняй. Можешь посмотреть со стороны.

– Да ничего, – отвечаю я, выпускаю, наконец, Холдена из объятий и выпрямляюсь.

Желая напоследок чуточку поднять ему настроение, сжимаю его плечо.

– Я пойду, мне еще домашку делать.

– Не везет тебе, – говорит Уилл. – До встречи в школе.

Я направляюсь к двери, а Холден поднимает с пола джойстик и включает игру, никак не реагируя на мой уход. Меня это не сильно огорчает: по крайней мере, Уилл взмахивает мне рукой на прощанье, обернувшись через плечо, и снова отворачивается к экрану.

До дома мне пять минут езды, и вот я уже заезжаю в наш глухой переулок. Странно, но дом погружен во тьму. Ни одного огонька не горит, даже на крыльце, что весьма неожиданно, поскольку у входной двери свет включен всегда на тот случай, когда я поздно возвращаюсь с работы. Паркуюсь у тротуара и глушу двигатель в полнейшем замешательстве. Насколько мне известно, мама сегодня ночью не планировала никуда уходить. Папа вполне мог отправиться по срочному вызову, но зачем покидать дом маме?

Вылезаю из машины и бросаюсь к крыльцу, судорожно роясь в сумке в поисках ключей. Подспудно меня гложет тревога. Тычу ключом в скважину, но он почему-то не поворачивается. Дергаю дверную ручку, поворачиваю, пробую снова. И лишь спустя несколько секунд отчаянных попыток до меня доходит, что дверь не заперта. Значит, кто-то дома.

Задержав дыхание, медленно открываю дверь и вглядываюсь в темный проем. Через минуту глаза привыкают к сумраку, и я молча захожу внутрь. Дом окутан мрачной, холодной тишиной. Слышно, как в кухне капает кран, однако все мое внимание обращено на маму.

Она сидит на нижней ступеньке лестницы, безмолвная и неподвижная, прижав колени к груди. На лицо выбились прядки, остальные волосы заколоты назад. Былая уверенность на ее лице померкла: губы стали тоньше, их уголки опустились вниз, щеки впали. Но что пугает меня больше всего – потерянный, опустошенный взгляд ее темных глаз, устремленный на маленькую розовую рамку в руках. Воплощение горького отчаяния и боли. Рядом с ней на полу стоит бокал вина и почти опустошенная бутылка, а напротив – имя потерянного ребенка.

Я сглатываю комок в горле и делаю осторожный шаг ей навстречу.

– Мама?

– Сегодня ей бы исполнилось четыре года, – шепчет она надломленным голосом, не сводя глаз с рамочки, и кажется отрешенной от реальности.

Мама подносит бокал к губам, делает долгий глоток, а затем ставит его обратно. И тут ее нижняя губа начинает дрожать.

– Как бы она захотела отпраздновать день рождения? – взывает она к тишине. – Какой бы торт попросила? Какое мороженое?

Мы обе знаем, что на эти вопросы нет ответов. Ее страдальческие глаза наполняются влагой, по щеке стекает слеза и срывается с подбородка. И еще одна, и еще…

– Она бы любила шоколадное, как ты? Или ванильное, как папа?

– Мам, – бормочу я, пытаясь ее утешить, однако мой голос звучит надтреснуто.

Не могу видеть ее в таком виде: слабую и с разбитым сердцем, ведь ничто в целом свете не сможет помочь горю. Внезапно мои щеки тоже становятся мокрыми, я начинаю утирать собственные слезы, подхожу к маме и сажусь на ступеньку рядом с ней. При взгляде на имя Грейс на меня накатывает волна тошноты.

Мама права. Малышка-сестра уже бы выросла. Сегодня ей исполнилось бы четыре. Она бы ходила в детский сад, познавала новое. У нее были бы забавные детские особенности и привычки, которые мы бы обожали.

Родители всегда считали Грейс чудом. После нескольких лет безуспешных попыток они и надеяться перестали на второго ребенка, смирились с мыслью, что у них будет только один. Я. Но когда мне было тринадцать, они усадили меня в гостиной и с широкими заговорщицкими улыбками сообщили долгожданную новость: скоро у меня появится сестренка, и нас станет четверо. Мы были так взволнованы. Я прижимала ладошки к маминому животу, чувствуя, как малыш пинается. Папа подпевал радио, наводя порядок в комнате на втором этаже, предназначенной для детской. Мама купила крошечную розовую одежду и уложила в новый комод.

Прошло четыре года, но мы до сих пор не знаем, почему потеряли Грейс. Она была здоровенькой, однако не выжила. Многие случаи мертворождения необъяснимы, и, к сожалению, о причинах нам так и не сообщили. Врачи лишь развели руками, и, мне кажется, именно из-за отсутствия обоснований нам так сложно прийти в себя. И мама винит только себя.

