Он, должно быть, замечает боль в моих глазах, потому что наклоняется ко мне через центральную консоль, берет мою руку, и мы сплетаемся пальцами, точь-в-точь как в воскресенье. Крепко сжав мою ладонь, он ободряюще улыбается и кивает.

– Научили быть хорошим человеком. Верить в себя, упорно работать ради достижения цели, приглядывать за Дэни. И не бояться облажаться, ведь они всегда нас простят.

Другой рукой он цепляет меня за карман и осторожно подтягивает к себе поближе. Теперь нас разделяет лишь несколько дюймов. Он не сводит с меня своих прекрасных голубых глаз, и мы охвачены чувством, которое я не могу описать. Нежно проведя щекой по моей щеке, он шепчет мне на ухо:

– Но самый важный урок, который я извлек, – нельзя терять времени, ведь потом его может не быть. И если хочешь что-то сделать – не откладывай.

От его хриплого голоса по спине пробегает дрожь. Чувствую теплое дыхание на щеке и легкое прикосновение губ.

– Например, как сейчас, – бормочет он и прижимается к моим губам.

Последний раз я целовала Джейдена очень давно, и сейчас все происходит будто в первый раз. Мои глаза закрыты, тело бьет озноб, но потом я расслабляюсь и подчиняюсь ему. Одной рукой он придерживает меня сзади за шею, проводит пальцами по волосам, а потом медленно отстраняется, отрываясь от моих губ, и мы одновременно открываем глаза. Он так близко от меня: сияющий голубой взгляд, приоткрытые губы…

Мы долго смотрим друг на друга, и я пытаюсь сообразить, чем заслужила прощение Джейдена Хантера, за что мне дан второй шанс и почему он ждал меня все это время. Причин я не знаю, но как же я счастлива и благодарна…

Он улыбается, снова закрывает глаза и наклоняется вперед к моим губам.

Глава 18

Опустившись на краешек кровати, осторожно наклоняюсь вперед и надеваю серебристые сверкающие туфли на каблуках. Качаю ногой так и эдак, чтобы обувка села поудобнее, а потом встаю и едва удерживаю равновесие. Очень люблю туфли, но всякий раз они мне натирают, и я страдаю от болезненных пузыристых мозолей. Поэтому в моем серебряном – в тон – клатче припрятана упаковка пластырей. Беру сумочку с туалетного столика и складываю туда телефон, наличку и дезодорант. Я собираюсь уже часа два и, признаться, наслаждаюсь процессом: в Виндзоре наряжаться-то особо некуда, поэтому меня радует возможность сменить для разнообразия джинсы на платье.

Захлопываю клатч, и в ту же секунду раздается звонок в дверь. Мама зовет меня с первого этажа. Уилл что-то рановато приехал. Еще даже половины восьмого нет, он вообще должен был минут через пятнадцать явиться. Ладно, без паники. Собственно говоря, я готова выходить. Будет куча времени пофотографироваться, и мне, как всегда, придется неуклюже приседать, чтобы не казаться рядом с Уиллом каланчой.

Наклонившись к длинному зеркалу, нацепляю большие серьги с подвесками и снимаю с уха пирсинг. Исключительно на сегодняшний вечер! Затем отступаю назад и изучаю собственное отражение.

Волосы, волнами ниспадающие на плечи, с одной стороны заколоты назад. Такую прическу я делаю редко, но люблю упругие блестящие кудри. Шифоновое кобальтово-голубое платье длиной по колено сидит просто идеально, прямо по талии и зрительно удлиняет ноги. Легкое, воздушное и струящееся при каждом движении. Корсет украшен сверкающими бисером и стразами, вырез низкий, в форме сердца, может, даже слишком открытый, но мне нравится. Ногти накрашены в тон, а на пальцы надето несколько серебряных колец. Макияж на сей раз неброский, поэтому веснушки на носу и щеках виднее, чем обычно. Они – единственное, что я хотела бы в себе изменить, если бы могла. Высокие скулы по случаю праздника аккуратно подчеркнуты бронзером. Глаза у меня глубокого теплого шоколадного оттенка, как у мамы. И острая линия подбородка тоже досталась по наследству от нее.

– Кензи! – снова зовет мама уже громче, подойдя ближе к нижней ступеньке лестницы.

Бросаю в зеркало еще один взгляд напоследок, хватаю первый попавшийся флакон духов с туалетного столика и делаю на себя пару пшиков сочно-сладкого аромата. Поправляю кончики прядей, выбегаю из комнаты и аккуратно, чтобы не споткнуться, спускаюсь по лестнице.

Мама ждет меня внизу. Ее волосы убраны назад, а брови иронично приподняты. Я чуть не ахаю: в руках она держит огромную коробку роскошных цветов, из-за которой маму почти не видно. Бутоны всех оттенков розового видны из-за блестящих бортиков и источают аромат цветочной свежести. Сердце начинает биться быстрее. Мне никогда прежде не дарили цветы.

– Оставили на крыльце, – говорит она, пока я спускаюсь вниз. – Сомневаюсь, что они для меня.

Широко улыбаясь, мама кивает на маленькую открытку, вложенную в букет. Выглядывая из-за цветов, она осматривает меня с ног до головы и произносит:

– Выглядишь отлично!

Ее глаза сияют от гордости, однако на долю секунды замечаю в них печаль. И знаю почему. Сегодня последний раз, когда ее дочь отправляется на праздник в честь возвращения выпускников. Хотя при других, счастливых, обстоятельствах ей бы пришлось это пережить еще четыре раза с Грейс. Сложись все иначе, вряд ли она бы так трепетно относилась к таким мелочам.

Я ободряюще улыбаюсь ей в ответ и благодарю:

– Спасибо, мам.

Перевожу взгляд на цветы, вдыхаю их аромат, краснея, зажимаю маленькую открыточку между большим и указательным пальцами и вглядываюсь в крошечные рукописные буквы.

После прошлой ночи я почти не сомневаюсь, что цветы от Джейдена. Вспомнив наш вчерашний поцелуй, я расплываюсь в улыбке. Кожа все еще помнит его прикосновение, и все внутри трепещет от нетерпения увидеть его снова.

Но тут мое сердце падает: «Прости за прошлые выходные. Буду ждать тебя, Кенз. Хороших танцев! Д.»

Даррен… Улыбка мигом сходит с лица, и я зажмуриваюсь. Поступок, конечно, милый, и букет наверняка дорогой, особенно для такого незадачливого студента, как Даррен, да только его жест ужасно меня огорчает. Открываю глаза и вижу, что мама хмурится, не понимая, что меня расстроило. Качаю головой и забираю у нее коробку.

– Это от Даррена, – ворчу я, и большего ей знать необязательно.

Закатив глаза, прохожу мимо нее на кухню, цокая каблуками по полу. Ставлю цветы на стойку, делаю шаг назад и задумчиво смотрю на них, сложив руки на груди. Декоративная отделка платья легонько царапает кожу.

Даррен старался, я понимаю, но нельзя же все время переходить черту. Знаю, что я ему небезразлична и что он очень хочет начать все сначала, помню, что он был хорошим парнем, и ценю его усилия, однако он перегибает палку. Я просто хочу остаться друзьями, и все. Когда же он это поймет?

Снова раздается звонок в дверь и эхом разносится по всей прихожей. На этот раз, должно быть, Уилл. Разворачиваюсь на каблуках и направляюсь в коридор. Мама распахивает дверь и встречает Уилла, улыбающегося от уха до уха. Он стоит на крыльце. Рыжеватые волосы зачесаны назад, на нем нарядные светлые классические брюки, туфли, белая выглаженная рубашка и, разумеется, синяя бабочка.

– Уилл! Выглядишь великолепно! – лучезарно улыбается мама, берет его за плечо, мягко затягивает в прихожую и начинает искать сотовый, чтобы сфотографировать нас вдвоем, как в предыдущие три года.

– Просто красавчик!

– Спасибо.

В знак благодарности Уилл театрально поправляет бабочку, которая немного светлее моего платья, но в принципе довольно близка по оттенку.

– Поглядите на нее! – говорит он, весело мне улыбаясь. – Отлично выглядит и к тому же готова вовремя!

– А теперь фото! – приказывает мама и машет руками, выстраивая нас перед собой.

Она сегодня трезвая и радостная – крайне редкое сочетание, пусть насладится моментом гордости.

– О боже мой, – шутливо восклицает Уилл, глядя на меня в притворном огорчении.

Я на несколько дюймов выше его, а на шпильках разница в росте становится еще более очевидной. Желая поддразнить его, я выпрямляюсь и, положив локоть ему на плечо, позирую маме.

Потом мы идем во двор для официальной фотосессии, достойной быть выложенной в Инстаграм. Газон аккуратно пострижен еще в прошлые выходные, и мы встаем рядом с джипом. Заходящее солнце создает теплое золотистое освещение. Уилл приподнимается на цыпочки, а я незаметно пригибаюсь, чтобы казаться примерно одного с ним роста. Мама делает столько кадров, что жизни не хватит их все пересмотреть, парочку даже отправила папе, у которого сегодня рабочий день, а затем машет нам на прощанье с крыльца и смотрит вслед глазами, полными слез.

– Ну что, – произносит Уилл, когда мы застегиваем ремни безопасности. – Последний в жизни праздничный бал. Волнуешься или пока нет?

– Да не очень. Задай мне этот вопрос на выпускном.

Как же ему идет бабочка! До школы совсем недалеко, но есть кое-что, о чем я хочу поговорить до танцев. И когда Уилл заводит мотор, я прочищаю горло и спрашиваю:

– Что вчера нашло на Холдена?

Улыбка сходит с его лица, и он пожимает плечами.

– Он сказал мне, что в присутствии Хантеров ему неуютно. И что считает тебя лицемеркой.

– Лицемеркой?

– Ага, – отвечает Уилл, не отрывая взгляд от дороги и выруливая из нашего переулка. – Потому что сначала просила держаться от них подальше, а потом – на тебе – не отходишь от них ни на шаг.

Холден прав. Я действительно их об этом просила, потому что не могла видеть близнецов. Но это было давно. Задолго до того, как я поняла, что ошибалась и, оказывается, их общество пугает меня не так, как я себе воображала. Нахмурившись, мямлю:

– Ты серьезно? Его это бесит? Могу же я передумать. Пусть радуется, что теперь не надо никого избегать.

– Понимаю. Здорово, что ты снова с ними общаешься.

Он умолкает, а потом спрашивает:

– Когда собираешься нам рассказать, что происходит между тобой и Хантерами? И про их намерения. Строго говоря, я сейчас о Джейдене.

Уилл снова бросает на меня взгляд, и на его губах играет ухмылка.