– Четыре года, – шепчет она, качая головой, но, несмотря на душевную боль, не отводит взгляд от рамки.

Слезы текут по ее щекам.

– У нас должно было быть две красавицы-дочки, – тихо произносит она, после чего не выдерживает и начинает рыдать, не в силах больше сдерживать эмоции.

Опустив голову, мама прижимает ладонь к губам, чтобы заглушить всхлипывания.

– Две…

Я плачу вместе с ней, забираю бокал из дрожащих, но цепких пальцев, ставлю его на пол в прихожей, а затем обнимаю сотрясающиеся плечи. Мама крепко зажмуривается, и бесконечный поток слез струится по ее щекам. А потом, окончательно сдавшись, она падает в мои объятия и зарывается лицом в воротник, отчего ткань мгновенно промокает.

Внезапно открывается входная дверь, и я поднимаю заплаканные глаза. В дом заходит измотанный папа с грязными от работы руками. Мы обе все еще всхлипываем, и он смотрит на нас со страхом и беспокойством. Заметив рамку с именем Грейс, снова глядит мне в глаза, и лицо его искажается от горя. Он бросает ящик с инструментами на пол, опускается перед нами на колени и крепко-крепко прижимает к себе своими сильными заботливыми руками. А я обнимаю его еще крепче, отчаянно желая, чтобы он придумал, как нам справиться со всей этой болью и забыть о ней раз и навсегда.

Но отец не может ее прекратить. Он просто не знает как. И я тоже. И мама. Мы сломлены, и никто нам не может помочь.

Глава 22

В четверг мы с Уиллом едем из школы. Нас только двое, потому что Холден на футбольной тренировке. Вдруг в кармане джинсов начинает вибрировать сотовый, отвлекая меня от ворчания Уилла, возмущающегося придирками биологички. Я выуживаю из кармана телефон, на экране которого горит новое входящее сообщение. От Джейдена. И хоть оно скупое и туманное, читаю его с замирающим сердцем.

«Встретимся на озере в пять. На том же месте».

На вечер у нас с Хантером не было совместных планов, но, к счастью, сегодня я не работаю, так что абсолютно свободна и с удовольствием готова провести с ним время. Пусть даже непонятно, что он задумал. И мне нравится требовательный тон эсэмэски: он не задает вопрос, словно и так знает, что я приду. Мы не встречались вне школьных стен с прошлых выходных, и потому мне не терпится пообщаться с ним не у шкафчика в школе, а в каком-то ином, более приятном месте.

– Чего разулыбалась? – с подозрением спрашивает Уилл, убавляет громкость на радио и шутливо двигает бровями. – Переписываешься со своим парнем?

Я устало морщусь и снова опускаю взгляд на телефон, быстро набирая ответ.

– Он мне не парень, – отвечаю и отправляю Джейдену сообщение, что обязательно приду.

– Как скажешь, – иронизирует Уилл и, сворачивая в наш переулок, интересуется: – Будешь приглашать его ко мне на вечеринку?

Засовываю телефон обратно в карман и выпрямляюсь в кресле, завидев родной дом. Затем поднимаю сумку с пола, кладу на колени, отстегиваю ремень и готовлюсь вылезать из машины, положив руку на ручку.

– Да, если ты не против, – оглядываюсь к Уиллу и киваю.

– Почему я буду против? – спрашивает он, останавливая джип у моего дома, отпирает двери и склоняет голову набок, отчего волосы закрывают один глаз.

Ему определенно нужно постричься.

– Ты меня знаешь, я плыву по течению. Дэни тоже пригласи. Она милая, ей не помешает компания.

– Обязательно.

Я и сама хотела ее позвать. Скорее всего, она откажется, зато, по крайней мере, будет официальное предложение.

– До скорого! – прощаюсь я с Уиллом, вылезаю из автомобиля и захлопываю за собой дверцу.

Не дожидаясь, пока я войду в дом, он срывается с места и через несколько секунд исчезает из виду.

Закинув сумку на плечо, перебегаю лужайку и взлетаю на крыльцо. Родители на работе, так что весь дом в моем распоряжении, хотя я вообще не замечаю их отсутствия. Всю неделю они были очень молчаливы. Прошлой ночью папа почти час сидел за кухонным столом в тишине, уставившись на царапину на ладони. Я предложила сделать ему кофе, а он и ухом не повел, не услышал. Вчера утром мама не пошла на работу, и, когда я вернулась домой из школы, она продолжала лежать в постели, а на тумбочке был запас воды и анальгетиков. Сказала, что заболела. Но я-то знала, что в прошедшую ночь она осушила три бутылки вина.